Вторая жизнь Арсения Коренева
Шрифт:
Сначала мы миновали котельную, заглянули подстанцию «скорой помощи» и в пищеблок, где нас накормили обедом. В принципе, неплохой обед. Настин, впрочем, ел немного, а меня попросил накормить от души. Мол, растущий организм, ему питаться надо. Для начала мне в тарелку наваристых щей сунули крепкий мосол с большим куском мяса, да и сметаны не пожалели. На второе были макароны по-флотски, навалили мне в ту же самую суповую глубокую тарелку из нержавейки с горкой. Правда, кисель был тёплым, а я больше охлаждённый люблю, но проглотил.
Патологоанатомическое отделение — он же морг с гистологией — занимает отдельное небольшое здание, но мы туда не заходим. Что мы. Покойников не видели? Лично я в своей жизни на них нагляделся, и в этой реинкарнации,
Вместо этого отправились сразу в главный корпус. На первом этаже четырёхэтажного здания находились приёмное отделение, лаборатория и рентген-кабинет. На втором этаже — терапевтическое отделение, разделённое на мужскую и женскую половины.
Всем отделением заведует Аркадий Вадимович Штейнберг, под началом которого мне и придётся трудиться. Штейнберг, когда меня ему представляли, посмотрел на меня грустными глазами сквозь линзы очков в роговой оправе, потёр кончик нависающего над верхней губой носа, поправил висевший на шее фонендоскоп и, неожиданно безмятежно улыбнувшись, заявил, протянув крепкую ладонь для рукопожатия:
— Что ж, надеюсь, сработаемся! Жду вас завтра на летучке в четверть девятого.
Тут же нарисовалась девица примерно моих лет, или чуть постарше.
— Вы наш новый интерн? — накинулась она на меня с ходу. — В терапевтическое направляют? Комсомолец? А я секретарь комитета ВЛКСМ больницы Быстрова. Анастасия Быстрова, — добавил она. — Вам необходимо встать на учёт. Давайте я сразу запишу ваши данные…
Она достала из кармана халатика блокнот и, не обращая внимания на стоявших в ожидании главврача и завотделением, выспросила мои ФИО и дату рождения, и сколько я уже числюсь членом ВЛКСМ.
— Надеюсь, взносы будете платить исправно? — спросила она, убирая блокнот. — А то есть тут у нас некоторые…
Она покосилась почему-то в сторону Настина и Штейнберга, как будто именно эти двое, явно уже вышедшие из комсомольского возраста, не платили взносы. Андрей Иванович нежно взял её под локоток:
— Настя, я вам уже говорил: дайте мне список всех, кто не платит взносы, мы с ними проведём беседу. Не поймут — будем разговаривать по-другому, вплоть до перевода на более низкую должность. А вы уже сможете поставить вопрос перед райкомом комсомола о выходе этих товарищей из ВЛКСМ.
— Хорошо, Андрей Иванович, — тряхнула Настя головой с такой силой, что с неё едва не слетела медицинская шапочка, которая была прикреплена к рыжим кудрям заколкой. — Мне и самой уже надоело с ними, как с детьми малыми, возиться.
— Вот и ладненько, — улыбнулся Настин, погладив терапевта по предплечью.
Хм, такое чувство, что старичок к этой девице неровно дышит. Хотя какой он старичок, ему же лет пятьдесят с небольшим. По меркам моего 21 века так вообще мужчина в самом соку. Да и девица, кстати, ничего так, подумал я, исподволь охватывая взглядом чуть пышноватую фигуру главной комсомолки медучреждения. И фигура, и лицо вполне… Не сказать, что вот уж красавица, но всё при ней.
Третий этаж — хирургия, здесь же парочка палат для излечивающихся от переломов под наблюдением врача-травматолога. Четвёртый этаж — операционный блок и отделение интенсивной терапии (она же реанимация) из трёх палат, каждая на две койки. Сейчас две палаты пустуют, а в одной двое мужчин. Один, что постарше, в сознании, второй, помоложе — на ИВЛ, да ещё и конечности зафиксированы ремнями. Датчики показывали пульс и давление. Искусственную вентиляцию лёгких обеспечивал аппарат «РО-3», оборудованный автоматическим приводом подачи дыхательной смеси. При этом, насколько я помню, аппарат мог также закачивать в лёгкие наркоз из закиси азота с кислородом.
