Выбор. Долгие каникулы в Одессе

Видимо на это решение повлияла приватная беседа между Столяровым и Мигальским в день работы «комиссии», в которой два профессора обсудили «некоторые странности» в поведении их одного общего юного знакомого. О самой беседе я узнал по намёкам от мамы, а она в свою очередь от случайно проговорившегося ей Семёна Марковича, присутствующего при том разговоре в качестве консультанта. Такой вот «испорченный телефон» получился.

Но видимо намёки Семёна Марковича и Боруха Израилевича на моё не совсем понятное детство и связанную с ним тайну моего обучения заронили в голове ректора «смутные сомненья», что со мной «не всё чисто». И теперь над моей головой висит такой же плакатик, только виртуальный, что и над неумелым тапёром в салуне: – «Не стреляйте в музыканта – он играет, как умеет».

Во-вторых, неожиданно выросла моя «популярность». Год назад, после моего знакомства с роднёй мамы, обо мне впервые услышали не только на Молдаванке, но и в её ближайших окрестностях, тем более что интерес к моей персоне подогревали смутные слухи о якобы щедром «подарке» от деловых людей. Точных деталей, за что был тот «подарок», никто так и не узнал, но мой новенький аккордеон эти слухи вроде как бы подтверждал. А нежелание «причастных» говорить на эту тему только подогревало ко мне интерес и порождало массу домыслов. О самых нелепых слухах мне со смехом рассказывали Арик с Додиком.

Моё феерическое прохождение школьного экстерната с досрочным получением аттестата, среди школяров Одессы мгновенно обрело статус легенды, и было занесено местными малолетними «летописцами» в разряд эпических достижений, сравнимых разве что только с двенадцатью подвигами Геракла. И вот вам свежая новость в копилку популярности.

Оказывается, из самой Столицы в Одессу приезжали «серьёзные люди» чтоб разобраться и помочь «нашему Мише». Досталось всем недоброжелателям, кто затирал одарённого ребёнка. Но теперь его песни поют не только в Одессе, но и в Харькове! Мои «революционные» песни действительно включили в репертуар хора музыкального института, а партитуры обеих песен так понравившихся «эмиссарам», оперативно записали (благодаря моим преподавателям) и отправили вместе с ними Харьков. И песни действительно прозвучали 7 ноября и в Одессе и в Харькове и были приняты публикой с революционным восторгом и одобрением.

Но перед этим официально узаконили мой статус, что я для себя считаю самым важным результатом во всей этой истории. Так одним из пунктов обвинений в адрес Григория Арнольдовича была кляуза о том, что он принял на обучение в институт студента с сомнительным социальным происхождением, а судя по его разговорам, буржуйским повадкам и всем остальным признакам, сыночка каких-то своих знакомых «из бывших». Но мама предоставила оригиналы писем своей переписки с невесткой, в которых обсуждалась возможность их переезда в Одессу, и «письмо мамы», которое якобы нашли у меня. Этого оказалось достаточно, чтоб сначала признать наше родство, а затем оформить моё официальное усыновление и записать меня в домовую книгу. Так я стал полноправным гражданином, с роднёй и пропиской.

Но повышение популярности имело и побочный эффект. То, что тётя Белла начала бросать на меня задумчивые и оценивающие матримониальные взгляды, а Соня не оставляет попыток мною покомандовать, меня не смущает, а только смешит. Ничего, придёт время, и мы с Сонечкой объяснимся. Главное сейчас не давать ей повода и не обнадёживать. Девочка старше меня на два года и скоро я стану ей совсем не интересен. Так-то она девчонка неплохая, правда, со своими тараканами в голове, но у какой девчонки их нет?

Вот только места в моих ближайших планах для неё не находится. Если всё пройдёт так, как я задумал, то скоро мы расстанемся и надолго. И увидимся ли мы в дальнейшем, сказать сложно. Так далеко я не заглядываю. Если откровенно, то задуманная мною авантюра полностью не просчитывается. Впереди слишком много факторов, не зависящих от меня. А пока я штудирую зарубежные музыкальные журналы, что по моей просьбе начала для меня заказывать мама.

