Вторжение

«Но каким образом? — силился сообразить Станислав Гагарин. — У меня явно недобор по части информации… Надо выведать, что они затевают. Но при чем здесь Вера и моя любовь к ней?»

Ему хотелось ответить хозяину виллы односложно, вроде восторженного «Конечно!» или нейтрального «Естественно», но сочинитель, играя, как бы замялся, подыскивая необходимые для ответа слова, намекая нечто неразборчиво, и ограничился тем, что неопределенно пожал плечами.

Казалось, что Головко удовлетворился этим. Доцент явно не обладал способностью товарища Сталина читать мысли собеседника и, разумеется, не подозревал, какая буря чувств поднялась в душе писателя, когда он обратил вопрос мафиозного главаря к себе, спросил у Станислава Гагарина: а любит ли он, писатель Гагарин, собственную жену?

Честно говоря, так ставить вопрос прежде ему не доводилось. Штурман дальнего плаванья прожил с этой женщиной более тридцати лет и никогда, ни разу не пожалел, что в тот далекий сентябрьский вечер, в домике на берегу реки Казачка, что впадает в Анадырский лиман, находясь в гостях у ныне покойной, увы, Варвары Кравцовой, предложил Вере Колотухиной выйти за него замуж.

Да нет, конечно же, он любил ее всегда! И любит теперь, и чувство это останется вечным, даже когда и его самого, и Веры не будет на свете.

Ведь останутся их дети, внуки, от них возникнет новое потомство, и в этих наследниках будет жить любовь Веры и Станислава Гагариных, коим однажды назначила судьба встретиться в самом восточном городе Державы.

— Извините за столь интимный вопрос, — церемонно склонив голову, начал хозяин дома. — Но я задал его вам потому, что ваша жена уже сотрудничает с нами…

— Не верю, — спокойно ответил писатель. — Слишком хорошо знаю Веру… Розыгрыш дурного толка.

Он и в самом деле решил, что его разыгрывают.

— Хорошо, — согласился Головко. — Мы сейчас спросим ее об этом.

Вот тут и стало писателю неуютно.

— Пригласите Веру Васильевну, — ни к кому не обращаясь, произнес доцент, и Станислав Гагарин понял, что любой звук в комнате прослушивался.

Она сразу показалась в дверях, будто стояла за ними, и приветливо улыбаясь, направилась к мужу.

— Какие нехорошие мужчины!

Вера Васильевна игриво погрозила пальцем доценту Головко и супругу.

— Держите даму за дверью! Нет чтобы пригласить за стол и угостить шампанским…

Она обогнула стол, приблизилась к мужу, обняла его, сделав ненастойчивую, но явную попытку усесться на колени.

Остолбенелый писатель мягко присек это, прямо скажем, несвойственное для его жены поползновение, приподнялся и усадил Веру Васильевну на соседний стул.

При этом Станислав Гагарин непроизвольно понюхал жену.

Пахла она привычно, только вот манер таких за женою писатель прежде не знал.

— Так ты уже согласился работать с Папой Сидором? — спросила, кокетливо улыбаясь хозяину, жена. — Он ведь сделает тебя министром всех газет и издательств. Во будешь себя издавать! А можно, Сидор Артемьевич, ему и кино поручить?

— О чем разговор! — воскликнул Головко. — Пусть и телевидение забирает… Всех болтунов под одну крепкую руку! Фантастика! Такое нам радикально необходимо. Потрясная возникнет обстановка!

— Что ж ты сомневаешься, дурачок? — ласково спросила жена. — Вот я, к примеру, с ходу усекла: с Папой Сидором не пропадешь.

— Когда же ты успела сие понять, дорогая? — с кривой ухмылкой на лице спросил Станислав Гагарин.

«Не верю! — кричало у него в душе. — Не верю! Чтобы моя Вера сговорилась с этим бандитом… Не верю!»

— И правильно делаешь, дорогой, — услышал писатель далекий голос товарища Сталина, впервые обратившийся к нему на ты. — Если на клетке со слоном, понимаешь, написано верблюд, не верь глазам своим. Ведь ты же не Сидор Головко. Вот он, понимаешь, верит. Примитивный человек, хотя и доцент.

— Но тогда кто же это? Кто она?! — мысленно спросил писатель вождя.

— Надо узнать, что затевает уголовный политэкономист, — пришел к нему затухающий голос Иосифа Виссарионовича. — Узнать смысл операции… Смысл… Пресечь… Думай, думай, писатель!

— Рад тому, что вы уже вместе, — через силу выдавил из себя Станислав Гагарин. — Это упрощает задачу. Конечно же, я с вами, товарищ, простите, господин Головко…

Доцент поморщился.

— А вот этого не надо… Никаких господинов, месье или там мистеров и херров, — сказал он. — Давайте оставим в новом государстве слово товарищ. Оно неотъемлемо вошло в категорию личного бессознательного, и изъятие его оттуда не может быть произведено безболезненно. А нашему многострадальному народу лишняя боль вовсе ни к чему.

— Как я рада! Как я рада! — захлопала ладонями Вера Васильевна, и тогда Станислав Гагарин окончательно понял, что это не его жена. Понял и успокоился.

«Но кто же эта женщина?» — подумал он, но без особого жуткого интереса, ибо чувствовал близкую разгадку сего феномена и сейчас более заботился о необходимости выведать у Головко что-либо о готовящейся операции.

— Я тоже рад, не скрою, — улыбнулся доцент-политэконом. — Итак, проблема улажена к обоюдному удовольствию. Вы наш, Станислав Семенович, будем работать рука об руку. Название должности сформулируйте сами. Назовитесь хоть Генеральным Жрецом Храма Духа. Нам это без разницы…

— Ему чего-нибудь попроще бы, а он циркачку полюбил, — продекламировал писатель. — Все будет в лучшем виде, шеф.

— Тогда к делу… Мне известно, что вы незаурядный детективщик, умеете создавать крутые сюжеты. Потому и обращаюсь за помощью. У нас тут готовится небольшое дельце. Надо вывезти наших людей за кордон. Им уже слишком горячо, могут взять… Вот я и хочу произвести с вами небольшой эксперимент.

— Ассоциативный? — быстро и непонятно спросил писатель.

— Не понял, — приподнял брови Головко.

Они были у него густые, кустистые, как у Брежнева.

— Эксперимент — экскремент — элемент — мент! — выпалил Станислав Гагарин.

— Во! — воскликнул доцент. — В самую точку… До чего же приятно иметь дело с творческими людьми! Именно такое слово… Надо обвести ментов вокруг пальца. Наседают, сукадлы, на хвост. Через верного человека в их кодле мы навели их на Одессу. Пусть копают там, а наши люди, которых, значитца, пора кинуть за бугор, находятся в Ялте, здесь. Не в этом, разумеется, доме, но…