Вторая молодость миссис Доналдсон

— Они ведь были не такие, — сказал Олли.

— Какие — не такие? — спросила Доналдсон, забыв о пропасти, в которую может рухнуть.

— Не такие уж аккуратные в смысле квартплаты.

— Они были неплохие ребята, — сказала миссис Доналдсон. — Нет, дело не в этом.

— В нас? — Юноша улыбнулся ей. Выглядел он лет на четырнадцать.

— В вас? Нет, нет… Не в вас.

— Они сказали, что с вами можно договориться. — Юноша улыбнулся. — Насчет квартплаты.

Джералдина замотала руки шарфом.

— У нас с этим проблем не будет, скажи, подруга?

— Нет. — Рот девушки был прикрыт шарфом. — Никаких проблем. Вообще.

— Прошу меня извинить, — сказала миссис Доналдсон. — Мне надо сходить наверх.

Она поспешила в ванную, закрыла за собой дверь, и ее не пойми с чего вырвало.

Она села на кровать, на их кровать, уткнулась лицом в подушку.

Такого она себе даже вообразить не могла — хотя теперь, когда это произошло, все казалось столь очевидным. Если они знают, значит, все знают. Она представила возможные последствия, и у нее голова пошла кругом. Значит, поползли слухи и на медицинском факультете. Самое место: это же диагноз. Ни о каком сочувствии или уважении и речи быть не может. Ходячий анекдот. «Наша квартирная хозяйка».

Она вытерла слезы и пошла вниз.

Они молча сидели за столом.

— Мне надо все обдумать, — сказала миссис Доналдсон. — Я пока что не могу решить.

Они встали, юноша взял ее под руку.

— Мы никакого беспокойства вам не доставим. Музыку слушать не будем, и вообще. — Он протянул ей листок. — Я тут записал свой мобильный.

Она мило улыбнулась — будто дело не было решенным.

Они стоят на крыльце, и юноша впервые снимает свою дурацкую шляпу и так по-старомодному прижимает ее к груди, и она с трудом сдерживает смех: он похож на жалкого бродягу, которого в поисках пристанища занесло к ее дому.

— Симпатичная у вас шляпа, — говорит она.

Он снова ее надевает, над ее головой самолет чертит в небе белую полоску, где-то поет женщина.

Она возвращается в дом и видит на столе листок бумаги с номером его мобильного, а рядом он пририсовал глупую улыбающуюся головку в шляпе. Наверху она ложится на кровать, которая раньше была ее кроватью, ложится как обычно — слева.

Здесь, казалось бы, в конце этой истории, истории-предупреждения, можно было бы и оставить миссис Доналдсон, а читатели, которым нужна мораль, могли бы тут и остановиться, сосредоточиться, так сказать на этой кровати, где женщина тоскует по себе прежней — основательной и здравомыслящей, какой ее считали и все остальные, но в голову ей лезет только слово «шлюха»… Похотливая старуха с обвисшей грудью, подсматривающая за чужим наслаждением.

Она представляет, как над ней смеются, как ее презирают, никто не желает ее простить или понять, а ее домик в пригороде считается, может, и не борделем, но уж точно местом, где можно получить кое-что в обмен на эротические услуги.

Нет, остается одно — печалиться о том, что она так бездумно отринула.

Заглянув в расписание, миссис Доналдсон вспомнила, что сегодня она работает с мисс Бекинсейл, чьей вотчиной давно уже были все старческие хвори. Началось все с деменции, столь впечатлившей доктора Баллантайна: мисс Бекинсейл очень натурально бормотала нечто бессвязное. За долгие годы мисс Бекинсейл захватила и прилегающие территории: афазию и амнезию, инсульты и прочие мозговые расстройства. «Печальные последствия, — любила говорить она, — утраты рассудка».

Однако мисс Бекинсейл была уже не столь молода и порой настолько упивалась своим представлением, что ее героиням медицина уже была бессильна помочь, поэтому Баллантайн изредка перепоручал нелады с головой миссис Доналдсон — ранние признаки Альцгеймера, пару аневризм и (настоящее наслаждение) синдром Туррета. Туррета предлагали и мисс Бекинсейл, но она его отвергла, поскольку ей пришлось бы извергать из себя ругательства, о которых, по ее утверждению, она прежде и не слыхивала. Не слышала она и про само заболевание, а когда ей объяснили, в чем суть, до конца не поверила — решила, что все дело тут в недостаточном самоконтроле.

Мисс Бекинсейл предчувствовала скорый распад ее империи.

— Истерику не троньте, — предупредила Делия. — Это мое.

Впрочем, поначалу старейшая актриса труппы держалась вполне дружелюбно, даже взяла миссис Доналдсон под ручку и шепнула ей:

— Добро пожаловать в царство рассудка.

Баллантайн также предвидел возможные пикировки, но, поскольку их не последовало, в этот день решил задействовать обеих дам одновременно, в сценке, где дочь хотела сдать слегка помешанную мать в клинику.

Дело было после ланча.

— Вы сиделка? — спросила мисс Бекинсейл.

Миссис Доналдсон вздохнула.

— Нет, Вайолет. Я Джейн.

Студенты еще не вернулись после перерыва, и миссис Доналдсон совершенно не желала подыгрывать мисс Бекинсейл.

— Вайолет, мы еще не начали.

Мисс Бекинсейл зажмурилась.

— Я ничего не начинаю. Какая я есть, такая и есть. Вы сиделка.

— Я не сиделка, — сказала миссис Доналдсон. — Я твоя дочь, Лойс.

— Ты? Какая ты мне дочь? Начнем с того, что ты слишком стара. И еще: моя дочь ни за что не надела бы кардиган такого цвета.

Это была обычная для мисс Бекинсейл тактика. Отлично понимая, что обвинить ее будет трудно, она, хоронясь в зарослях своего гипотетического слабоумия, кидала в коллег напоенные ядом дротики, и одним из симптомов ее «сумасшествия» было то, что она ничего не держала в себе.

Стали подтягиваться студенты, и мисс Бекинсейл прикрыла глаза и пустила свой рассудок по волнам.

Вести прием должен был Меткалф, флегматичный молодой человек, который весьма положительно относился к геронтологии. Он поднялся на подиум, где его уже ждали дамы, пожал руку изображавшей дочь и готов был так же поздороваться и с предполагаемой матерью, однако мисс Бекинсейл, уже вошедшая в роль, не заметила ни Меткалфа, ни его протянутой руки.

Он усаживается за стол, делает какие-то пометки.

— Итак, мисс Мергатройд…

— Миссис, — поправила его миссис Доналдсон.

— Прошу прощения. Значит, имеется и мистер Мергатройд?

— Имелся. Он умер.

— Она его убила, — сообщила ее мать. — Выкинула в окно.

— Простата… — пояснила дочь.

— Я даже как звать ее не знаю, — заявила старая дама.

— Кстати, как вас зовут? — спросил Меткалф.

— Лойс.

— Вовсе нет, — сказала ее мать. — Ее зовут… — И мисс Бекинсейл стала подбирать имя попротивнее. — …мою дочь зовут Трейси.