Второй шанс-IV

Однако сон не шёл, и я решил заняться более полезным делом — инвентаризацией песен. У меня их уже столько накопилась, что про некоторые из числа давно не исполнявшихся уже успел забыть.

Достал блокнот, на первой же чистой странице написал: «Репертуар». В этот список вошли песни из нашей одобренной худсоветом программы: «Ковчег», «Ищу», «Незнакомка», «Когда идёт дождь»[1], «Старый дом», «Моя любовь», «Франсуаза», «Поезд», «Никогда он уже не вернётся из боя», «Посвящение»… Подумав, дописал «И вновь продолжается бой» и «Мой адрес — Советский Союз» отметив в скобках (бонус).

Дальше список нежелательных к публичному воспроизведению песен: «Одна», «Моё сердце», «Волколак» и «Моя печаль светла».

Затем список песен, которые мог бы одобрить худсовет, но по какой-то причине я не стал заявлять их на рассмотрение. Во всяком случае пока. Это «Новогодняя», «Новогодняя-2», позаимствованная у «Дискотеки Авария», «Потому что нельзя», «Обручальное кольцо», «Малиновка», «Родительский дом», «Птица счастья» и «Электричка». Последние пять вещей из этого списка мы пели на свадьбах. Почему потом все, включая меня, забыли… вернее, забили на них? Я-то периодически вспоминал, но тут же снова мысленно отбрасывал в сторону, считая эти песни слишком уж попсовыми. Ну и что, можно их выпустить отдельным альбомом, так сказать, экспериментальным, назвать его типа «Романтический альбом», а самим петь то, что нам нравится. Если к этим пяти добавить обе «Новогодних» и хит «Белого орла… А-а, чего уж там, и второй хит можно добавить — «Как упоительны в России вечера». Тоже вписал в этот список. Ну и хоть на «Мелодию» вези, выпускай диск-гигант. Кстати, с фирмы грамзаписи могли бы давно уже позвонить, поинтересоваться, не набралась ли у нас материала на пластинку? А чем мы хуже других? Ведь иной раз такое унылое говно выпустят… Я не говорю уже про миллионные тиражи пластинок с речами того же Брежнева, только винил переводят.

Теперь «Прорвёмся!»… Её мы исполнили всего однажды, на День советской милиции. Даже не знаю, куда её приткнуть… А может, сделать отдельный репертуарчик для выступления пред силовиками? Хотя бы пяток песен накидать для начала. Но как ни тужился — ничего про милицию не вспоминалось, кроме как уже известной песни из сериала «Следствие ведут ЗнаТоКи».

Зато для армейских подобрать песни куда легче, «Любэ» мне в помощь, благо что в своё время мы с моей группой освоили чуть ли не весь их репертуар. Тот же «Комбат» пойдёт на ура, «Родина-мать» тоже неплохо. Кстати, «Никогда он уже не вернётся из боя» тоже будет в тему. Ещё «Солдат» у «Любэ» прекрасно вписывается в общую канву. Жаль, «Самоволочка» не прокатит, ни один худсовет её не одобрит. «Давай за…» тоже не поймут, не уверен, что спецназ уже имеет место быть. В целом такой вот короткий списочек можно было сыграть на День защитника Отечества, жаль, что праздник минул пару недель назад. Наверняка в театре или ещё где-то проходили празднование и концерт, могли бы и нас позвать выступить. С другой стороны, в нашем репертуаре песен-то соответствующих практически и нет, разве что «Никогда…». Зато теперь будут.

Так, идём дальше… Ещё у нас имеются инструментальная вещь «Crazy Frog» и «Heart-Shaped Box». Первую можно куда-нибудь впихнуть, вторая уже сама себя впихнула, получив премию «Грэмми», которую мы и летим получать.

Теперь песни, которые я отдал другим исполнителям, приносящие самую большую прибыль. Пугачёва исполняет «Две звезды», «Позови меня с собой», «Любовь, похожая на сон», в столе пока держит «Пригласите танцевать». У Ротару пока две моих вещи — «Лаванда» и «Хуторянка». Что-то мне подсказывает, Софа про меня не забудет, обязательно попросит ещё что-нибудь сочинить. В этом плане я правильно поступил, что не стал подписывать с Пугачёвой 5-летний договор, настояв на 1-летнем с последующей пролонгацией. Не хочется оказаться заложником пусть и известной (а впоследствии ставшей ещё более известной, во всяком случае, в моей истории) певицы. «Золотая клетка» меня отнюдь не привлекает, хочется быть востребованным у как можно большего числа артистов.

