Вторая молодость любви

Петр Александрович встретил их радостно и сразу усадил за стол, хотя время было между завтраком и обедом. Отказаться — значило бы обидеть старика, и Танька с Генрихом сдались.

— Я специально заказал своей несушке эти яства, чтобы попотчевать вас, мои дорогие, — торжественно объявил он.

— Несушке? — недоуменно спросила Таня.

— Это я так называю своего социального работника. Она очень симпатичная женщина и с чувством юмора, что не так часто можно наблюдать у женщин пенсионного возраста. И поскольку она носит мне продукты, я и прозвал ее несушкой. Представьте, она совсем не обиделась.

…Таня и Генрих просидели у Петра Александровича достаточно долго и уже не успевали ни на какие прогулки по городу — пора было ехать домой и отправляться с Сашенькой на встречу однокурсников. Зато удалось втолковать старику, что, возможно, удастся совершить обмен на квартиру в доме с лифтом. Петр Александрович оживился, но тут же засомневался:

— Кто же поедет из приличного дома в хрущевку? Мой дорогой мальчик, спасибо за твою идею и заботу обо мне, но плохо верится в реальность подобной сделки.

Танька вмешалась и очень убедительно разъяснила суть предполагаемого обмена: хрущевки начинают постепенно сносить, через несколько лет дойдет очередь и до этой, а жильцам предоставят другие квартиры, но уже с соблюдением жилищных норм. Так что семья, которая переедет сюда, только выиграет.

— Я попробую заняться этим, наведу справки, уточню наши возможности, — как бы между прочим сказал Генрих.

Вскоре они распрощались и успели вовремя приехать домой. Сашенька была в нарядном костюме, лицо ее сияло, Митя помогал ей застегнуть молнию на новых сапожках.

— Погуляли? — спросила она, когда Таня и Генрих вошли в дом.

— Нет, не успели, мы просидели у Петра Александровича, — ответила Танька.

— Татоша обещала посвятить мне воскресенье. Боюсь, что другого свободного дня не предвидится: в понедельник начинаю заниматься своими делами и квартирой, — сказал Генрих, подал Сашеньке пальто, и они поспешно вышли из дому.

В ту минуту, когда Митя застегивал молнию, а Генрих подавал пальто Сашеньке, Танька неподвижными глазами уставилась на них, а в сердце что-то екнуло…

Раздевшись, она пошла к себе.

— Есть будешь? — спросил Митя, заглянув в комнату.

— Что ты! Нас так накормил Петр Александрович, словно на убой, мы не смогли отказаться — он специально все заранее приготовил. Такой трогательный человек.

— Ну тогда почаевничай со мной, — предложил Митя, и они направились в излюбленный уголок квартиры.

На следующий день, в воскресенье, за утренним чаем Сашенька взахлеб рассказывала мужу о прошедшей встрече, делилась впечатлениями. Главное свое наблюдение она сформулировала так:

— Даже некрасивые девчонки с возрастом стали вполне пристойно выглядеть, а мальчики стали такими благообразными и солидными, что я чувствовала себя девчонкой.

— Ты и есть моя любимая девчонка, которую я углядел на кафедре анатомии в парах формалина, — провозгласил Митя и нежно обнял жену.

Сашенька поцеловала Митю и с укоризной заметила:

— Твои воспоминания со временем обрастают придуманными подробностями, ты не находишь?

— Хочешь сказать, что я подвираю?

— Можно выразиться иначе — фантазируешь, — улыбнулась Сашенька. — Скоро договоришься до того, что извлек меня прямо из чана с формалином.

— Вот этого не будет, потому что хорошо помню, как вкусно пахло от тебя модными тогда французскими духами, которыми наводнили все наши парфюмерные магазины, кажется, они назывались… нет, не помню.

— «Клима», — вмешалась Танька.

— А ты откуда знаешь? — удивился Митя.

— У нас в этом флаконе йодная настойка налита. Сколько себя помню, там всегда йод, а надпись осталась.

Раздался телефонный звонок. Генрих хотел уточнить время и место встречи, предложил заехать за Таней.

— Какой смысл тебе мотаться на юго-запад, все равно мы поедем в центр. Давай лучше я подъеду, и встретимся у старого главного входа в ЦУМ, около Малого театра.

Они встретились в назначенном месте и решили зайти в универмаг, который по случаю конца месяца — 31 марта — работал.

Генриху было интересно взглянуть, как изменился один из самых популярных когда-то магазинов.

Когда добрались до отдела сувениров, он решил заодно сразу накупить всем немецким друзьям и знакомым сувениров, чтобы больше к этому не возвращаться и не терять лишнего времени.

Он набрал такое количество хохломских изделий, что Танька растерялась:

— Как же ты будешь таскаться с этими цацками по Москве?

— Извини, Татоша, мы сейчас заскочим в отель — это буквально одна минута ходу, — я оставлю все на первом этаже, в ресепшен, и мы сразу поедем, куда мой Сусанин меня завезет.

— Хорошо, — согласилась Танька.

Они вышли на Петровку, перешли улицу, и тут внезапно, как порой бывает в Москве в конце марта, налетел ураганный ветер и обрушил заряд крупного мокрого снега. Генрих обнял Таньку за плечи, прикрывая от порыва ветра, оглянулся — не вернуться ли в магазин? — до гостиницы было немного ближе. Он попытался что-то сказать Тане, но ветер относил его голос в сторону, и она помахала рукой, показывая, что ничего не слышит. Капризный, обманчивый ветер будто играл с ними: дул то в спину, подгоняя их, то в лицо, слепя глаза снегом, вырывая из рук два огромных свертка…

Наконец добежали до портика здания и прошли, скользя по полированному граниту, до входа. Вращающаяся дверь втянула их в вестибюль, где они, мокрые, запыхавшиеся, немного растерянные от неожиданного урагана, очутились в тепле и уюте.

Из кафе вкусно пахло кофе, его аромат соблазнительно смешивался с дурманящим запахом трубочного табака.

— Давай попьем кофе, согреемся, — предложил Генрих, но, взглянув на Танькины мокрые сапожки и пальто, засомневался, что этого достаточно, чтобы привести все в порядок.

Танька указала на промокшую бумагу, в которую были завернуты сувениры, и вопросительно взглянула на Генриха:

— А с этим что делать?

— Этим мы сейчас займемся, — ответил Генрих, подошел к дежурной в ресепшен, взял ключи от своего номера и повел Таню к лифту. — Поднимемся ко мне, там все просушим, а кофе можно заказать и в номер. Переждем пургу и поедем дальше.

Думал ли он в тот момент, что останется наедине с Таней? Скорее всего, он руководствовался обстоятельствами, в которых они оказались помимо его воли.