Выбор жанра

— Как — совсем? — не понял Марик.

— Конечно, совсем! Не стесняйтесь, мы же свои, почти родственники!

Сбросила халат с драконами, скомандовала:

— Марик, ты посередке. Как султан. А мы по бокам. Как гурии. Большой свет не нужен, хватит ночника. А теперь подождем.

— Чего?

— Потерпи, скоро узнаешь. Нет, я не могу. Иришка, я от тебя балдею. Марик, я тебе изменю с твоей женой! Такая конфетка!.. Тихо!

В прихожей загремел ключ в замке, через некоторое время мужской голос спросил: «Котик, ты где?». Дверь спальни открылась, щелкнул выключатель люстры.

Немая сцена.

— Это кто? — наконец выдавил из себя Шурик.

— Ты спрашиваешь? — с готовностью отозвалась Римма. — Это Иришка, твоя любовница. Не узнал? А это Марик, ее муж. А это я, пока еще твоя жена. Не хочешь присоединиться?

Пауза.

— Не хочет. Ладно, переживем. Марик, ты ничего не хочешь ему сказать?

— Нет.

— А я скажу. — Римма лениво, как бы нехотя, надела халат и пошла к мужу. — Ключи от квартиры, быстро! А теперь от машины! Документы на машину! А теперь пошел вон. К этому дому близко не подходи! Понял?

— Римма! Да я…

— Вон! — рявкнула Римма так, что дрогнули хрустальные висюльки люстры.

— Ухожу, ухожу, успокойся, мы потом поговорим…

В прихожей стукнула дверь. Сразу постарев и будто бы погрузнев, Римма села на кровать.

— Вот и все, ребятки. Был у меня муж. Козел, конечно, а теперь и его нету. Идите-ка домой. Живите дружно. И любите друг друга. А что значит любить? Значит, уметь прощать.

Всю дорогу до Покровки они шли молча. Возле дома Марик сказал:

— Давай начнем все с начала. Попробуем?

Она улыбнулась и сказала:

— Давай.

Через месяц она исчезла. Оставила записку: «Не нужно меня искать».

Через неделю пришло письмо без обратного адреса:

«Пишу в поезде. Скоро Тюмень. Там брошу письмо в почтовый ящик».

Тем временем события в Красноярске разворачивались своим чередом. Римма подала на развод. Шурик потребовал раздела квартиры и совместно нажитого имущества. Римма пошла к отцу. Он позвонил в ОБХСС. В поликлинике произвели обыск, нашли золото. Шурик получил три года общего режима.

От Ирины никаких известий не было. Через год пришло письмо: «Пишу тебе из Москвы. У меня все хорошо».

Через два года еще одно: «Пишу из Парижа….»

Через три: «Пишу тебе из Нью-Йорка…»

Больше писем не было.

— Вот и все, — закончил Марик свой рассказ. — Где она, что с ней — ничего не знаю. А я живу. Пустой. Иногда спрашиваю себя: зачем живу? Не знаю. Нет, не знаю…

Прошло еще много лет. Марик стал известным в Питере режиссером. Его спектакли отличались изобретательностью мизансцен, но, как отмечали критики, им не хватало эмоциональности. Об Ирине так ничего и не знали. Иногда я вспоминал эту девочку, наполненную любовью, как утренняя фиалка росой. Да, вашу мать, да! Как утренняя фиалка росой. А кому это не нравится, пусть пойдет и застрелится!

Однажды в парикмахерской на глаза мне попался старый журнал мод. То ли французский, то ли итальянский. Я лениво листал глянцевые страницы и вдруг замер: на полосном снимке по подиуму шла тоненькая манекенщица в чем-то черном шелковом, летящем, скуластенькая, курносенькая, с очень короткой мальчишеской стрижкой. Господи, не может быть! Но надпись не оставляла сомнений: «Ирэн, русское чудо».

Поверили, да? Нет, это я соврал. Ну, придумал. Выдумал. Чтобы утешить сердце счастливым концом. В конце концов, писатель имеет право на вымысел. Или нет? Даже в ненаписанных рассказах? Нет так нет. Буду придерживаться правды жизни. А она в том, что чудо любви мы умеем ценить только тогда, когда ее теряем.

И в мире становится немного меньше любви. И немного больше тоски.

