Выбирая свою историю."Развилки" на пути России: от Рюриковичей до олигархов

«Новгородцы бо изначала, и смолняне, и кыяне, и полочане, и вся власти, якож на думу, на веча сходятся; на что же ста­рейший сдумають, на том же пригороди станутъ»' (Лаврентъевская летопись. //Полное собрание русских ле­тописей. Т. 1. М, 1997. Стб. 377-378).

Новгородцы же издревле и смоляне, и киевляне, и полочане, и все волости, как на думу, на веча сходятся; что старейшие [города] решат, на том и пригороды станут.

Помимо ясного указания на устройство земли-волости, в которой периферийные центры — «пригороды» — безусловно подчинены власти вечевых «городов», в этом отрывке ценно пояснение летописца, утвер­ждавшего, что собрать вече — то же самое, что сойтись на думу и, со­ответственно, сдумать — значит принять вечевое решение. Это указа­ние позволяет увидеть действие вечевого института и в тех случаях, когда само слово «вече» не упоминается. Благодаря этому ключу мож­но с большой долей уверенности утверждать, что когда в ответ на хаза­рские требования «сдумавше поляне» и дали в качестве дани от дома по мечу, они придумали это не каждый сам по себе, а сойдясь на племен­ную сходку. Точно так же и древляне в 945 г. «сдумавше со князем сво­им Малом» оказать сопротивление киевскому князю Игорю, проявив­шему «несытовство» — то есть требовавшего непомерной дани, — види­мо, приняли это решение на собрании, аналогичном вечу.

Источники не позволяют проследить промежуточные формы и этапы эволюции, но большинство историков склоняется к мысли, что вечевые собрания естественным образом вырастают из племенных сходок эпохи военной демократии. Косвенным свидетельством суще­ствования у славян таких собраний служит известие византийского автора VI в. Прокопия Кесарийского, отметившего, что славяне «не управляются одним человеком, но издревле живут в народоправстве, и потому у них счастье и несчастье в жизни считается общим делом». Длительное отсутствие термина «вече» в отечественных летописях скорее всего не означает перерыва в существовании самого этого инс­титута. Летописцы (составлявшие свои своды при княжеских дворах или в кельях — как правило, тоже княжеских — монастырей) вообще мало интересовались регулярной работой органов власти и обращали на них внимание только в моменты внутрии внешнеполитических кризисов. Во всяком случае, неосновательным представляется мне­ние, высказанное в 1930-е гг. Б.Д. Грековым и получившее доволь­но широкое распространение по вненаучным причинам, а ныне разде­ляемое, кажется, только М.Б. Свердловым, будто «племенное вече — верховный орган самоуправления и суда свободных членов племени — с образованием государства исчезло, а в наиболее крупных террито­риальных центрах — городах (правда, не во всех русских землях) ве­че как форма политической активности городского населения появи­лось в XII—XIII вв. вследствие растущей социально-политической са­мостоятельности городов».

Такой перерыв в деятельности старинного института представля­ется странным и к тому же не подтверждается источниками, в кото­рых вечевые собрания эпизодически упоминаются и в XI столетии. В 1015г. Ярослав Мудрый, варяжская дружина которого накануне пе­ребила новгородскую верхушку «нарочитых мужей», вынужден был при получении на другой день известия о захвате власти в Киеве Святополком просить у новгородцев помощи «на вечи». В 1068 г. ки­евляне «створиша вече», дабы организовать отпор половецкому на­бегу, в борьбе с которым потерпел неудачу князь Изяслав. А на сле­дующий год, когда изгнанный Изяслав попытался вернуться в Ки­ев с помощью польских войск, горожане вновь «створиша вече», призвавшее на помощь братьев Изяслава — Святослава и Всеволо­да, угрожая в противном случае, сжегши город, уйти в «греческую землю».

Разумеется, сущность этого учреждения со временем менялась, и племенная сходка эпохи родового быта существенно отличалась от во­лостного веча XI—XII столетий. Однако ограниченность наших сведе­ний не позволяет совершенно однозначно определить характер этих изменений. Спорными, как и сто лет назад, остаются вопросы о сос­таве и компетенции вечевых собраний, порядке их проведения.

