Выбери меня

– Угадала.

Гэбби стонет и снова переключается на журнал.

– Ну, тогда твое дело, иди в чем хочешь.

– Пожелай мне удачи. Возможно, приду поздно.

Гэбби перелистывает страницу.

– Сомневаюсь.

– А потом, когда наши дети еще учились в средней школе, она поступила в кулинарную школу и в сорок четыре года получила диплом. То есть начала строить новую карьеру в ресторанном бизнесе. Да, питались мы с детьми отлично! К ней на Бикон-Хилл приходила уйма народу, она устраивала для них и рождественские, и новогодние вечеринки, и вечеринки после бар-мицвы…

Фрэнки поглядывает на часы, отпивает глоток пива и начинает гадать, как бы поизящнее улизнуть из паба и отправиться домой. Сколько же можно рассказывать о своей святой жене Терезе, которая семнадцать месяцев как умерла? Причем не полтора года, а именно семнадцать месяцев. Том относится к своему статусу вдовца, как родители ребенка до двух лет – к своему. То есть ясно, что рана от потери еще не затянулась.

Когда Фрэнки только вошла в паб и увидела за столиком с Маком и Пэтти мужчину, с которым ей предстояло познакомиться, ей показалось, что вечер обещает быть удачным. Том к своим шестидесяти двум годам сумел остаться при волосах, был аккуратно пострижен и гладко выбрит. Когда их представили друг другу, рукопожатие Тома было крепким, он посмотрел ей прямо в глаза и улыбнулся. Они заказали пиво и куриные крылышки. Фрэнки сказала Тому, что у нее дочери-двойняшки, он сказал, что у него тоже есть дочери, а потом начал рассказывать о своей покойной жене.

Это было два кувшина пива назад.

– Я в дамскую комнату, – бодро анонсировала Пэтти и, встав, слегка толкнула мужа в плечо.

– А? Ах да, пойду закажу еще один круг пива, – сказал Мак и тоже встал из-за стола.

Фрэнки отлично понимала, почему они оставили ее наедине с Томом-без-криминального-прошлого. Пэтти всех неженатых знакомых воспринимала как личный вызов, а Фрэнки была ее самым трудным проектом. Оставшись за столом одни, Фрэнки с Томом какое-то время неловко молчали и смотрели на деревянное блюдо с разворошенной горкой куриных крылышек.

– Жаль. – Том вздыхает. – Кажется, мне не удалось высечь искру интереса.

Это правда, но у Фрэнки нет желания быть жестокой.

– Том, я ведь вижу, что для вас все это слишком рано. На то, чтобы смириться с потерей, требуется время. Не стоит заставлять себя вернуться в игру с незажившей раной.

– Вы правы. Это мое первое свидание, с тех пор как… – Том осекся. – Но Пэтти уже не первый месяц уговаривает меня, как вы выразились, вернуться в игру.

– Да, она у нас настойчивая, будет долбить, пока своего не добьется.

– Да, она крутая. – Том рассмеялся.

– Но вы не готовы.

– А вы?

– Моя рана не такая свежая.

– Простите. – Том смотрит Фрэнки в глаза. – Я тут весь вечер говорил о своей жене, а следовало спросить вас о вашем муже. Что с ним случилось?

– Пэтти вам не сказала?

– Сказала только, что вы его потеряли несколько лет назад.

Вот за это Фрэнки искренне благодарна Пэтти. С нее достаточно того, что подробности знают коллеги.

– У него был сердечный приступ. Совершенно неожиданно во всех смыслах. Тому уже три года, так что у меня было время оправиться.

– А возможно ли это? По-настоящему?

Фрэнки задумывается. Вспоминает, как первые месяцы после смерти Джо лежала ночами без сна, изводила себя вопросами, на которые не было ответов, и ее горе смешивалось с гневом. Нет, она никогда по-настоящему не оправится, потому что теперь она ставит под вопрос все, во что когда-то верила, все, что раньше воспринимала как должное.

