Введение в философию
Шрифт:
§ 99
Логике обще с математикой то, что истины ее если и не in abstracto, то in concreto т.е. суждения, основывающиеся на ее законах, могут быть сделаны понятными и очевидными каждому человеку; никто не может сомневаться в них, раз он их понимает, и, следовательно, никакой спор (если только нет недоразумений) невозможен относительно того, что основывается на чисто логических отношениях понятий и суждений, как невозможен он и относительно чисто геометрических и арифметических истин; и по крайней мере настолько-то должно существовать безусловное согласие между всеми умами. Но совершенно иначе обстоит дело при непосредственных суждениях, которые возникают благодаря тому, что способность суждения переходит от физически наглядного к абстрактному, т.е. обосновывает абстрактные положения не с помощью других, абстрактных же, а непосредственно путем наглядного познания; здесь,
Это свойство логически познаваемых истин делает логику, подобно математике, объективною наукою, т.е. о ее выводах говорят как о находящемся вне нас предмете, относительно которого — ввиду его не зависящих ни от одного судящего индивидуума существования и свойств — суждения должны абсолютно согласоваться. Между тем мы знаем, что логические законы и абстрактные понятия, равно как и числа и фигуры, не имеют физического бытия вне нас, а на деле они — чисто субъективного происхождения, первые — как формы нашего мышления, вторые — как формы нашего созерцания; и это необходимое согласие всех происходит, следовательно, не от чего-то внешнего, а от одинаковости свойств субъективных форм познания во всех индивидуумах. Но так как эти субъективные формы познания должны корениться в мозгу, который, как и все органическое, подвержен ненор-мальностям, то в высшей степени поразительно, что по отношению к логическим и математическим истинам незаметно никаких подобных ненормальных уклонений, — даже у сумасшедших; ибо последние или совсем не понимают касающейся этих истин речи (как, в особенности, идиоты), или же понимают ее как все; тогда как цвета, например, некоторые, в иных отношениях нормальные люди воспринимают неверно, а иные даже совсем не видят. Это говорит в пользу мнения некоторых философов, что разум будто — нечто не зависимое от мозга, нечто чисто духовное, гиперфизическое, принадлежащее так называемой душе.
Странным остается то обстоятельство, что разницу в суждениях допускает нечто действительно вне нас находящееся, физически познаваемое, а не то, что всецело субъективно, логично и математично. (Нужно только помнить разницу между субъективным и индивидуальным.) При физически познаваемом возможность индивидуальных различий в суждениях основывается на том, что субъективные формы познания должны здесь переработать, ассимилировать некий чисто объективный материал; а еще более — на том, что рассудок должен непосредственно схватить сложные, часто в несовершенном виде данные причинные отношения, а разум должен заново превратить рассудочное познание в абстрактные мысли: , , , — При логически и математически познаваемом материал целиком находится в голове каждого; и интеллект или совсем не выполняет этих своих функций (идиоты), или мыслит правильно.
Говорят про человека, что он неправильно построил арифметическое положение и через то стал сумасшедшим; но, вероятно, это было лишь первым симптомом.
§ 100
Диалектика, по этимологическому значению слова, — это искусство вести беседу; но так как никакая продолжительная беседа не обходится без споров, то диалектика по самой природе своей переходит в эристику.
Глава IV
Мысли об интеллекте вообще и во всяком к нему отношении
§ 101
Когда я размышляю, то это мировой дух стремится осмыслить себя, это природа желает познать и постичь самое себя. Не по следам мыслей другого духа хочу идти я, но то, что есть, я хочу превратить в познанное, постигнутое мыслью; так как то, что есть, без этого не есть мыслимое и не становится им.
§ 102
Конец и цель всякого знания — то, чтобы интеллект перевел все проявления воли не только в интуитивное познание (так как в него они переходят сами собою), но и в абстрактное, — следовательно, чтобы все, что есть в воле, было также и в понятии. К этому стремится всякое истинное, т.е. непосредственное размышление и все науки.