Неправильно представлять себе вече в виде хаотической толпы, принимавшей или отвергавшей предлагаемые меры силой крика. Единственное подробное летописное описание вечевого собрания поз­воляет заключить, что это было вполне формализованное действо, проходившее по определенному протоколу. На митинг собрание было мало похоже; по сообщению Лаврентьевской летописи, в 1147 г. «мно­гое множество» киевлян, явившихся на вече у Софийского собора, прежде всего «седоша». Далее рассевшиеся киевляне выслушали сооб­щение князя о причине собрания, приветствия послов, обращенные с соблюдением строгого этикета сначала к митрополиту, тысяцкому, а затем и ко всем «киянам», и только затем выслушали посольские пред­ложения.

То обстоятельство, что участники веча сидели, заставляет предпо­лагать, что число их было невелико. Археолог В.Л. Янин, непревзой­денный знаток быта древнего Новгорода, провел однажды с участни­ками своей археологической экспедиции эксперимент. Когда вечевую площадь уставили скамьями, оказалось, что поместиться на них мо­жет не более 400 человек. Но если в этих сходках принимали участие не все жители города, то каким образом формировался их состав?

Относительно состава вечевых собраний продолжаются споры. Часть исследователей разделяет убеждение Янина о том, что 300 «зо­лотых поясов», заседавших на новгородском вече, по сообщению ино­земного путешественника, представляли городской патрициат, ста­рейшин усадеб, из которых состоял средневековый город. Другие по­лагают, что вечевые собрания были более «демократическими» и включали в себя выборных представителей городских районов-«концов». Споры ведутся, конечно, относительно «правильного» веча в обычной ситуации; во времена смутные — в случае военной катастро­фы или острого социального конфликта — на сходки сбегалось множе­ство народа, и там уж было не до процедурных тонкостей.

Компетенция веча была довольно обширна. Среди важнейших вопросов, решавшихся вечем, были вопросы войны и мира, приглашение князя и заключение договора («ряда») с ним. В случае недо­вольства князем и нарушения им условий ряда вече могло указать князю «путь чист» (т. е. изгнать). Некоторые эпизоды такого рода широко известны. Например, события 1136 г. в Новгороде, когда был посажен на два месяца под арест со всей семьей, а затем и изгнан князь Всеволод Мстиславич, внук Владимира Мономаха. Новгородцы дважды изгоняли и князя Александра Ярославича (Невского), поку­шавшегося на городские вольности. Беда в том, что в наших учебни­ках эти случаи представляются как чрезвычайные и исключительные, между тем это была рутинная практика древнерусских волостей.

Участвовало вече и в направлении «иностранных дел». Например, в договоре Новгорода с Готским берегом указывалось, что в выработ­ке условий договора, которым князь Ярослав Владимирович утвердил мир «с послом Арбудомь и всеми немецкыми сыны, ...и с всемь латиньским языком», участвовали посадник Мирошка, тысяцкий Яков и все новгородцы.

Вече должно было утверждать чрезвычайные расходы на военные предприятия. В скандинавских сагах, где говорится, что во времена Владимира и Ярослава на Руси собирались тинги — народные собра­ния, содержится характерный рассказ об Эймунде, предлагавшем свою военную службу «русскому конунгу», который ответил ему: «Дайте мне срок посоветоваться с моими мужами, потому что они да­ют деньги, хотя выплачиваю их я», и созвал тинг.

Княжеская дружина составляла корпус «быстрого реагирования», но основная тяжесть военных предприятий, как наступательных, так и оборонительных, если речь шла о земских интересах, ложилась на плечи рядовых «воев» — народного ополчения.

