Введение в библейскую экзегетику
Шрифт:
Иногда о нарративном анализе говорят и в связи с исследованием иных, ненарративных текстов с точки зрения стоящих за ними нарративов. Так, например, НЗ Послания невозможно понять без повествований об Иисусе (вошедших затем в Евангелия), которые они пересказывают и комментируют. С другой стороны, в последнее время нарративный анализ все чаще включает в себя элементы других направлений, например, социологического анализа (см. раздел 2.4.3.5.), ведь любое повествование разворачивается не в безвоздушной среде, а в обществе с определенными традциями и ценностями[138].
2.4.2.4. Риторический анализ
Еще одна из ветвей литературного анализа, которую обычно называют риторическим анализом[139], в узком смысле слова занимается исследованием риторических структур в НЗ текстах, прежде всего в речах и Посланиях.
exordium/prooemium — вступление, которое привлекает внимание слушателя или читателя; propositio — изложение цели, которой стремиться достичь автор; argumentatio — доказательство положений автора; refutatio — опровержение аргументов противника; peroratio/conclusio — заключительное повторение основных положений речи.
Этой схеме вполне соответствует Послание к Галатам и, в меньшей степени, некоторые другие Послания.
Разновидностью риторического можно считать эпистолярный анализ, который занимается исключительно НЗ Посланиями. Среди них мы обнаруживаем образцы трех основных жанров речей, выделявшихся античными риториками: судебная, увещевательная и приветственная. Правда, жанровая принадлежность того или иного текста бывает спорной и во многом зависит от нашей точки зрения — например, отрывки из Посланий, восхваляющие Христа, могут рассматриваться как цитаты из раннехристианских гимнов или как образцы приветственной (эпидейктической) риторики[141].
Хотя к ВЗ неприменимо понятие «риторика» в узком смысле, относящемся исключительно к греко-римской античности, но риторику можно понимать и более широко, как искусство убеждать читателя или слушателя в своей правоте, вызывать у него определенные чувства и мысли. Этому искусству вовсе не были чужды и люди древнего Ближнего Востока[142]. Поэтому можно говорить о риторическом анализе любых художественных текстов, включая ВЗ (в этом отношении риторический анализ тоже приближается к анализу читательского восприятия, см. раздел 2.4.3.5.). Находятся в ВЗ и многие риторические фигуры, например, инклюзия, когда отрывок начинается и заканчивается одним и тем же словом или фразой (например, Быт 1:1; 2:3) или хиазм, при котором первый элемент текста связан с последним, второй — с предпоследним и т.д. (Быт 2:4)[143]. Нередки в ВЗ и палистрофы, т. е. расширенный хиазм, в котором вторая половина повествования зеркально отражает первую. Наиболее наглядные пример — история потопа в 6-7 главах Бытия, где действующие лица, события (т. е. вход в ковчег и выход из него, сокрытие и появление гор), отрезки времени (7, 40 и 150 дней), упомянутые в первой половине повествования, вновь появляются в обратном порядке во второй. В середине этой структуры и всего повествования находится ключевая фраза «И вспомнил Бог о Ное» (8:1).
2.4.2.5. Канонический анализ
Об этом направлении трудно говорить как о чем-то самостоятельном, тем не менее, оно существует. По сути дела, это отказ от всех критических методов, которые не видят в Библии Слова Божьего, выражающего веру Церкви. Сторонники этого подхода[144] настаивают, что библейский канон должен рассматриваться как единый сборник текстов. Ведь, как отметил Б.С. Чайлдс, «смысл процесса канонизации заключался в том, чтобы сформировать авторитетную традицию, которая могла бы стать Писанием для поколения, непричастного изначальному откровению. Формирование традиции для этой задачи включало в себя серьезную экзегетическую деятельность, результаты которой включены теперь в структуру канонического текста»[145]. В принципе, в этом нет ничего нового — это здоровая консервативная реакция на крайности
либеральной экзегезы, попытка возвращения к корням традиционного христианства, теперь уже с багажом научных знаний нового времени.Впрочем, иногда под каноническим анализом также понимают историю возникновения библейского канона, исследования его структуры и значения для Церкви сегодня.
