Выбирая свою историю."Развилки" на пути России: от Рюриковичей до олигархов

«Петр Великий, беседуя в токарной с Брюсом и Остерманом, с жаром говорил им: "Говорят чужестранцы, что я по­велеваю рабами, как невольниками. Я повелеваю подданны­ми, повинующимися моим указам. Сии указы содержат в се­бе добро, а не вред государству. Английская вольность здесь не у места, как к стене горох. Надлежит знать народ, как оным управлять. Усматривающий вред и придумывающий добро говорить может прямо мне без боязни. Свидетели то­му — вы. Полезное слушать рад я и от последняго подданно­го; руки, ноги, язык не скованы. Доступ до меня свободен — лишь бы не отягощали меня только безделъством и не отни­мали бы времени напрасно, которого всякий час мне дорог. Недоброхоты и злодеи мои и отечеству не могут быть до­вольны; узда им — закон. Тот свободен, кто не творит зла и послушен добру"» (Рассказы Нартова о Петре Великом. СПб., 1891. С. 82).

Петр был убежден в том, что его армия — наиболее совершенный механизм управления, и стремился распространить армейские поряд­ки на все государственное устройство. Царь желал, чтобы все дворяне прошли эту школу — если не в полках, то, по крайней мере, в граж­данских канцеляриях.

Указ 1714 г. о единонаследии предписывал не дробить дворян­ские имения и передавать их только одному из сыновей; безземельные наследники должны были поступать на службу. Этот же закон ликви­дировал разницу между поместьем и вотчиной, но одновременно предписывал «не продавать и не закладывать» дворянские земли, за исключением «крайней нужды», т. е. прямо ограничивал дворянское право собственности. Другие указы не дозволяли безграмотным недо­рослям жениться, не разрешали производить в офицеры не служив­ших рядовыми в гвардейских полках, запрещали не служившим по­купать земли и крестьян. Воинский устав был принят как образец для гражданских учреждений и служащих. Должностные преступления чиновников были приравнены к измене, большинство из них кара­лось смертной казнью.

При помощи указов и инструкций царь стремился регламентиро­вать всю жизнь людей, включая сюда даже их личную жизнь и чувства. Подданный «должен был жить не иначе как в жилище, пост­роенном по указному чертежу, носить указное платье и обувь, преда­ваться указным увеселениям, указным порядком и в указном месте лечиться, в указных гробах хорониться и указным образом лежать на кладбище, предварительно очистив душу покаянием в указные сро­ки», — так представлял идеал петровского «регулярства» замечатель­ный исследователь эпохи М.М. Богословский. «Отеческий» надзор должен был исключить саму возможность существования сколько-ни­будь независимой от государства сферы человеческого поведения.

Основным же инструментом для устройства «регулярной» жизни подданных Петр считал созданную им полицию, в которой видел под­линную «душу гражданства».

В Уставе Главного магистрата содержится настоящий гимн полиции как движущей силе общественного развития: «... Оная споспешествует в правах и правосудии, рождает добрые порядки и нравоучении, всем безопасность подает от разбойников, воров, насильников и обманщиков и сим подоб­ных, непорядочное и непотребное житие отгоняет, принуж­дает каждого к трудам и честному промыслу, чинит добрых домостроителей, тщательных и добрых служителей, города и в них улицы регулярно сочиняет, препятствует дорого­визне, и приносит довольство во всем потребном жизни чело­веческой, предостерегает все приключившиеся болезни, про­изводит чистоту по улицам и в домах, запрещает излише­ство в домовых расходах и все явные прегрешения, призирает нищих, бедных, больных, увечных и прочих неиму­щих, защищает вдовиц, сирых и чужестранных, по запове­дям Божиим, воспитывает юных в целомудренной чистоте и честных науках; вкратце ж над всеми сими полиция есть душа гражданства и всех добрых порядков и фундаменталь­ный подпор человеческой безопасности и удобности» (Зако­нодательство Петра I. М., 1997. С. 445—446).

Возможно, император все же ощущал перенапряжение сил стра­ны: к концу царствования он желал продолжения преобразований та­ким образом, «дабы народ чрез то облегчение иметь мог». Однако курс на модернизацию «служилого» государства при сохранении сложив­шихся социальных отношений не изменился. Петр издал указ о «не­принуждении рабов к браку», публично осуждал произвол помещи­ков, продававших крестьян «врознь», что, однако, нисколько не ме­шало подобной торговле.

Накопленная за столетия русской истории инерция развития все более уменьшала возможности иного, некрепостнического пути. Воз­можно, воля и темперамент Петра могли подвигнуть его если не на отмену крепостного права, то хотя бы на регламентацию крестьянс­ких оброков и повинностей. Правда, только в том случае, если бы та­кая идея была признана им необходимой. А этого — судя по извест­ным нам документам и свидетельствам современников — не было. Да и если бы было — не случилось ли бы тогда в нашей истории одним дворцовым переворотом больше? Ведь акция такого масштаба для ее успешного осуществления должна опираться на единство правящей группы; но его не было, как и осознания необходимости подобных перемен.