Основная масса свободного населения древнерусской волости бы­ла хорошо вооружена и представляла внушительную военную силу. Поляне, по преданию, дают хазарам по мечу «от дыма», то есть в по­нятиях летописца меч есть в каждом доме, а не только у знати. О том же свидетельствует и статья 13 «Русской правды», предусматриваю­щая такой казус: «Если кто возьмет чужого коня, оружие или одеж­ду, а владелец опознает пропавшее в своей общине, то ему взять свое, а 3 гривны за обиду». Очевидно, что «в своем миру» обнаружить собственное украденное военное снаряжение мог рядовой свободный общинник, а не княжеский «муж». Народное ополчение состояло как из городских, так и из сельских свободных обывателей. После неудачного для Руси сражения с монголами на реке Калке, как сообща­ет летопись, «бысть вопль и плачь и печаль по градом по всем и по се­лом». Очевидно, «по селом» плакали не из простого сочувствия, но оплакивали павших односельчан. Как отмечают археологи, меч в XII столетии становится массовой продукцией русских оружейников, причем появляются образцы «серийного производства», для которого был несомненно тесен исключительно дружинный и даже городской «рынок».

Неверно было бы представлять себе свободного общинника только в роли пешего воина. Простые воины на коне постоянно встречаются на страницах летописи. Князь Изяслав Мстиславич призывал с собой в поход на черниговских ольговичей всех киевлян «от мала и до велика, кто имеет конь, кто ли не имеет коня, а в лодьи». В другой раз киевля­не последовали за своим князем «на конях и пеши многое множество».

Земские «вои» составляли особую военную организацию, отлич­ную и независимую от княжеской дружины. В мирное время поддер­живалась сотенная «мобилизационная система»: все население волос­ти (не только городов, но и сел) было разбито на административные единицы — десятки и сотни, объединенные под общим руководством избираемого вечем тысяцкого. В походе это войско, находящееся под командой собственных воевод, действовало под общим руководством князя, но не было подчинено ему безусловно. Нередки случаи, когда городские «вои» прямо нарушали княжеские распоряжения. Князья Святополк, Владимир и Ростислав во время похода 1093 г. решили не переходить Стутну, стремясь избежать столкновения с половцами. Однако киевляне не согласились с этим решением, они постановили двинуться «на ону сторону реки», и князья вынуждены были следо­вать за земской ратью.

Своей численностью городской «полк» по крайней мере на поря­док превосходил княжескую дружину. Неудивительно, что в случае конфликта князя с городом, когда горожане расторгали договор с князем и «казали ему путь чист», неугодному «самодержцу» ничего не оставалось как подчиниться и отправиться по указанному пути искать другого «стола». Для вооруженного противодействия сил дружины яв­но было недостаточно.

Суверенитет древнерусских городов-государств ярко проявляется в том, что они вступали в дипломатические сношения — «правили по­сольства» друг к другу и в отдаленные страны. В 1164 г. к византийскому императору Мануилу прибыли «Кыевский сол (посол) и Суждальскый сол Илья, и Переяславьскый, и Черниговьскый». В 1229 г. для заключения договора с Ригой и Готским берегом отправились пос­лы «от Смолнян», то есть послы городской общины участвовали в зак­лючении договора наряду с княжескими и отдельно от них. Существо­вал и институт «международного посредничества»: в 1135 г. «ходил Мирослав посадник из Новгорода мирить киевлян с черниговцами», успеха акция, правда, не имела.

В целом позволительно утверждать, что политическая система древнерусской волости была вполне «демократической» (постоянно имея в виду условность и неточность употребления современной поли­тической терминологии по отношению к такой удаленной эпохе). По всей видимости, в рамках города существовал некий олигархический орган. Однако скудные сохранившиеся источники не позволяют ска­зать ничего определенного относительно статуса упоминаемых в них «старцев градских», с которыми, например, в 988 г. держит совет от­носительно принятия новой веры князь Владимир Святославич. Во всяком случае не будет большим преувеличением утверждать, что рус­ские волости не отличались в этом отношении по своему устройству от античных полисов и городов-государств средневековой Европы. Но только в античном полисе не было князя с дружиной, а русский город не знал западноевропейской «коммунальной революции» — этому пре­пятствовала сама его структура, он состоял из княжеских и боярских дворов-кварталов. Один из лучших знатоков Древней Руси И.Я. Фроянов пришел к заключению, что «с помощью веча, бывшего вер­ховным органом власти городов-государств на Руси второй половины XI — начала XIII в., народ влиял на ход политической жизни в жела­тельном для себя направлении». Едва ли положение было существен­но иным в предшествующие два столетия.