Может, я хочу что-нибудь Кобзону написать! А что, подходящих для него песен — масса. Взять ту же газмановскую «Москва — звонят колокола». На каждом празднике будет заходить только так. Если, конечно, слегка подкорректировать текст, заменить тех же двуглавых орлов и «золото икон» на что-то более актуальное. Опять же, звонят колокола… Отсылка к колокольням и церквям, тоже на что-то другое менять нужно. В общем, довести текст до ума и можно хоть Кобзону, хоть Лещенко её впаривать.

Дальше я принялся записывать в блокнот свои мысли по сюжету книги «Сотрудник уголовного розыска». У меня с собой имелся ещё другой блокнот, большой, в котором я конспектировал воспоминания Калитурина, и заглядывая сейчас в него, я думал, какую ещё приключенческую историю придумать для всего героя. А не сделать ли его «наживкой»? Скажем, в Москве завелась банда, грабившая богатеньких «буратин», а это по идее представители зарождавшегося НЭПа. Вот и изобразит Платоша этакого мажорчика, якобы нэпманского сынка, сорящего в ресторане деньгами, и тем самым выманивая на себя бандитов.

Пока сочинял — объявили посадку в аэропорту «Быково». Через двадцать минут мы уже садились в машину пензенского представительства в Москве. Было, оказывается, и такое в советские времена. Сразу поехали на улицу Куйбышева, где находилось здание Министерства культуры СССР. Георг Васильевич оторвался от созерцания проносившегося мимо пейзажа, повернул свою увенчанную каракулевой шапкой голову в мою сторону:

— Ты-то, наверное, в Москве уже чаще меня бываешь?

— А куда деваться, приходится, — пожал я плечами.

Дальше ни он, ни я развивать тему не стали. И так всё понятно: в глазах Мясникова я молодой, да ранний, с которым непонятно пока как себя держать. То ли всё так же поглядывать свысока (ты ещё пацан, а я второй секретарь обкома), то ли уже начинать воспринимать как равного. Ну или почти равного, во всяком случае по уровню влияния. Только он влияет на людей и события со своих позиций второго секретаря, а я влияю на людей посредством своей музыки, своих книг… Да и бокса, наверное, в каком-то смысле.

В здании Минкульта нас проводили в небольшое помещение, похожее на комнату отдыха. Сказали, ждать здесь, пока не вызовет к себе Демичев. К нашим услугам был электрический самовар, доверху заполненный водой, баночка растворимого кофе, рафинад, пачка индийского чая, вазочки с печеньями, сушками и конфетами. И даже туалетная комната, куда Георг Васильевич направился первым делом.

Я, не стесняясь, тут же навёл чайку (кофе я любил со сливками, а их не наблюдалось), Мясников, подумав, тоже попросил заварить ему чаю, только не очень крепкого. Я допивал уже вторую чашку, когда дверь распахнулась и приведший нас сюда моложавый чиновник попросил следовать за ним.

Идти пришлось недалеко, кабинет Демичева находился на этом же этаже. Пётр Нилович носил дымчатые очки, волосы с сединой были красиво уложены волнами, а гладко выбритое лицо поблескивало, словно покрытое кремом[2].

— Здравствуйте, Георг Васильевич! — сказал он чуть слышно, слабо улыбнувшись и вставая из-за стола. — Как добрались?

Они с Мясниковым поприветствовали друг друга, затем министр пожал руку мне. Рукопожатие с его стороны было каким-то нежным, деликатным, и я в ответ осторожно сжал его ладонь.

— Чаю уже попили? Так, сейчас время доходит половина одиннадцатого, садитесь, у нас есть ещё время пообщаться… Расскажите пока о себе, молодой человек. Я слышал, вы учитесь на железнодорожника? Планируете связать свою жизнь с железной дорогой?

— Честно сказать, не уверен. В идеале хотелось бы посвятить себя литературе. Ну и музыке, если будет время.

— Угу, вот оно как… А бокс?

— Ну а что бокс… Это ещё лет на десять, от силы пятнадцать. Да и то, если пойму, что боксёр из меня средний, то брошу раньше.

— Почему же средний, — вклинился Мясников. — А чемпионат Европы кто в прошлом году выиграл?

— Первенство Европы, — поправил я на автомате. — Так это по юниорам, и сколько было случаев, что в юношеском возрасте спортсмен считается чуть ли не восходящей звездой, а как переходит во взрослый спорт — так куда только всё девается?

— Согласен… Ну так что же, железнодорожника, значит, из вас не получится?

— Значит, не получится, — пожал я плечами. — Закончу училище — попробую поступить в Литературный институт.