Выбор пути

— Это ты сейчас мне на будущее пальцем погрозил что ли? — попытался прояснить ситуацию я, уж слишком много горечи было в последних словах Виктора

— Тебе? В смысле? — Виктор на секунду завис, хмурясь и пытаясь понять, что я ему только что сказал, а потом просветлел, — Да иди ты! Просто староста наш вспомнился, Юрий Всеволодович, свет его величество! Тьфу.

О, точно. Есть такой птыц у нас в группе. Выбирали его демократично на первом курсе, ещё не разобравшись, кто есть кто. Ко второму курсу он пролез в комитет по делам молодежи и стал неприкосновенным. Неприкосновенным старостой. С третьего курса его эго доросло до понимания этого факта и в нём открылись черные закрома души. Поборы. Удержания части стипендии на добровольные пожертвования. Выполнение различных работ. Наша группа резко стартанула в передовики по общественной нагрузке. Староста греб благодарности за образцовое выполнение своих обязанностей, а мы — выговоры за недобросовестное выполнение своих. Меня трогали мало, так как на мне висела нагрузка по научной работе и написанию статей и блогов. А вот остальным доставалось. А кому-то, имеющему взрывной темперамент и неудержимый язык, доставалось особенно сильно. И самое неприятное, что изменить мы ничего не могли. Старосту, из-за его членства в комитете, переизбрать было нельзя, и перевестись из группы мы не могли. Деканат был на стороне старосты и нас просто игнорировал. Так как староста был 'связующим звеном между группой и деканатом'. Вот и доставалось.

— И, последнее, пятое, — закончил Виктор перечисления, — возможность регулировки болевых ощущений. Именно болевых. Они вынесены в отдельный пакет. При прокачке есть такая возможность, если качать любой из силовых классов аватара, Центуриона или Штурмовика, открывается ветка танка, в которой можно снизить болевые ощущения при получении урона.

— Я уже ходил на воскрешение, — счел необходимым заострить на этом внимание я, — мне грудь пробил когтями шург. Так вот. Я бы не сказал, что ощущения от этого были уж совсем разрывающими сознание от боли. Да, неприятно. Да, не сильно стремлюсь это повторять. Но не запредельно. А если можно снизить эти ощущения — то ловить плюхи не так уж и страшно становится.

— Ну да, а я валялся обожженным, после всех этих гравимин буквально несколько часов назад. Неприятно, но терпимо, — согласился со мной Виктор, — тем более это всё выглядит настолько перспективно, что даже пугает. Осталось убедиться, что это не бред сознания и Айна действительно реальна — и я первый там пропишусь.

— А как же шурги? Война?

— Пфф! Напугал ребенка леденцом. А что шурги? А что война? Да это даже бодрит. На альтернативу посмотри и зарыдай. Оглянись вокруг, Ник! — Виктор вскочил и навис надо мной, сидящим и задумчиво рассматривающим остатки кофе, уже остывшие на дне кружки, — Посмотри, как мы живем и какие у нас перспективы! Я вон голову ломал, как тебя переключить на то, что бы ты игру начал воспринимать как работу. Да, там бабло, да, там перспективы и всё зависит только от тебя и твоих способностей, но тебе же подавай стабильность! Хотя ты ничерта не видишь, что там, куда ты нацелен, на твоем заводе, от этой стабильности остался один фантом. Там твоя стабильность — это лишь хорошее настроение твоего будущего начальника, а ты там будешь как раб. И вдруг такой подгон! Царский подгон! Императорский!!! Я же вижу, что ты уже думаешь, как перетянуть свою семью туда, в Айну. Что им говорить и как объяснять, что это не шутка и не игрушки. Вижу, как прикидываешь, что скажешь сестрам, а что родителям.

Я усмехнулся. Всё так. Где то на заднем плане сознания я действительно продумывал эту тему. Прикидывал шансы, что мне поверят. Прикидывал, как и чем буду доказывать реальность Айны. Сначала для себя, а потом уже для семьи.

— Вот только во всей ситуации чудится мне одна проблема, — Виктор сел обратно на стул, плечи его поникли, сам он слегка сгорбился, — прямо загривком чую, как дышат нам в спину. Кто? Не знаю. Это могут быть кланы. Это могут быть Сколковцы, это может быть государство. Такие возможности не могут долго оставаться необнаруженными. Их могут обнаружить в любой момент, если уже не обнаружили, и наложить на них лапу. На возможности и на нас. Так как мы для них — никто.

На несколько секунд вязко и веско на кухне сгустилась тишина. Казалось, даже свет слегка померк. И насмешкой над словами и ситуацией, в прихожей весело и заливисто заголосила трель звонка.