Образование и «европейский образ жизни» были доступны лишь помещикам — владельцам более 100 душ. Основная же масса дворян (90%) была мелкопоместной и имела не более 100 душ, а большин­ство из них (60%) — всего от одной до 20 душ. Их «имения» совсем не были похожи на барские усадьбы пушкинской поры с их парками и библиотеками. Дворяне первой половины XVIII в. свои «университе­ты» проходили в походах и «баталиях», воеводской и канцелярской службе, где тянуть лямку приходилось до 60 лет и старше. «Во Мценском уезде, в Большом Городком стану, деревня Юдино, а в ней двор помещиков, а на помещикове дворе строения: светлица белая да изба черная, между ими сени, посторонь их повалуша, 3 избы люцких пус­тых, житница с хлебом, а хлеба в ней — ржи молоченой 1 четь, 2 ко­нюшни, баня, 3 житницы порозжие, на гумне помещикове овин, ржи стоячей помещиковы 2 скирда, да скирд гречихи, одонье овса; да в той же деревни крестьян... 2 двора» с 14 чел. крестьян вместе с деть­ми — вот как выглядело обычное имение такого служаки. Для мелких чиновников и низших офицеров даже такая «деревня» была сред­ством обеспечения при никогда не выплачиваемом вовремя жалованьи. При этом закон не гарантировал наследственного владения «нед­вижимым имением»: описанная выше деревушка Юдино была кон­фискована у ее владельца Саввы Емельяновича Гринева за обычное «огурство» — неявку на службу. Всего же в первой четверти XVIII в., по неполным данным, земли были конфискованы у 3 тыс. дворян.

К тому же одержимость Петра в создании своего «регулярного» го­сударства опиралась на реальную веру во всемогущество верховной власти и государственного принуждения. Убежденный сторонник преобразований Иван Посошков в своем экономическом трактате призывал «страхованием» заставлять детей учиться, шире вводить фискальную службу и доносы, принуждать работать нищих и «тюрем­ных сидельцев» и даже называл сумму предполагаемого дохода в 200 тыс. руб. от труда заключенных — эта идея зародилась задолго до ее реализации в XX в.

Изобретатель, специалист («водочный мастер») и не слишком удачливый предприниматель Посошков требовал установления жест­ких сословных рамок (вплоть до особого платья для «всякого чина» людей), введения для крестьян строжайшего паспортного контроля, норм посевов и регулярной планировки деревенских усадеб. Он был убежден в возможности царским указом утвердить курс рубля: «А наш великий император сам собою владеет и в своем государстве аще и ко­пейку повелит за гривну имать, то так и может правитися».

Петр пробуждал у подданных инициативу и чувство долга, остав­ляя их при этом в условиях всеобщей несвободы. В немалой степени ему это удалось: благосклонное внимание царя оставалось главным критерием, смыслом и стимулом службы дворян XVIII столетия. Правда, прошедшие петровскую «школу» дворяне со временем не мог­ли не задуматься о плюсах и минусах реформ.

У самого же Петра колебаний, кажется, не было. Завершение пе­реписи совпало с введением паспортной системы и устройством в 1724г. «вечных квартир» для полков регулярной армии. Предусмат­ривалось создание настоящих «военных поселений» — слобод с типо­выми, поротио поставленными избами, полковым хозяйством, рабо­чим скотом и даже женитьбой солдат на местных крестьянках, кото­рых в интересах армии предполагалось отпускать из крепостных.

В январе 1725 г. послы России в европейских странах получили для обнародования императорский манифест (он не вошел в офици­альное «Полное собрание законов Российской империи»), предписы­вавший им немедленно объявить царскую волю: «...Дабы всяких ху­дожеств мастеровые люди ехали из других государств в наш российс­кий империум» с правом свободного выезда, беспошлинной торговли своей продукцией в течение нескольких лет. Государство обязалось предоставить прибывшим квартиры, «вспоможение» из казны, свобо­ду от постоя и других «служб». Похоже, Петр, как в начале своего царствования, готовил очередную «волну» иммигрантов, чтобы дать новый импульс преобразованиям в экономике.

Сохранившиеся в записных книжках Петра наметки предусмат­ривали дальнейшую регламентацию новых порядков: «Уложение слу­шать», ввести единые сроки (в декабре) для производства в чины слу­жилым, а «мужикам зделать какой малинкой регул и читать по церк­вам для вразумления».

Последние изданные именные указы Петра конца 1724 — начала 1725г: о жалованьи чиновникам, скорейшем сборе подушных денег на гвардию, продаже товаров в Петербурге по ценам, аналогичным московским, о расположении к 1 марта 1725 г. полков на новых квартирах — свидетельствуют о неизменности избранного курса госу­дарственного строительства. Уже подготовлен был новый свод зако­нов, который в разделе гражданского права («О содержании добрых порядков и о владении собственностью») провозглашал формулу кре­постной зависимости: «Все старинные крепостные люди и по вотчи­нам и поместьям и по иным всяким крепостям люди и крестьяня вот­чинником своим крепки и в таком исчислении, как о недвижимом имении положено». В манифесте, которым надлежало объявить введение нового Уложения, говорилось, что подданные «будут мирны, безмятежны и смирении», и каждый может «благочестно пребывать» и «познавать» свое звание.