– По правде говоря, я еще не отошла после смерти Джо, – признает Фрэнки.

– Знаете, в некотором смысле даже легче становится от осознания, что не один я переживаю трудные времена.

– Сдается мне, вы были по-настоящему хорошим мужем. – Фрэнки улыбается.

– Мог бы быть и получше.

– Не забывайте об этом, если когда-нибудь снова соберетесь жениться. Но думаю, сейчас вам следует позаботиться о себе. – Фрэнки берет свою сумочку. – Приятно было познакомиться, Том. – Тут она совершенно искренна, хоть между ними и не пробежала и, вероятнее всего, не пробежит пресловутая искра. – Уже поздно, мне пора домой.

– Знаю, это свидание не предел мечтаний, и все-таки могу я вам как-нибудь позвонить?

– Не исключено. Я дам вам знать.

Но по пути домой Фрэнки уже понимает, что они с Томом больше никогда не встретятся.

Жизнь не всегда дарит второй шанс на счастье, так что порой вполне достаточно просто уметь довольствоваться тем, что у тебя есть.

Воздух такой холодный, что Фрэнки при каждом вдохе кажется, будто она глотает ледяные иголки. Неприятно, конечно, зато чувствуешь, что еще жива. Фрэнки делает еще один глубокий вдох и пешком направляется домой.

До

8. Тэрин

Ей действительно следовало лучше относиться к Коди. Он один отвечал на ее звонки, когда ей требовалась помощь, и он единственный терпел ее, когда она была не в духе. Тэрин с Коди были паршивыми овцами в стаде, и с тех пор как они познакомились в прошлом году, когда он решил сесть рядом с ней на западной литературе, они тусовались вместе просто хотя бы потому, что паршивые овцы всегда даже в самом большом стаде легко узнают друг друга.

Так что да, Тэрин действительно следовало вести себя с Коди помягче, но ее порой реально раздражало то, что он постоянно болтается рядом и очень старается быть полезным. Коди как будто пытался внедриться в ее жизнь. Тэрин не слепая, она понимала, почему он занимает для нее место в аудитории, почему делится своими записями и подсовывает ей шоколадные батончики, когда она голодна.

Коди не мог понравиться Тэрин так, как ему бы этого хотелось. Да и как это было возможно, если в нем было столько всего, что она находила отталкивающим? И дело было не в его походке вразвалку и не в том, что у него свитера на груди вечно были усыпаны хлебными крошками. Нет, Тэрин раздражало его желание быть нужным, хотя она прекрасно понимала истоки этого желания. Коди, как и Тэрин, никогда не вписывался и, как и она, отчаянно хотел проявить себя так, чтобы его оценили по достоинству.

Они сидели за одним столом в библиотеке. Коди уже час корпел над эссе, которое надо было сдать через два дня, но, по наблюдениям Тэрин, напечатал предложения два, не больше. Он, как всегда, был в своей красной бейсболке с засаленным козырьком и, по обыкновению, надвинул ее так низко, что глаз было не видно.

– Ты вообще хоть иногда ее снимаешь? – спросила Тэрин.

– Чего?

– Твоя бейсболка. Никогда тебя без нее не видела.

– Это же «Ред сокс».

– Понятно, но стирать-то ее хоть иногда надо.

Коди снял бейсболку, и Тэрин непроизвольно обратила внимание на полоску, которую та оставила на его светлых и тонких, как у ребенка, волосах.

– Отец купил мне ее, когда мы с ним ходили на игру «Ред сокс». Они тогда проиграли «Янки», но все равно было здорово. Как сейчас помню, мы сидели на трибуне, ели хот-доги, а потом и мороженое. – Коди погладил козырек бейсболки, как Аладдин лампу, когда хотел вызвать джинна. – Это был последний день, который мы с отцом провели вместе. А потом, ну ты знаешь…