Второй шанс
Шрифт:
Он прекрасно помнил, как прятался в глуши Запретного леса, боясь любого шороха, как голодал, даже от жажды мучился, потому что боялся ходить к озеру. Но выкарабкался – потихоньку заново научился ходить, потом бегать и смог охотиться на мышей и зайцев. Однажды ранней весной встретил в лесной глуши молодую волчицу в течке. Сперва не понял, что она – тоже человек, в своей волчьей ипостаси просто ошалел от запаха самочки, снесло ему крышу, и звериные инстинкты взяли верх над человеческим разумом и животной осторожностью. Загуляли они тогда на пару с волчицей. А потом выяснилось, что она – не зверь. Юная девушка, красивая, рыжеволосая… Такая смелая, уверенная в себе! Лучшая девушка на свете!.. Тоже с трудом справлялась со своим волчьим естеством, уходила в полнолуние от людей, пряталась,
Сначала, сообразив, что случилось, осознав весь ужас произошедшего, Роза (так звали девушку) пришла в отчаяние, но потом почему-то пожалела Кассия. Стала навещать его уже в своём человеческом теле, подкармливать, лечить. Так они и сошлись по-настоящему. Кассий никогда не знал, что такое любовь. А тут это дикое и мощное чувство буквально садануло по башке, вонзилось в сердце острым ножом – ни вздохнуть, ни заснуть спокойно без розиных глаз, без её нежного голоса, без мягкого невесомого поцелуя. Он сначала прогонял Розу – понимал ведь, что они не пара. Оборотни – одиночки, проклятые всеми, гонимые ото всюду. Им нельзя заводить семью, нельзя ожидать от жизни тепла и мирного счастья, это расслабляет, парализует, лишает оборотня мощи. Им бы просто выжить в этом чужом мире так называемых обычных, нормальных людей. Вечные погони, десятки миль по лесам и болотам — изгои. Зачем он Розе? Жалость или то редкое чувство, когда находишь в чужом человеке отражение самого себя и тянешься к нему, без особой причины, просто тебе с ним легче дышится, сердце меньше ноет, во всём окружающем кошмаре появляется какой-то смысл… А потом Кассий просто почувствовал, что не может без неё, хоть подыхай. В один прекрасный день вышел к властям, сдался – уж очень хотелось не быть со своей любимой беглым преступником, смрадным блохастым чудовищем. Пусть суд, приговор, Азкабан, пусть – лишь бы она знала, что он тоже человек! Наделавший в жизни кучу страшных ошибок, наверное, непоправимых, но раскаявшийся в них совершенно искренне, потому что больше всего на свете, даже больше, чем жить, хочет быть рядом с любимой.
Роза его ждала несколько лет, дождалась, поженились они, невзирая на яростные протесты родителей невесты. Роза ушла из дома, значит, не блажь, а любовь, верно? Она у него вообще замечательная! Самая лучшая. Понимает, жалеет, помогает. Рядом с ней он — самец! Нет, мужчина! Да что там помогает – на себе тянет их семью: быт, финансы; а какая Роза восхитительная любовница – это просто улёт! Когда она подарила Кассию сына – тот как-то сразу иначе посмотрел на свою жизнь. Сын и любимая женщина – это то, ради чего можно свернуть горы. Или хотя бы попробовать.
И вот горе – выяснилось что их ребёнок тоже ликантроп, да ещё и от рождения. Дня, худшего, чем тот, в который он узнал заключение врачей, в жизни Кассия не было никогда. Роза постоянно плакала, заболела. Давно простившие её и принявшие выбор дочери Гермиона и Люпин помогали, как могли, но чем же тут поможешь…
Профессор Бецкой пригласил Клохауна поговорить, якобы собирался предложить ему работу в лесничестве, но потом прямым текстом объяснил, что Кассий должен сделать, чтобы избавить своего маленького сына от ликантропии: излечение якобы возможно, Бецкой берётся избавить ребёнка от нелёгкой судьбы, за что Кассий должен убить мужа матери своей Розы.
Шок. Кассий пребывал в шоке несколько дней. Потом потребовал от русского колдуна доказательств. Тот предоставил всякие документы, анализы и даже наглядно продемонстрировал Клохауну пару опытов. Сомнений не было: Бецкой способен избавить ребёнка от ликантропии. Кассий больше не мог раздумывать, у него просто не осталось на это сил. Роза медленно угасала, её собственные приступы ликантропии стали особенно ужасны, в полнолуние она совсем теряла рассудок и, чего с ней прежде не случалось никогда, превращалась в совершенно дикую, невероятно злобную волчицу, несколько раз попыталась убить себя. Кассий понял, что жизнь сына и любимой женщины гораздо тяжелее на Весах мироздания по сравнению с жизнью оборотня Ремуса Люпина. А убивать Клохауну
было не привыкать…Гермиона бежала по лесу, её вело сердце и маячок, который Ремус носил на себе в полнолуние. Сегодня, придя навестить его в охотничий домик, Гермиона не застала там мужа. А вокруг дома обнаружила странные следы. Люпин никогда не гулял по окрестностям в шкуре волка – значит, случилось нечто из ряда вон выходящее.
