Второго Рима день последний

Пока я шёл дальше по короне стены, турки непрерывно стреляли из пушек и мортир, били в цимбалы и бубны, дули в рога и подбегали небольшими группами почти к самому рву, стараясь подстрелить кого-нибудь из защитников. Закованные в железо солдаты Джустиниани не заботились даже о том, чтобы уклоняться от стрел. Стрелы с треском ломались об их панцири.

Когда я добрался до участка Джустиниани, как раз загрохотали большие орудия напротив ворот святого Романа. Кусок короны наружной стены завалился, и бесчисленные каменные осколки засвистели в воздухе. Моё горло до такой степени наполнилось известковой пылью, что я чуть не задохнулся от кашля, а едкий пороховой дым осмолил моё лицо и руки. Вокруг раздавались стоны и проклятия. Многие по-гречески взывали к Божьей матери. Какой-то несчастный упал рядом со мной. Это был рабочий, подносивший камни на стену. Кровь хлестала у него из разорванного бока.

– Иисус, сын божий, смилуйся надо мной!– простонал он и испустил дух, освобождённый от страданий.

Гремя доспехами, подбежал Джустиниани, чтобы осмотреть повреждения, нанесённые снарядами. Он поднял забрало и я увидел, что его круглые воловьи глаза полыхают зелёным светом – жаждой боя. Он посмотрел на меня, словно не узнавая, и воскликнул:

– Драка началась! Был ли у тебя когда-нибудь более великолепный день?

Он глубоко вздохнул, чтобы ощутить запах пороха и горячей крови, а панцирь лязгал на его могучем теле. Он изменился, стал совсем не похож на того трезвого, рассудительного военачальника, которого я знал, словно только сейчас оказался в своей стихии, наслаждаясь выстрелами и оглушительным шумом вокруг себя.

Снова задрожала стена под нашими ногами. Грохот потряс небо и землю, в воздухе потемнело. Вторично выстрелило самое большое орудие напротив Калигарийских ворот. Никакой другой звук нельзя было сравнить с этим грохотом. Солнце казалось раскалённым ядром за тучей пыли и дыма. По времени выходило, что на охлаждение, чистку, зарядку и прицеливание самой большой пушки требуется около двух часов.

– Ты, конечно, уже слышал, что подошёл турецкий флот?– закричал Джустиниани. – Насчитали триста парусов, но большинство из них транспортные суда. Военные галеры не такие тяжёлые и мощные, как латинские. Венециане ждали их возле заграждения с душой в пятках, но флот прошёл мимо и бросил якоря в Босфоре напротив Пера.

Он говорил легко и весело, будто все заботы исчезли, унесённые ветром, несмотря на то, что большие пушки турок двумя залпами снесли вал и повредили наружную стену так, что она лопнула в двух местах снизу доверху. Потом он заорал на перепуганных греческих рабочих, чтобы они забрали мёртвое тело своего товарища. Рабочие сбились в улочке между внутренней и наружной стеной и кричали, чтобы их впустили в город через двери для вылазок. Это были простые ремесленники. Они не хотели вступать в ополчение, чтобы биться с турками ради выгоды латинян.

Наконец, двое из них поднялись на наружную стену, встали на колени перед останками своего товарища и, увидев, как сильно он изуродован каменным осколком, заплакали. Корявыми, грязными ладонями они очистили от известковой пыли его лицо и бороду, трогали стынущие руки, словно не могли поверить, что он умер так внезапно. Потом они потребовали серебряную монету у Джустиниани, чтобы отнести останки в город.

Джустиниани выругался и сказал:

– Джоан Анжел, и вот ради таких жадных прохвостов я защищаю христианство.

Греческая кровь проснулась и вскипела во мне, когда я увидел этих безоружных бедняков, которые не имели даже шлемов, кожаных кафтанов для защиты. Ничего, кроме своих запачканных от работы епанчей.

– Это их город,– ответил я. – Ты сам вызвался оборонять этот участок стены. Тебе платят жалование. И ты должен платить греческим рабочим, если не хочешь, чтобы твои люди сами чинили стену. Таков договор. Ты сам жадный прохвост, если заставляешь этих беззащитных людей работать бесплатно. За что же им покупать продукты и кормить семьи? Ведь кесарь им не платит.

И добавил:

– Маленькая серебряная монета значит для них столько, сколько для тебя княжеская корона. Ты не лучше их. Продался кесарю из-за жадности и жажды славы.

Джустиниани был упоён начавшимся сражением и не рассердился на меня.

– Можно подумать, что ты грек, так перекручиваешь очевидные факты,– пробурчал он, но всё же бросил грекам серебряный. Рабочие быстро подхватили тело погибшего товарища и сбежали со стены. Кровь капала на истёртые подошвами ступени лестницы.

13 апреля 1453.

Неспокойная ночь. В городе спали немногие. Посреди ночи земля вновь задрожала от выстрела из большой пушки, и мощная вспышка осветила небо. Всю ночь не прекращались работы по заделке трещин в стене. Мешками с шерстью и сеном прикрывали наиболее уязвимые места.

Турецкий флот выбрал себе местом базирования порт Пилар. С судов выгрузили огромное количество леса и каменных ядер. Большие венецианские галеры по-прежнему стоят возле запора, готовые к отражению ночного нападения.

За светлое время суток турецкие пушки успевают сделать по шесть выстрелов каждая. Похоже, стена у Калигарийских ворот окажется наиболее устойчивой к обстрелу, хотя напротив неё установлена самая большая турецкая пушка. Венециане во дворце сейчас с уважением взирают на икону Наисветлейшей Девы и начинают верить грекам, которые твердят, что чудотворная Панагия своей рукой заслоняет стены дворца.

Ещё не погиб ни один латинянин, хотя двое тяжело ранены. Доспехи служат им надёжной защитой. Из монахов и ремесленников уже многие пали на участке между двумя воротами: Золотыми и Ресиаса. Для остальных это послужило уроком, что всё же лучше носить доспехи и не обращать внимания, если ремни натирают.

Боевой опыт у людей растёт. Чем больше погибших, тем сильнее ненависть к туркам. Из города к стенам приходит много женщин и стариков. Они смачивают края одежды в крови погибших и благословляют их как мучеников веры.

Человек быстро привыкает. Наверно, он может привыкнуть ко всему. Даже к грохоту огромных пушек, от которых сотрясается земля, рушатся стены, свистят в воздухе осколки. Ещё вчера мне казалось, что привыкнуть к этому невозможно. Но сегодня спазм в желудке прошёл, и дыхание моё стало спокойным.

14 апреля 1453.

Треснула одна из больших турецких пушек, и из щели в стволе вырвался дым. Обстрел стал заметно слабее. Турки оборудовали кузни возле батарей и укрепляют пушки железными кольцами. Орбано приказал построить литейную в отдалении за турецким лагерем. По ночам с той стороны небо освещено мощным заревом. Уже целую неделю турки плавят медь и цинк. Торговец еврей, проезжавший через Пера, рассказывал, что видел сотни невольников, работающих у огромных ям, в которых сооружены формы для отливки пушек. Погода стоит прекрасная и небо чистое. У греков есть своя причина молиться, чтобы пошёл дождь. Тогда вода зальёт формы, и они лопнут во время литья, как сказал немец Грант.