Бизнес по-русски

Центральная часть старых немецких городов так запутана, что не всякий старожил в ней хорошо ориентируется, что уж говорить о приезжем. У меня было подробное описание маршрута, но стоило свернуть с «ринга» и въехать во Франкфурт-на-Майне, как я мгновенно и безнадежно заблудился. Названия улиц никак не хотели совмещаться с теми, что значились в моем плане, машин была чертова уйма (примерно как сегодня в Москве), июнь, жара. Часа через полтора движок моих «Жигулей» перегрелся так, что вентилятор не выключался.

— Может, спросить? — осторожно предложила жена.

— У кого? Как? С моим-то немецким!

Наконец я решился. На светофоре подбежал к полицейской машине, остановившейся впереди на желтый. Ориентиром был Ледовый дворец спорта — «Айсшпортхалле». «Рехтс, линкс, нох айнмаль рехтс, — объяснил полицейский. — Ист эс клар?» «Клар, данке шейн!» — с этими словами я рванул к своей тачке. В это время рядом остановился длинный черный лимузин, тонированное стекло опустилось, высунулась какая-то рожа, добродушно посоветовала:

— Не беги, старичок. Ни хуя, подождут!

Стекло поднялось, дали зеленый, лимузин уехал. Я как-то сразу перестал дергаться. Все-таки приятно встретить земляка на чужбине. Совет полицейского оказался зер гут, уже минут через двадцать мы подъехали к Айсшпортхалле.

Причина, по которой в июне 1989 года я оказался в ФРГ, была напрямую связана с политикой. В нормальных странах политика никак не влияет на жизнь обывателя, не все даже знают, кто у них президент. СССР в этом смысле никогда не был нормальной страной, и кто там наверху, всегда очень хорошо знали все. Сталин, Хрущев, Брежнев, Горбачев. При «Меченом», как его стали ласково называть в народе, политика превратилась в любимый вид спорта. Как фигурное катание в золотые брежневские времена. Появились кооперативы, исчезла водка, жеманный плюрализм мнений превратился в гласность, пищи духовной стало хоть завались, пищи физической куда меньше, слово «купить» окончательно вытеснилось словом «достать». Перестройка, блин! Евреев начали пачками отпускать в Израиль и поговаривали, что вроде бы даже неевреям стало можно выезжать на Запад по частным приглашениям. Последнее меня живо заинтересовало.

Дело в том, что недавно вышла многострадальная книга воспоминаний артиллерийского конструктора В. Г. Грабина «Оружие победы» (о ее злоключениях я рассказывал в быличке «Судьба одной книги»). Я не сомневался, что у западных немцев она вызовет большой интерес. Как у нас мемуары Мессершмидта или Круппа. Но даже и попыток не делал найти издателя. Как? Об Интернете тогда и слыхом не слыхивали. Писать на деревню дедушке? Личные контакты исключены. И вдруг появилась отдушина. Или лучше сказать — лазейка. Навел справки, слухи подтвердились. Да, выпускают по частным приглашениям. Даже не верилось.

С приглашением все устроилось неожиданно просто. Лет пять назад, во время туристской поездки писательской группы по ФРГ, нас очень тепло принимали члены Общества германо-советской дружбы, большей частью глубокие пенсионеры, выходцы из СССР, занесенные на Запад войной. Во Франкфурте-на-Майне мы познакомились с Людмилой, кубанской казачкой. Совсем молоденькой девчонкой ее в начале войны угнали в Германию, работала санитаркой в военном госпитале в Берлине, вышла замуж за раненого румынского лейтенанта. После госпиталя лейтенанта отправили на Восточный фронт, он пропал без вести. В апреле 1945 года, когда в Берлине не стихали сирены воздушных тревог, возле разбомбленного вокзала Людмилу остановил немецкий офицер с маленькой дочерью на руках: «Фройляйн, доставьте девочку в Бельгию. Это приказ!» Дал адрес, посадил на поезд. Это был последний поезд в Бельгию, на следующий день в Берлин вошли русские. Так Людмила избежала участи репатриантов и, скорее всего, лагеря, потому что работа в немецком госпитале расценивалась как измена родине. Через несколько лет офицер нашел дочь и Людмилу, женился на ней, она родила ему двух сыновей. К моменту нашего знакомства она уже давно овдовела, сыновья выросли, обзавелись своими детьми. Жила в уютной двухкомнатной квартире на окраине Франкфурта, интересовалась Россией, читала русские книги. Уже тогда ей было за семьдесят, но язык не поворачивался назвать ее старухой, столько в ней было энергии, доброжелательности и живого интереса к людям.