Второй шанс — 2

В понедельник мы заверили наше согласие на продажу прав у нотариуса и отправили заказное письмо в МПС, а уже в четверг на сберкнижку мамы упали 2610 рублей. Все эти дни она то и дело заводила разговор о том, на что эти деньги потратить, договорилась чуть ли не до того, что части этой суммы хватит на первый взнос за кооперативную квартиру. Я, памятуя о том, что всего через четыре года квартиру нам должны выделить от типографии, мягко отклонил это предложение, напомнив маме о том, что она стоит в очереди на улучшение жилищных условий. И что эта очередь, по её же словам. Медленно, но движется.

— Может, машину купить, хотя бы подержанную? — выдала очередной пассаж матушка.

— И кто на ней будет ездить? Батя, который по полгода у родни в Черниговке пропадает? Да он с техникой совсем не дружит, а там нужно будет постоянно копаться то в моторе, то в ходовой. Это же советский автопром, у отечественных машин, тем более подержанных, постоянно что-то отваливается. И вообще, что тебе так загорелось их потратить? Пусть лежат на сберкнижке, целее будут.

А когда Союз начнёт разваливаться, мы их поменяем на баксы, подумал я. А если вдруг не начнёт, если вдруг моё вмешательство в историю что-то изменит, и рубль продолжит (во всяком случае по мнению советской пропаганды) оставаться самой надёжной валютой в мире, то и беспокоиться не о чем. В итоге мама с моими доводами согласилась, добавив, что сегодня принесли телеграмму: отец уже едет в Пензу, хочет Новый год встретить с нами.

На этой неделе мы довели до ума балладу Валентина «Посвящение», для которой я сочинил новый текст, при этом оставив название. С качественной аранжировкой и в исполнении вокальной партии самого автора звучало очень даже достойно, и в следующий понедельник Валя обещал принести магнитофон, чтобы записать свою — вернее, нашу — балладу.

А в это воскресенье случилось то, чего я ждал все последние недели, особенно после того случая у парикмахерши. Татьяна в своём сладострастном порыве дала такой выход копившейся во мне энергии, что я спал и видел, как проделываю то же самое с Ингой. И вот в четверг во время созвона она сообщает, что в субботу родители с ночёвкой уезжают в Каменку, где она сама недавно была у бабушки. Там у бабули возникли какие-то проблемы хозяйственного плана, и без крепких мужских рук не обойтись, а мама решила ехать с отцом, лишний раз повидать ближайшую родственницу. Вернуться обещали не раньше обеда в воскресенье. Звали и Ингу, но она отказалась, придумав себе какие-то неотложные, связанные со школой дела.

— Приходи в субботу, у меня новая пластинка немецкой группы «Boney M.», называется «Любовь на продажу», из Голландии папе привезли. Придёшь?

Я словно бы почувствовал её горячее дыхание в трубку, или это моё воображение выдало желаемое за действительное? Ещё и винил на любовь намекает, хотя между нами, надеюсь, продажной любви не намечается. А вообще что-то намечается? Может, зовёт и впрямь только пластинку послушать, а тут заранее себе уже напридумывал… Ладно, главное — чтобы на мне в тот вечер были чистые трусы и носки. Подумал ещё, не купить ли флакон хорошего мужского одеколона, чтобы побрызгаться перед выходом, но всё же от этой мысли отказался. В 15 лет пользоваться парфюмерией, считаю, рановато, моя юношеская кожа ещё не выделяет тех неприятных запахов, что зачастую свойственны взрослым людям.

Не удержался, купил всё-таки коробку шоколадных конфет «Нива», а то как-то неудобно идти в гости с пустыми руками. И вот я стою перед знакомой дверью, а меня что-то так колбасит, как будто пришёл на первое в жизни свидание. И ничего не могу с собой поделать, аж ладони вспотели от напряжения, и я их нервно судорожно о свою лётную куртку. А в кармане джинсов лежит югославский презерватив, захваченный чисто на всякий случай.

Однако, как только дверь открывается и передо мной появляется улыбающаяся Инга, всё напряжение словно рукой снимает.

— Мои любимые конфеты! Вот сейчас чаю с ними и попьём

Она принимает у меня коробку и целует в щёку, а затем мы и впрямь идём на кухню, где пьём чай с конфетами, представлявшими собой маленькие пирамидки в форме трюфеля, посыпанные вафельной крошкой. За чаем делимся последними событиями из своей жизни, хотя, казалось бы, и так уже знаем друг о друге практически всё, почти как муж и жена.

А потом мы перемещаемся в её комнату, она ставит обещанный диск, и выходцы Карибских островов заводят свой новый хит «Ma Baker», который для меня уже совсем не новый. Но припев и впрямь заводит.

Ma Ma Ma Ma — Ma Baker — she taught her four sons

Ma Ma Ma Ma — Ma Baker — to handle their guns

Ma Ma Ma Ma — Ma Baker — she never could cry

Ma Ma Ma Ma — Ma Baker — but she knew how to die

Я невольно подпеваю, и вижу в глазах Инги удивление. Ещё бы, откуда бы мне знать слова припева?