— Как Паршин? — негромко спросил Настин у сопровождавшего нас заведующего отделением интенсивной терапии Анатолия Борисовича Зобова, кивая на мужчину под ИВЛ.
— Состояние стабильно
тяжёлое, — со вздохом так же тихо ответил врач. — Родным я уже сказал, чтобы готовились к худшему.— А что с ним? — чуть ли не шёпотом поинтересовался я.
Завотделением покосился на меня, потом на Андрея Ивановича. Тот сам ответил:
— Гнойный менингит. Жаловался человек на головные боли, на болезненные ощущения при ярком свете, мышечные боли… Думал, грипп какой-нибудь, как от гриппа и лечился. Потом температура скакнула под сорок, озноб, потеря сознания… Обычно гнойный менингит развивается у детей до 5 лет, и зачастую на фоне ослабленного состояния иммунной системы. А тут вроде здоровый мужик… Неделю почти на ИВЛ держим. Из-за судорог вынуждены были ремнями зафиксировать больного. Провели люмбальную пункцию и бактериоскопическое исследование ликвора, подтвердившие первоначальный диагноз. Поправь меня, Анатолий Борисович, если я где-то ошибся.
— Нет-нет, Андрей Иванович, всё верно.
— Так и не приходил в сознание? — продолжил я допрос.
— Нет, не приходил.
Чувствовалось, что Анатолий Борисович не очень-то доволен тем, кто какой-то интерн вмешивается в разговор двух опытных врачей. Но я не собирался изображать испуганную овечку, имея за плечами большой врачебный опыт.
— А вообще, конечно, жаль парня, — вздохнул Настин.
— Жаль, — поддержал Анатолий Борисович. — Жена молодая, двое детишек… Сам вообще сирота, детдомовский. На машиностроительном работает… Работал. Как жена одна детей на ноги ставить будет… Родни у неё в Сердобске, я так понял, тоже нет, деревенская.
Жить бы и жить, детей воспитывать… Эх!
— А лечите чем? — спросил я.
Теперь и Настин поглядел на меня с любопытством, но без раздражения, которое сквозило во взгляде завотделением.
— Ну же, Анатолий Борисович, рассказывайте, — кивнул ему главврач. — Стажёр у нас перспективный, может, изобретёт новый способ лечения менингита.
Опять подкалывает или он это серьёзно? Ну да ладно, не будем обращать внимания на такие мелочи.
— Вводим ампициллин в сочетании с цефтриаксоном, — сказал заведующий отделением. — Также применяем глюкокортикостероидные препараты, в частности преднизолон. С целью уменьшения гидроцефалии и отека мозга назначили дегидратационную терапию с фуросемидом. Пациент подвержен судорогам, поэтому вводим ему ещё и хлорпромазин.
— А если попробовать эндолимфатический способ введения антибиотиков? — предложил я.
— Что ещё за способ? — недоверчиво уставился на меня Зобов.
Настин тоже выглядел слегка удивлённым. Чёрт возьми, я и забыл, что в СССР Минздрав разрешит использовать этот метод только в 1985 году. Вот же ляпнул, не подумав. Надо как-то выкручиваться.
— Да мне давали перевод статьи из журнала «Ланцет» почитать, там этот способ подробно описан. Суть в том, что антибиотик капельно вводят не в вену, а в лимфатический сосуд при помощи катетера мелкого диаметра. Антибиотик в таком случае минует гематолимфатический барьер и проникает непосредственно в зону поражения. Подкожно на стопе между 1 и 2 пальцами делается укол метиленовой сини. Окрашиваются лимфососуды. Выбирается тот, что покрупнее, препарируется, вставляется катетер, соединенный с капельницей — и вперёд! Пишут, что результаты лечения таким способом на порядок эффективнее обычного.
Зобов с Настиным переглянулись.
— Хм, а не сохранилось у вас случайно этого перевода? — спросил заведующий реанимационным отделением.
— Увы, мне давали его на время, я только это и выписал. Это ещё в институте я читал, где-то там и посеял выписку. Но по памяти могу записать.
— Ну хотя бы так… Я не слышал, чтобы в советской медицине использовали такой метод. А вы, Андрей Иванович?
— Тоже не слышал, хотя на всесоюзных конференциях бываю достаточно регулярно. Но вам удалось, молодой человек, меня заинтриговать. Да и Анатолий Борисович, думаю, тоже заинтересовался подобным способом лечения.