§ 103
Разложение простого дотоле я на волю и познание, пожалуй, столь
же.неожиданно, как и разложение воды на водород и кислород: это разложение — поворотный пункт моей философии, а наряду с ним — строгое разграничение интуитивного познания от рефлективного.§ 104
Лавуазье разложил воду, считавшуюся до него первоэлементом, на водород и кислород и создал благодаря этому новую эру в физике и химии.
Я же разложил то, что до сих пор именовалось душою или духом, , на два в корне различные начала, волю и представление, благодаря чему началась истинная метафизика. Ибо все системы до сих пор начинали или с материи, что давало материализм, или с духа, души, что давало идеализм или, по крайней мере, спиритуализм; они считали мир следствием познания ( Анаксагора), тогда как познание уже предполагает мир. Как очень хороший пример см. Plato de legibus X, p. 79-83 Bip. [35]
Согласно ему, всякое движение и всякое бытие исходит из и в силу этого — из познания и представления, и так же думали и думают все, кроме материалистов гилозоистов; тогда как поистине изначальное, или первый принцип в вещах не , a употребляя химическое выражение, основание , a это и есть воля. Самая есть уже нечто сложное, она соединена с , который вторичен. — Все философы заблуждались, считая душу или дух, или «я», в котором мы мыслим волю и познание как единое целое, за нечто простое, и заблуждение их аналогично заблуждению физиков, которые принимали воду за простой элемент.
Оба направления, однако, всегда приводили в конце концов к нелепостям, и все системы оказывались несостоятельными.
Я принял одну составную часть , волю, как нечто первое и первичное, другую же, именно познающую или субъект, — как второе, вторичное, а материю — как необходимый коррелят этого вторичного, так как материя невозможна без представляющего субъекта, а представляющий субъект — без материи. Первое — потому, что материя как таковая существует лишь в представлении, второе же потому, что способность представления может существовать лишь как свойство какого-нибудь организма.
Поэтому дело обстоит теперь так, как никогда прежде; и моя система в корне отлична от всех прежних.
§ 105
Подобно тому как в физике на протяжении тысячелетий не сомневались, что вода проста, и, следовательно, считали ее первоэлементом, так и в философии, в течение еще более долгого времени, считали «я» несомненно простым и, следовательно, неразрушимым. Я же доказал, что это «я» составлено из двух весьма разнородных составных частей: воли, которая метафизична и есть вещь в себе, и познающего субъекта, который принадлежит к миру физическому и к чистому явлению.
§ 106
Посмотри на большой, массивный, тяжелый цейхгауз: я говорю тебе, что эта жесткая, грузная, обширная масса существует лишь в мягкой кашице мозгов, лишь там имеет свое бытие и вне их ее совсем нельзя найти. Это ты должен понять прежде всего.
§ 107
О, какое чудо видел я! В этом мире вещей и тел предо мною лежали две такие вещи: обе были тела, тяжелы, правильной формы, прекрасны на вид. Одна вещь была яшмовая ваза с золотыми краем и ручками; другая была органическое тело, животное, человек. Достаточно подивившись их внешнему виду, я попросил гения, сопровождавшего меня, дать мне возможность проникнуть в их сокровенные недра. И это случилось. В вазе я не нашел ничего, кроме тяготения и некоторого смутного влечения, которое выражалось как химическое средство. Но когда я проник в другую вещь — как выразить мне свое изумление пред тем, что я там нашел! По невероятности это превосходит все сочиненные сказки и басни; но я расскажу это — хотя и с риском возбудить к себе полное недоверие.
Итак, в этой вещи, или, вернее, в верхней ее конечности, называемой головою, которая снаружи выглядит, подобно всем прочим, ограниченною в пространстве, имеющей тяжесть и т.д., я нашел не более не менее как целый мир, со всем пространством, в котором все находится, со всем временем, в котором все движется, со всем тем, наконец, что наполняет пространство и время, во всей его пестроте и бесконечности; и, что всего нелепее, я нашел, что я и сам там прогуливаюсь!
И все это не так, как на картине или как в райке, а во всей действительности.