— На кассете слышал недавно у знакомого как раз эту песню, — объясняю я второпях, — и припев вот почему-то сразу запомнился. Даже не знал, что это «Boney M.»

Вторая песня с пластинки — «Love For Sale», в честь которой и назван альбом. Тут Инга неожиданно вскакивает и начинает танцевать. Я сижу на диване, любуюсь её точёной фигуркой, затянутыми в джинсы стройными ногами, показывающимся на мгновение плоским животиком, когда она вскидывает руки вверх и блузка слегка приподнимается… Любуюсь тем, как взметываются вверх и в стороны её волосы, как её губы, ещё не познавшие ботоксного ужаса, раздвигаются в призывной улыбке, а глаза смотрят с лёгким прищуром. Не выдерживаю, и тоже «вписываюсь» в плясовую. Динамики в колонках орут так, что, наверное, соседи уже пьют корвалол или накручивают диски телефонов, чтобы позвонить в обезумевшую 29-ю квартиру, а мы танцуем и нам на всё и на всех наплевать. В этот момент существуем только МЫ и Вселенная вокруг нас.

А потом мы оказываемся в опасной близости друг от друга и замираем, и время замирает вместе с нами. Я беру её пальцы в свои, они такие тонкие и хрупкие, что я не выдерживаю, подношу их к своим губам и начинаю целовать. Инга закусывает нижнюю губу, её полуопущенные ресницы дрожат, на щеках играет румянец, а упругая девичья грудь учащённо вздымается, то ли от недавнего танца, то ли от охватывающих её в этот момент чувств. Мне уже всё равно, я понимаю, что не остановлюсь.

В следующее мгновение наши губы сплетаются в поцелуе. Я прижимаю Ингу к себе, левой рукой обхватив за талию, а пальцами правой закопавшись в её шелковистые, пахнущие лавандой волосы. Её ладони на моей груди, но не отталкивают, а наоборот — я чувствую, как она начинает расстёгивать на мне рубашку, и по моему телу пробегает лёгкая дрожь. Я тоже начинаю расстёгивать её блузку, и при этом мы по-прежнему слиты в страстном поцелуе, а она ещё и нежно покусывает кончик моего языка.

Но всё же отрываемся друг от друга, чтобы избавиться от верхней части нашего туалета, мой взгляд непроизвольно задерживается на её «дыньках» второго размера, упакованных в чашечки белого, ажурного бюстгальтера. Почему-то в голову совсем не к месту лезет мысль, что бельё, скорее всего, привезено из-за границы, но сам себе замечаю, что такая девушка и должна носить самое лучшее.

Мои пальцы ловко расстёгивают крючки, и вот уже бюстгальтер падает к нашим ногам, а я накрываю ладонями холмики её грудей. Инга принимает это как должное, я чувствую, как напряжены её соски, а пальцы уже расстёгивают мои джинсы. Что ж, не будем отставать… Трусики на ней тоже явно не отечественного производства, похоже, из одного с бюстгальтером комплекта нижнего белья. На мне купленные в Москве итальянские «боксёры», по поверхности которых словно бы невзначай скользит рука Инги, отчего у меня тут же перехватывает дыхание. Мои пальцы в ответном жесте ныряют в её трусики и, когда они касаются сочащегося влагой лона, Инга издаёт тихий стон. Её глаза закрыты, жемчужно-белые зубки кусают губы, и я чувствую, как дрожит её тело.

— Давай же, — шепчет она, и её руки оплетают мою шею.

Опрокидываю Ингу на диван, стягиваю с неё трусики, теперь она лежит передо мной абсолютно нагая и какая-то беззащитная. Глаза её по-прежнему закрыты, а грудь вздымается в предвкушении чего-то, что она, возможно, никогда ещё не испытывала. Но ещё не время для самого главного, я очень хочу, чтобы этот первый раз она запомнила на всю жизнь. Следом обнажаюсь сам, лихорадочно надрываю упаковку презерватива, раскатываю резину на своём корне, нависаю над Ингой, касаюсь кончиком языка её ушка, автоматически отмечая, что оно даже не проколото. Мой язык скользит вниз по шее, минует ямочку между ключиц, исследует ложбинку между грудей, обводит ареолу левого соска, который, как и правый, маленькой твёрдой пикой устремляется вверх, следом словно бы случайно задеваю сам сосок. Ингу снова пронзает дрожь, её пальцы давят кожу моих плеч, и я мысленно благодарю свою партнёршу за то, что ногти на её руках аккуратно острижены — царапины на коже мне совершенно ни к чему.

Мой язык продолжает исследовать её тело, словно пальцы слепого — книгу, написанную шрифтом Брайля. Добрался до маленькой впадинки пупка, от него ещё ниже, к лобку, покрытому почти незаметным, золотистым пушком. Провожу языком по влажной расщелине, делаю сначала осторожную, затем более настойчивую попытку протолкнуть его внутрь, и со второй попытки мне этой удаётся. Она истекает влагой, которая кажется мне нектаром, я на взводе, Инга уже не стонет, они тихо рычит, пытается что-то несвязно сказать, но в этот момент я запечатываю её уста своим поцелуем, одновременно направляя свой мужской корень в расщелину сладострастия.