Пробравшись через валежник и колючие заросли ежевики на поляну, Гермиона застыла, онемев. Ноги приросли к земле, волшебная палочка повисла в безвольной руке. Картина, представшая взору миссис Люпин была столь ужасна, что походила на страшный сон.
Посредине поляны, в окружении густых елей, на измятой траве располагались три фигуры. Три волка. Один (Ремус! Гермиона узнала бы его из миллионов других оборотней!) без дыхания покоился в луже крови. Густая, тёмная кровь. Повсюду. Его дымчато-серая густая шерсть почти на всём теле была изодрана в клочья, на горле зияла большая дыра. Другой волк лежал в стороне и тяжело дышал, он тоже был серьёзно покусан, но жив. Третий, самый худой, гладкошёрстный волк, рыжеватого окраса (О боже! Да это же Роза!!!), стоял над трупом Ремуса. В этой позе было всё: горе, печаль, ярость, непонимание, неприятие, желание грызть всех направо и налево, чтобы только усмирить клокочущую внутри жажду мести.
Гермиона протянула к дочери руку, сделала несколько шагов навстречу и упала без чувств. Волчица Роза издала рык, от которого, казалось, задрожали в ужасе даже тяжёлые лапы елей, и медленно приблизилась к Кассию. Тот не мог защищаться, и не хотел. Он заскулил и смиренно подставил зубам любимой горло. Короткий выверенный бросок, лязг челюстей – через минуту жизнь из тела убийцы Клохауна вытекла вместе с кровью и ушла в землю. Роза запрокинула голову и издала леденящий душу жалобный вой…
Отрыть кинжал на могиле отца оказалось не так уж и сложно. Роза провозилась не более четверти часа, даже кромешная темнота не была ей помехой. Теперь главное – чтобы не дрогнула рука. Убить другого – сложно, себя – ещё сложнее. Она знала, что не умрёт, а всего лишь избавится от этой дикой боли в сердце, но звериные инстинкты мешали ей ударить саму себя в грудь Кинжалом Милосердия.
Блестящий металл сверкнул в свете выглянувшей из-за облака луны – глазам стало невыносимо. Центессима Люпос в руке потерявшей от горя разум молодой женщины будто ожил, превратился в нечто живое, настойчиво требующее крови. Роза вспомнила мёртвого Люпина, упавшую без чувств маму, Кассия, которому она так верила, а он всё испортил, всё-всё испортил… Представила своего малыша, в ужасных муках превращающегося в волчонка… И со всей силы всадила себе нож под сердце. Провернула два раза, загнала глубже – и только после этого потеряла сознание. Издалека, опасаясь приблизиться из-за очень чуткого волчьего обоняния, за происходящим внимательно наблюдал молодой мужчина, длинноволосый брюнет в мантии профессора школы Хогвартс.
*
— Нет, не-е-ет! – Агата какое-то время сдерживала слёзы, но рыдания буквально разорвали ей горло. – Мерзость! Какая мерзость!
Перед ней на кровати веером была рассыпана пачка колдографий, непонятно, как оказавшихся в школьной спальне гриффиндорки Поттер, – её любимый Драко, её жених Драко Малфой, самый лучший на свете, самый умный, самый сильный, самый красивый, самый верный Драко в разнообразных позах занимался сексом с Гарри Поттером! Оба мужчины были молоды. Тела их потны от страсти. Ракурсы чудовищно интимны. Поцелуи, эрегированные члены, анусы, смазка, фрикции. Сперма.
Агата завыла в голос. Папа! Драко! Нет!
Потом принялась рвать гадкие снимки. Те поддавались с трудом, Агата поранила в кровь ногти, по её лицу солёным ручьём бежали слёзы. Разумеется, ей, как дочери аврора, сразу же пришла в голову идея о подлоге, фальсификации, она с помощью волшебной палочки произвела не особо сложную экспертизу подлинности колдографий – и только после этого жарко выдохнула, проваливаясь в бездонную пропасть чёрной обиды и ярости: «Не-е-ет!»
Кровь загорелась в венах юной волшебницы. Ей казалось, что весь мир горит, и комната, и школа. Горело её сердце, горло горело от слов: