Выход где вход
Шрифт:
— Ты теперь всегда его одобряешь — с тех пор, как мы развелись. Как будто ты его мама, а не моя! — возмутилась Вера. — И вообще — что ты лезешь в наши отношения? Ты же не знаешь, как и что было.
— А что мне знать? — впервые взглянула на неё мать. — Мне важно, что я тебя знаю. Этого вполне достаточно.
— Ничего ты не знаешь, — разъярилась Вера. — Ты только одно про меня всю жизнь знала — что толку из меня никогда не выйдет! И не вышло, по твоему мнению.
— А разве вышло? Мужа нет, дом — в развале, ребёнок заброшен…
Нина Федоровна растопырила пятерню и принялась
— Зарплата — раз в полгода, — продолжала перечислять Нина Федоровна. — Вот и сейчас, могу поспорить, явилась за деньгами. Мать-то экономнее тебя живет, откладывать не забывает. А у тебя в доме и в голове ветер гуляет.
— Ничего не за деньгами, — чуть не заплакала Вера. — Мы просто навестить зашли. У нас всё отлично! Лучше не бывает!
Ну, почему в присутствии этой женщины она каждый раз чувствует себя нелепым и беспомощным ребенком, напрудившим в постель вместо горшка? Даже не младенцем, стиснутым пеленами по рукам и ногам, а бездарно осрамившимся, описавшимся у всех на глазах 3-летним чадом. Ему давно пора радовать мать важными успехами. А оно ведёт себя хуже обезьяны — как недочеловек.
— Мам, зачем ты всё время меня позоришь? — выдохнула Вера, перестав сопротивляться ярости.
— Это ты меня позоришь! — взметнулась Нина Федоровна, энергично отставляя в сторону стул. — Разве не позор — иметь такую дочь?! Все — люди как люди…
Мелькнувшее в дверном проеме испуганное лицо Петьки хлыстом щелкнуло по сердцу. И он все это слышит! На ходу запахивая куртку, Вера решительно устремилась к выходу. Идиотка, что взяла сына с собой! Нельзя было его сюда приводить. И самой приходить не надо. С чего она взяла, что мать сможет её выручить?
— Давай, давай… Так я и думала, что ты ко мне с целью зашла! Наверняка заднюю мысль имела…
— Бабуль, ну чего ты, — примирительно мурлыкнул внук, стаскивая куртку с гвоздика.
Куртка не поддавалась. Петька рванул сильнее. Боковой шов с глухим треском расползся, показав обрывки ниточек. У Веры в груди от этого зрелища сердце застопорилось. Во рту — непонятная горечь и жжение, а слов нет. Одно страшное выражение лица, перепугавшее Петьку.
— Мам, ты чего?
— Я же только два дня назад её купила. Всё потратила до копейки, — еле выдавила из себя Вера. — Где я теперь новую возьму?
— Хе-хе, — весело хмыкнула подошедшая Нина Федоровна. — Я же говорила, у тебя руки — крюки! Куртку — и ту купить сыну не в состоянии. Где ты это барахло берёшь? Почему у меня ничего не рвётся, а у тебя всё рвётся? Хоть что-нибудь ты можешь сделать по-человечески?
— Бабуль, мы пошли, — поторопился защитить маму Петька. — Это я виноват. Мы что-нибудь придумаем… Да мне ещё старая куртка годится. Мам, не стой столбом. Пошли.
Сноп света, ворвавшийся с лестничной клетки в приоткрытую дверь, очертил измятый белый прямоугольник на тумбочке.
— А это что? — озадаченно поинтересовалась хозяйка. — Это вы забыли? Забирайте. Мне ничего вашего не нужно.
— Это — твоя газета, — весело пояснил Петя. — Мы
из ящика вытащили.Нина Федоровна с брезгливым ужасом изучала полуразодранный лист.
— Так. Вы зачем мою газету порвали? Я вас просила её рвать?
Ожесточенность тона не сулила ничего хорошего. Вера испугалась не крика, а очередного приступа давления или другого какого осложнения со здоровьем. Смертельным ужасом леденило её всякий раз при взгляде на безжизненные скулы и стянутые в узкую щелочку бескровные губы. То ли из дома бежать, то ли головой об стенку биться, — лишь бы не оказаться убивицей, замучившей родную мать самим фактом своего существования.
— Мы газету не рвали. Она сама порвалась, — продолжал объясняться Петька. — Мама из ящика потянула и…
— Вот, вот. Твоя мама до седых волос дожила, а не знает, как ящики открываются. Нарочно мне гадость сделала, да? Знаешь же, что я без газеты жить не могу. Там мои кроссворды…
— До каких седых волос, мам? Я совсем не такая старая, как ты мне приписываешь.
— Тебе скоро на пенсию, а мозгов — ровно как у младенца! Даже меньше…
— Мам, я же помочь хотела, — плаксиво оправдывалась Вера. — Боялась, что тебе тяжело спускаться без лифта. Думала облегчить.
— Ох, как ты замечательно мне всё облегчила! — прищурившись, ехидничала Нина Федоровна. — Теперь из-за тебя придётся на улицу тащиться, к газетному киоску. Совсем немало работы для моих больных ног. Хорошо ты для матери постаралась!
— Зачем к киоску-то? Газету и так вполне прочитать можно, — настаивал Петя, прикрывая Веру.
— Вот сам и читай! — отрубила бабушка. — А мне её даже в руки взять противно. Забирайте своё достижение.
Вера решительно обернулась уже со ступенек лестницы:
— Мам, я сама сейчас сбегаю за газетой. Не надо тебе никуда ходить. Ещё что-нибудь купить по дороге нужно?
— Обойдусь без твоего участия! — пресекла её излияния Нина Федоровна. — Всё равно всё перепутаешь и купишь не то, что надо. Только деньги на ветер уйдут! Я лучше соседа Веничку попрошу.
Дверь лязгнула, распугав местных пауков и распространив по подъезду робкое эхо. Выйдя из подъезда, они долго шли молча. Уже возле метро Вера спохватилась, что так и тащит в руках проклятую газету. Швырнула её в мусорный бак.
— Мам, а почему тебе бабушка ключи не дает? — полюбопытствовал Петька.
— Сама не знаю. Боится, что я что-нибудь украду у неё, наверное.
— Она же — твоя мама? — недоуменный взгляд исподлобья.
— Сомневаюсь, — едва слышно буркнула Вера. — Мне всегда казалось, что я — подкидыш.
Разбрызгивая слякоть и чихая от сырости, они заторопились к Марине. Сквозь туманную пелену на небе проступило солнце — блёклое, расплывчатое, похожее на луну. Робкие блики отражались в топких лужицах. Влажный запах коры и обнажённой земли принёс ощущение весны. Даже настроение чуть-чуть возвысилось — на минуточку. Вера почти настроилась на размытое солнечное присутствие, как вдруг их с Петькой снова накрыли тень и полумрак. Сначала — в сумрачном подъезде, потом в тесноватом лифте с убогой лампочкой, а дальше их приняла в своё чрево полутемная прихожая.