Вторжение. Судьба генерала Павлова

Этого не учел Гитлер. Проблемы, с которыми пришлось столкнуться, были обширнее, чем он мог осмыслить. Когда не получилось задуманное, ему очень хотелось напоследок расколоть весь мир и уволочь за собой во тьму. Лишь бы отомстить условным солдатикам, их женам и детям, лежащим без пользы на вогнутой земле, под холодным солнцем и маленькими звездочками.

Чтобы доказать милую сердцу фюрера теорию насчет вогнутости земли, нацистская верхушка угрохает больше сил и средств, чем американцы потратят вскоре на создание атомной бомбы. Но это будет гораздо позже, перед самым концом. И спросить будет не с кого.

Загадка власти, по-видимому, во все времена заключалась в том, что судьбой и жизнью огромного количества людей, созданных природой для благоустройства и процветания планеты, распоряжались люди не достойные, а по большей части ничтожные, не отмеченные большими талантами. К власти лезли те, кто не умел украсить жизнь, продвинуть мастерство или открыть неведомое. Те и кидались в политику. Впрочем, и тут, как в торговле, невозможно было без определенных способностей. Но люди, промышляющие торговлей, конечно, стоят выше.

Начиная восточный поход, Гитлер очень надеялся на космические силы. А человечество, люди были для него отвлеченными понятиями, как буковки, цифры, символы. Ни мыслей, ни духа, ни страданий их он не знал. Не хотел понять и очень бы удивился, если бы его об этом попросили.

Свидетельством космической поддерживающей силы стали победы германского оружия, потрясшие Европу. И еще воодушевляла Гитлера робость восточного колосса, развал и распад, прикрываемые барабанным боем и звонкими песнями. Финская война показала, где подлинное величие. Русские генералы тупо долбили линию Маннергейма, не считаясь с потерями, и это окончательно развеселило немцев. Начав кампанию во Франции, они не стали мериться силами с линией Мажино, а попросту обошли ее, оставив утыканные орудиями бронированные штольни для выращивания шампиньонов.

Но западных побед было мало. Только власть над Востоком позволяла Германии достичь заветной цели — мирового господства. Уже задымили Освенцим и Дахау, первые тысячи французских, бельгийских и польских солдат уже шагнули в их огненные пасти, когда подуставшие немецкие дивизии застыли перед российским простором, изготовясь к смертельному броску.

28

Молодость не бывает без счастья. И оно пришло к Надежде. После стольких волнений и сомнений она убедилась наконец, что ждет ребенка. Эта ослепительная новость сделала ее другим человеком. Мир наполнился красотой, цветом, свежестью.

По семейным преданиям она помнила, сколько мук и лечений приняла мать. Надежда думала, что и ей уготована такая же судьба. И вдруг чудо свершилось само собой.

Теперь и на людей она глядела по-другому — радостно, без опаски. Ей казалось, для них это будет такое же событие, и все станут так же радоваться и торжествовать, если она скажет об этом. И она не говорила только за недостатком времени, потому что первым должен был узнать главный в ее жизни человек.

Целую неделю она пыталась связаться с Дмитрием Григорьевичем. Отвечал дежурный. Она называла себя. Прежде имя ее было как ключик к волшебной двери. Дмитрий Григорьевич тотчас отзывался. Но потом волшебство исчезло. Казалось, заветный телефон бесконечно занят, дежурный штаба отвечал другим голосом. Молодым, издевательским. Видимо, в приемной появился новый адъютант. Неужели его не предупредили? Как же так? Надежда была в смятении.

Вспоминая прошлую жизнь, удивлялась: да с ней ли все произошло? Вдруг исчезли мужчины, много значившие для нее. Остался пожилой, можно сказать старый, человек, затмивший в ее воображении остальных. Теперь она знала по себе, что самая сильная страсть угомонится, чтобы подняться новой волной, самая сильная тоска пройдет, если молодость еще бурлит в сердце.

Иногда ей хотелось выставить свое счастье напоказ. Но она понимала, что высокое положение Дмитрия Григорьевича принуждает ее молчать, хранить крепко-накрепко общую с ним тайну. Больше всего она опасалась тетки. А та, будто чувствуя сокрытую ото всех связь, начала звонить в больницу непрерывно, спрашивала о пустяках, но ждала каких-то важных ответов или сообщений. Даже в телефонную трубку по тончайшим проводам сочилось это неуемное беспокойство.

Однако о Дмитрии Григорьевиче тетка никогда не заговаривала.

— У вас что-то происходит в доме? Содом или Гоморра? — недовольно спрашивал главврач Кукса. — Отчего такие частые звонки?

Был он толстый, неповоротливый и напускал на себя столько важности, что медсестры робели перед ним, а за глаза ругали. Надежду он донимал своими вопросами чаще, чем остальных. Но строгость свою не терял.

— Какие проблемы? — интересовался он, иногда без повода. — Ну все-таки?

— Нет, никаких! — весело отвечала Надежда, дожидаясь, когда он уйдет, чтобы снова взяться за телефон и звонить в штаб.

В конце концов она сказала адъютанту напрямую:

— Мне срочно нужен Дмитрий Григорьевич! Он сам просил меня позвонить. Найдите его!

Нагловатый голос дежурного не задержался с ответом:

— Товарищ первый уехал.

— Куда?

Почему-то она не подумала, что это может быть военная тайна. И требовала сообщить, где командующий. Ни больше ни меньше. Ее как будто заклинило. Наконец нагловатый голос адъютанта назвал Белосток, самую западную оконечность страны. И Надежда почему-то не усомнилась в правдивости этих сведений.

— Долго он там пробудет?

— Позвоните через неделю. Не советую туда ехать, — вдруг твердо добавил дежурный.

Теперь она могла рассчитаться с ним за издевательский тон.

— Уж я сама решу, — бросила она в трубку. Этот наглый адъютант сам подсказал ей дальнейшие действия. Конечно, в Белосток.

Она раздумывала одну ночь и целое утро. К вечеру никакие трудности не могли ее удержать. Она допускала, что Дмитрий Григорьевич поразится ее внезапному появлению. Служба — дело святое. Но волшебная весть, которую несла ему Надежда, превозможет все. В этом нельзя было сомневаться. Надо было только мчаться и мчаться вперед. Она не видела кровавый закат, предвещавший перемену погоды, не замечала резкого холодного ветра, летевшего с темных западных склонов.

Счастливое взвинченное состояние помогало верить, что все удачно сложится и люди начнут думать, как хочется ей. И скажут те слова, какие она мысленно произносила за них.

Как случалось иногда в критические минуты, ей повезло сразу. Попался водитель армейского грузовика. Правда, ехал он не в Белосток. Но часть пути оказалась общей. Это устраивало Надежду. И она влезла в кабину, нисколько не сомневаясь, что поступает логично и правильно.

В Синево, которое лежало на пути, решила не заезжать.

29

У Ивана не выходило из головы оброненное Веркой слово, будто Надежда знала приехавших за ним особистов. И он решил ее найти.

В Синево приехали ночью. Никакого праздничного чувства Иван не испытал. Пока разгружались, занялся рассвет. Как и предполагалось в дороге, Верка сразу же увела Спиридона. Иван отправился к своему дому, стылому и темному. Сквозь яблоневые ветки пробивалась светлая полоса, хотя небо, обложенное тучами, висело над самыми крышами.

На усадьбу свою Иван попал через пролом в заборе, не стал заходить в калитку. По приметам, известным ему одному, попытался угадать, нету ли незваных гостей.