2.4.3. Текст, читатель и общество
В разделе 1.2.1. мы говорили о том, что тексты не существуют сами по себе — у каждого текста есть свой автор и свой читатель/слушатель, свой контекст и код, и каждому тексту соответствует определенная читательская/слушательская реакция. Коммуникация возможна только как сочетание всех этих элементов, и если хотя бы один из них выпадает, то коммуникации не происходит (например, когда текст написан на неизвестном читателю языке).
Традиционная библейская критика сосредотачивалась на левой стороне схемы речевого акта, которую мы видели в том разделе — ее интересовали отношения автора и текста: когда и как текст был написан, в каком контексте это произошло, что предшествовало тексту, как он изменялся и т.д. Но во второй половине XX в., как мы уже видели, внимание смещается к правой стороне этой схемы. Мы часто не знаем точно имени автора, лишь отчасти можем реконструировать историю текста, но зато сегодняшние читатели этого текста перед нами, и мы вполне можем проследить за их восприятием этого текста.
Такой подход в каком-то смысле возвращает нас к докритическому подходу, когда богословов и проповедников интересовало прежде всего применение Писания к их современности, когда они искали в нем не историю давно ушедших веков, а ответы на насущные вопросы современности. Однако сходство это очень ограничено, поскольку для традиционных толкователей замысел его автора (или, точнее, Автора) оставался высшим авторитетом. Для постмодернистов это вовсе не так: важно не то, что хотел нам сказать автор, живший много веков назад, но то, что возникает в нашем сознании сегодня, когда мы читаем этот текст. Как провозглашает один из наиболее радикальных сторонников этого подхода, Р. Барт (не путать с К. Бартом!), «стоит удалить автора, и задача расшифровки текста становится совершенно бесполезной... Рождение читателя происходит ценой смерти автора»[146]. Читатель для Барта совершенно не похож на потребителя, который открывает банку и поглощает продукт, а скорее на полного собственных задумок режиссера, который ставит написанный текст на сцене собственного воображения.
Перенос акцента на читательское восприятие, в частности, означает, что читатель вправе отвергнуть те элементы текста, которые он находит неприемлемыми, например, слишком патриархальными. Это не значит, что сами тексты плохи, но это значит, что современный читатель пропускает их через фильтр своего восприятия. Все становится относительным, все, как в физике Эйнштейна, начинает зависеть от позиции наблюдателя. Ведь, согласно В. Изеру[147], на трудах которого во многом строится анализ читательского восприятия, любые тексты по определению не закончены, они изобилуют пропусками и неясностями, которые читатель заполняет самостоятельно. Еще один сторонник такого подхода, Дж.Стаут[148], предлагает вовсе отказаться от понятия «значение текста» и заниматься лишь таким его пониманием, которое удовлетворяет запросам и интересам читателя.
Но есть ли предел у такой вольности? Если действительно удалить из текста автора и позволить тексту значить абсолютно все, что угодно читателю, это будет уже явная эйсегеза (см. раздел 1.1.2.), а проще говоря, насилие над текстом.
Конечно, пределы могут быть поставлены и при таком подходе. П. Рикер утверждает: «Видимо, мы долясны сказать, что текст обладает ограниченным смысловым пространством: в нем больше одной возможной интерпретации, но, с другой стороны, и не бесконечное их количество»[149]. А кто тогда определяет эти рамки? С. Фиш отмечает, что это «интерпретационные сообщества»[150]: каждый читатель принадлежит к некоторому сообществу, которое трактует Библию, исходя из каких-то принятых в нем принципов и процедур. Кроме того, следует внимательно оглядываться на то общество, в котором был написан текст: автор обращался к конкретным людям, разделявшим с ним многие представления о мире, и без учета этих представлений мы не будем в состоянии сколько-нибудь адекватно понять текст.