Но вот то, что меня сейчас начинает напрягать всерьёз, так это желание многочисленной маминой родни «по-родственному» сесть мне на шейку и ножки свесить. Хорошо, что у меня теперь есть на кого свалить эту обузу. На Менделя где сядешь, там и слезешь, а «за попытку оседлать», ещё и должен ему, до конца жизни останешься.

* * *

А всё закрутилось после того праздника, что мама устроила по поводу моего знакомства с новой роднёй, на котором меня «взвесили, измерили и признали годным». Видимо ещё в то время в некоторые хитрож… головы запала мысль, что мальчика, который так хорошо играет на аккордеоне и неплохо поёт, можно и нужно использовать в своих собственных целях. Начиналось всё вполне пристойно.

– Фира, у нашей Зивы через неделю день рождения. Мы приглашаем Вас и вашего Мишу отпраздновать этот день вместе с нами. Так что мы вас ждём и отказа не примем. Если мальчик сыграет что-нибудь для именинницы, это будет просто чудесно.

И никого абсолютно не волнует то, что я совершенно не знаком с этой девушкой. А имениннице, кстати, исполняется двадцать «с небольшим» лет. И она по местным меркам давно уже должна нянчить первого, если не второго ребёнка. Но как-то у неё «не сложилось» с замужеством и на очередных смотринах замаскированных под «днюху», количество приглашённых кавалеров явно зашкаливает все мыслимые пределы. И мне приходится играть танцевальные мелодии, почти не прерываясь, чтоб хоть как-то оторвать потенциальных женихов от дармового стола и выпивки. Слава богу, что ещё в прошлой жизни я таких зажигательных плясовых мелодий выучил вагон и маленькую тележку, в том числе и «с еврейским колоритом», за что отдельное спасибо Борису.

Мама в восторге от моих умений и той порции благодарностей, что вывалили на неё гостеприимные и довольные хозяева. Ещё бы им не быть довольными, пацан полдня пахал как заправский лабух на свадьбе, а обошлось всё это удовольствие, в крылышко цыплёнка для мамы «музыканта» и ножку того же цыплёнка для него самого, да немножечко лапшички на гарнир. И все довольны, кроме самого «маэстро». Ох, не такой я представлял свою «музыкальную карьеру». Но меня никто не спрашивает и моим мнением не интересуется.

Мама, похоже, не понимает, что её нагло используют для скрытой эксплуатации её «сыночки». Она купается в лучах славы и того внимания, что ей оказывают окружающие. Я понимаю, что после стольких лет горького одиночества мама просто не может сейчас адекватно воспринимать окружающую реальность, и поэтому делаю вид, что я тоже рад всем этим приглашениям от совершенно незнакомых мне людей. Лишь бы мама была довольна и счастлива. Хотя бы так принести ей немного радости.

Но уже первый месяц моих занятий в институте показал, что лёгкой прогулки к музыкальному Олимпу не ожидается. Педагоги, обнаружив зияющие пробелы в моих знаниях, тут же начали «затыкать дыры» и давать мне дополнительные занятия, назначая для этого своих аспирантов и ассистентов, что, конечно же, особой любви ко мне со стороны последних не вызвало. Теперь мой «рабочий день» начинался в восемь утра и заканчивался в девять вечера.

Я записал в дневник и изучил почти наизусть расписание всех классов и аудиторий консерватории, чтоб знать, когда и где можно будет внеурочно встретиться с «дополнительными» педагогами или найтисвободную кассу незанятый рояль. Я приходил первым и уходил почти последним, все сторожа консерватории стали моими добрыми знакомыми. К новому году нагрузки достигли своей «пиковой мощности» и я, понимая, что могу не выдержать и «перегореть», решился поговорить с Григорием Арнольдовичем. Но разговора, как такового не произошло. Выслушав мои сетования на чрезмерные нагрузки, ректор помолчал, а потом огорошил меня вопросом: