Вторая жена

Саманта прижалась к нему. С Пирсом было легко и спокойно. С ним она не ощущала недостатка гормонов, необходимых настоящей матери. Думать о новой прическе было куда приятнее, чем о детях. Она подняла лицо и серьезно сказала:

— Марсель нашел у меня три седых волоса. Поэтому я позволила ему вымыть мне голову хной.

— Что придало волосам чудесный оттенок красного дерева. — Пирс поцеловал ее. — Выглядит умопомрачительно. Одних твоих волос достаточно, чтобы вывезти тебя в свет и показать людям.

Они вернулись к тому, с чего начали. Была пятница. Худший день недели.

— Не могу, — сказала Саманта, чувствуя себя вдвойне виноватой. — Не на этой неделе. В следующую пятницу я оставлю их одних. — Прекрасно можешь, — твердо ответил Пирс. — Детям пора увидеть своего отца. Я уже купил им билеты на поезд. Он может встретить их в Брокенхерсте. Позвони ему и скажи, что они выезжают.

Внезапно Саманта почувствовала облегчение. Пирс так хорошо все устраивал. Она посмотрела на часы.

— Но Тони еще нет. Он у себя в кабинете.

— Тогда позвони Фелисити. Ей пора получше узнать пасынков и падчерицу. — Видя, что Саманта засомневалась, Пирс пустил в ход все свои чары. — Послушай, милая, — мягко, но решительно сказал он, — этот уик-энд для нас очень важен. Мы проведем его с Хэнком Хофменом. Он очень важная шишка в издательском мире США и собирается основать новый ежемесячный журнал. Нечто вроде американского варианта «Дома и сада». У меня есть хороший шанс стать его главным редактором. А у тебя — получить в нем работу.

Чувство вины начало понемногу слабеть. Мысль об Америке была намного заманчивее заботы о детях.

— Милый, значит, мы уедем?

— Конечно. Штаб-квартира империи Хофмена находится в Калифорнии. Именно поэтому ты обязана встретиться с ним сегодня вечером.

Саманта чуть не обняла его на радостях, но потом вспомнила, что Пирс не любит чересчур пылкого проявления чувств, если им не предшествует любовная игра.

— Калифорния… — выдохнула она, тут же подумав об огромных домах, роскошных женщинах с бронзовым загаром, золотых пляжах и пальмах. Как чудесно!

Пирс улыбнулся.

— Я знал, что эта мысль придется тебе по душе. Жизнь в Америке дает много возможностей. Стоит только освободиться от оков, и мы сможем стать самими собой.

Оковами были дети. Саманта знала это. Пирс мог не продолжать; честно говоря, она и сама так считала. Но это не избавляло ее от чувства вины или беспокойства о том, что с ними будет.

Пирс успокоил ее. Как всегда, хладнокровно и расчетливо.

— Не волнуйся и не вздумай заикнуться об этом детям, — сказал он. — Мы решим эту маленькую проблему, когда будут подписаны все документы. А пока позвони Фелисити и скажи, что они уже выехали. Потом сообщишь детям, что этот уик-энд они проведут в Нью-Форесте и что распаковывать вещи им не нужно.

И Саманта перестала волноваться. Во-первых, потому что Пирс оказался таким хорошим организатором. Во-вторых, потому что она стремилась к свободе, которая позволит ей стать тем, кем хочется. Женщиной, не связанной узами материнства. Дети — обуза, помеха на пути. Беспокоиться не о чем, у нее есть своя жизнь. Она устала быть ничтожеством. Мать — это ничтожество, ею может быть всякая. Для этого не нужно никаких талантов.

Она набралась храбрости, позвонила и попросту заткнула уши, услышав, что Фелисити пришла в ужас при мысли о трех непрошеных гостях.

— В конце концов, вы их мачеха! — выпалила Саманта и положила трубку.

Так оно и есть, подумала она, борясь с чувством вины и убеждая себя, что была всего лишь решительной. У мачех тоже есть обязанности. Фелисити придется посмотреть в глаза действительности. Так же, как самой Саманте, которой нужно будет сообщить детям, что уик-энд они проведут за городом. Они так ворчат на Лондон, что будут прыгать от радости. Но Саманта знала, что надеяться на это не приходится.

— Мне очень жаль, но нам с Пирсом нужно уехать. Поэтому мы решили, что этот уик-энд вы проведете в Оукфорде, — сказала она троице, задумчиво сидевшей напротив.

Все трое сильно поправились. Особенно Хилари, которая толстела не по дням, а по часам. На каждом ее пальце висело печенье «хула-хуп» в виде колечек. Она по очереди снимала их и сосредоточенно жевала. На столе перед девочкой лежала полупустая пачка.

Хилари взяла очередное печенье, вставила его в глаз, как монокль, и с ненавистью посмотрела на мать.

— Ты всегда уезжаешь, — сказала она.

Саманта попыталась справиться с досадой. Но к досаде примешивалось сознание собственной вины. Совесть подсказывала, что, если бы она правильно организовала их питание, они не стали бы без перерыва есть сладости. Врожденное чувство справедливости говорило Саманте, что они в этом не виноваты. Тем не менее дети раздражали ее. Все трое. Кроме того, как Саманта говорила не слушавшим ее Пирсу и Венеции, она действительно любит их, но по-своему.

— Мы не поедем в Черри-Триз, пока там эта женщина, — сказал Филип. Неужели мать не понимает, что они и в Сент-Джонс-Вуд приезжают только ради нее?

— Мы отправимся туда, когда папа бросит ее, — поддержал брата Питер, несмотря на сомнения в правильности выбранной ими тактики. Возможно, брат Том прав. Чаше всего так и оказывалось.

Брат Том говорил:

— Люди совершают глупости и ошибки. С этим ничего не поделаешь. Нужно смириться с тем, что все живые существа несовершенны, принимать вещи такими, какие они есть, и по мере сил исправлять их.

Питеру хотелось увидеть отца. Кроме того, он знал, что Хилари безумно скучает по Черри-Триз, по своей старой школе, а больше всего по Белым Носочкам. Она поделилась с братом, но взяла с него клятву ничего не говорить Филипу. У Филипа был сильный характер. Он не собирается смиряться и не скрывает своих намерений. До сих пор это была война. Он изменит существующее положение и сделает все, чтобы вернуть прошлое, в котором не было ни Пирса, ни Фелисити.

— Да, о Нью-Форесте ты можешь забыть. Мы останемся с тобой навсегда. — Хилари не смотрела на мать и вертела на пальце очередной «хула-хуп».

Тут в комнату вошел Пирс, чтобы проверить, готова ли Саманта.

— Хилари, таких вещей, как «навсегда», не существует, — сухо и чуть в нос сказал он.

Хилари ненавидела его сухость, точность, безапелляционность. Все, что составляет его сущность.

— Для меня они существуют, — ответила девочка. Саманта ощутила укол тревоги. «Таких вещей, как „навсегда“, не существует». До сих пор она об этом не думала. Неужели Пирс хотел сказать, что она, Саманта, тоже с ним не навсегда? Она не смела смотреть на Пирса, чтобы тот не догадался о ее внутреннем смятении.