Мы молча смотрели друг на друга. Я никого не ждал. Виктор тоже никого не ждал. Об этом говорило удивление в его глазах. Ещё пара секунд тишины и трель звонка снова разрушает тишину. Но уже более настойчиво. Звонок заливается долго. Намного дольше, чем могут жать на кнопку вежливые и порядочные люди. Значит это тот или те, кто может себе позволить невежливое поведение. И раздражать их — последнее, что нужно нам в этой ситуации. Я кивнул Виктору на шлем и пошел открывать дверь.

***

Через полтора часа мы с Виктором снова сидели на кухне за столом, напротив друг друга. Перед нами также стояли кружки, полные ароматного растворимого кофе. Но сколько изменений в нашей жизни произошло за эти полтора часа.

Довольно непринужденное знакомство, устроенное на пороге квартиры следователем по особо важным делам быстро перешло в жесткий ультимативный разговор. Предъявив стенограмму моего же трепа с Костей после секции, следователь изъял шлем, как улику в деле убийства Прохорова Михаила. Изъятый шлем тут же упаковали в притащенный из машины кофр, и один из оперативников, в ним в обнимку, тут же отбыл в управление. Туда же утащили и коробку, в которой этот шлем хранился.

И мне и Виктору выдали повестки к следователю. Как свидетелям. Мне на завтра на десять утра, Виктору на послезавтра, на одиннадцать. Оба подписали обязательство не покидать пределов города, не получив разрешения следователя, соглашение о неразглашении и первый гриф секретности.

Выслушали гневную речь сотрудника полиции, хотя в корочках, которыми он очень быстро махнул перед моим лицом, я успел прочитать 'федеральная система мониторинга и реагирования', о том, что мы не имели право использовать устройство, полученное незаконным способом. Что только чудом можно объяснить то, что мы оба живы и наши мозги не сгорели. Так как данное устройство проходит в документах как поврежденное и не прошедшее всех тестов по безопасной эксплуатации. Что мы просто обязаны были уведомить полицию о странном устройстве, полученном незаконным путем. Попытки Виктора уточнить, почему же передача из рук в руки хорошими приятелями называется незаконной, разбились об утверждение, что законный способ получения высокотехнологичного устройства такого типа только один — через магазин с чеком и записью в учетку номера купленного устройства. После этого мы заткнулись и только кивали и молчали.

Кроме того, пока следователь проветривал наши мозги на кухне, его коллеги, коих зашло в нашу маленькую однушку аж четверо, провели поверхностный обыск. Мой улучшенный слух, зрение и ускоренное восприятие по движению теней, издаваемым звукам и прочим косвенным факторам помогли мне это четко понять. И заодно, с наших с Виктором компов, сняли 'слепки'. Вернее, с компа Виктора. Мой так и болтается разряженным. Никто его и не думал заряжать. А может, и не только сняли слепки, но и ещё чего на них повесили. Наследили. Намусорили. И ушли.

— Дела… — Второй раз за сегодня пробормотал Виктор, — ни единого цензурного слова у меня нет, что бы охарактеризовать то, что только что произошло.

Я задумчиво кивал, потихоньку отхлебывая кофе, и думал, что теперь делать. Все мои дилетантские попытки сохранить инкогнито — давно и громко треснули. Меня записывали, за мной следили. Мою жизнь вытащили на свет, изучили и будут использовать. В речи следователя промелькнули несколько намеков на это. Будь моя паранойя не настолько взбудоражена происходящим, я, может быть, и не обратил бы на эти намеки внимания. Но сейчас моя паранойя выла сиреной и я был с ней согласен. Меня посчитали, прочитали и приготовились использовать. Как карандаш. Или линейку. Или сверло. Завтра следователь расскажет мне какую-нибудь сказку, безусловно важную, и за здорово живешь подпишет на абсолютно не нужную мне роль. И я не смогу ему отказать. Все аргументы у него в руках.

Срываться прямо сейчас — бессмысленно. Я только переполошу всех, кто за мной приглядывает. И подставлю и себя и сестер и родителей. Даже если допустить, что до них доберусь — а две тысячи километров это не пол часа на такси — я ничего этим не добьюсь. Ну приеду. Ну расскажу всё. Ну даже они поверят мне. Даже захотят они все сразу же уйти на Айну. И что? Шлема нет. Новый купить — мне никто не даст. Надеяться на то, что в родном городе я смогу раздобыть шлем у тех, кто играет? Так новый аватар будет сгенерирован где угодно, только не в Энриувойре.

Мысли перескочили на шлем, который конфисковали у нас сотрудники органов. А ведь если с него подключатся новые игроки, то они стартуют в нашем клановом промышленном комплексе.

Значит, всё опять усложняется. С Контролером проблем нет. Новеньких в комплексе он воспримет как прописано старыми алгоритмами. Если они будут. Хотя можно слетать на Айну и закрыть доступ. Также в принципе можно снова обратиться к Пиле, но уже наплевав на конспирацию. У неё можно получить и шлемы и деньги. Но опять просить. И опять в долг. Это очень сильно поменяет уровень наших взаимоотношений.