Выход из Случая

У Ани прямо язык отнялся. Как стояла возле контроля, так и осталась, будто прилипла.

«Чего смотришь? Правда-то глаза колет!»

Аня все стояла.

После она, конечно, много надумала, как бы можно ответить. Можно, например, было: «Злых как раз никому не надо». Ну, это бы Зубкова даже не поняла. Или бы можно: «Ты моего сына не трогай!» Тут бы нужно так, с угрозой, сказать, чтобы Зубкова почувствовала. Но у Ани не выйдет. Или, например: «А тебе-то какое дело?» И просто мимо Зубковой пройти на выход, будто Зубковой тут и нет…

Но Аня только стояла и хлопала глазами.

Дворник Ащеулова, проходившая мимо с отрешенным и непримиримым лицом, как у ней всегда, выручила Дмитренко: «Ты, Зубкова, жало-то подбери, ненароком отдавят. Анна, чего присохла? Шла, так иди».

Вслед за Ащеуловой, ватно переступая ногами, Аня выбралась наконец на улицу.

«Чего она на тебя?»

Аня только головой помотала.

«Ну и нечего слушать, — отрезала Ащеулова. — Слону ушей не хватит всех слушать. Парень-то на продленке?»— «На продленке», — кивнула Аня. «Парень присмотрен, — одобрила Ащеулова. — А в выходной с ним ехай в ЦПКО, на карусели катайся. Любит на карусели?» — «Любит», — кивнула Аня. «То-то и то», — непонятно сказала Ащеулова. Если б при карусели была круглый год работа, дворник Ащеулова пошла бы работать на карусели. И была бы счастлива. Ребятишек бы пускала бесплатно. Но там работа сезонная, а жрать-то круглый год надо…

«Парень уже у тебя большой. Мать должен жалеть». — «Я на Антона не обижаюсь», — сказала Аня.

Она больше хотела, чтоб девочка родилась. Но Антон как раз ласковый, будто девочка. И со стола приберет, и чаю со смены нагреет матери, теплые тапки несет навстречу. Прижмется щекой: «Ты без меня скучала?» — «Я всегда без тебя скучаю». — «Я тоже. А ты бы что делала, если бы меня не было?» — «Не знаю, — смеется Аня. — Не жила бы, наверное. Как без тебя?» — «Я б тоже не жил. Знаешь, как собаки целуются?» — «Нет, это не знаю». — «Сейчас покажу». Тычется Ане в лицо холодным маленьким носом, громко дышит, визжит. «Так. Поняла?» — «Поняла. Кушать хочешь?» — «Мам, а у нас братьев нет?» — «Нету, сынок». — «А сестры?» — «Откуда ж, сынок. Ты у меня один». — «Дедушки тоже нет?» — «Я же тебе рассказывала». — «И бабушки?» — «И про бабушку…» — «А вот и неправда! — так и зальется смехом. — Бабушка Оля есть. Ты что, забыла?» — «Ой, я совсем забыла», — всплеснет Аня руками, чтоб доставить ему удовольствие.

Все зовет бабушкой Ольгу Сидоровну из двадцать шестой квартиры. Пускай зовет, хорошо. А про папу сроду раньше не спрашивал, будто и слова такого нет — папа…

Третьего сентября Аня пришла к Ольге Сидоровне прямо со смены, и дверь ей открыл мужчина. Худой, мосластый, с длинным лицом и сам длинный. «Ого, это, кажется, мама!» — засмеялся. Антон сидел у него на плечах, вцепившись мужчине в волосы, кричал звонко: «Ты ж лошадь! Ну!» — «Ах да, я же лошадь», — спохватился мужчина. Взбрыкнул длинными ногами, согнулся, длинные руки свисли до полу, заскакал из прихожей в комнату, смешно оттопырив худой, мосластый зад. Глянцевый кобель Маврик, танцуя, загарцевал следом. Ленивая кошка Кристина Вторая бесшумно следовала за Мавриком, нюхала ему под хвостом и пушила шерсть. А уж за ней, пища, катились котята.

«У вас, гляжу, веселье», — сказала Аня стесненно. Сразу вошла из кухни Ольга Сидоровпа: «Не говори! С утра бесятся. Крыся, фу, я тебе молока погрела. Мавр, пошел вон! Вадим, чучело, кончай скачку, завтракать будем. Аня, это мой зять». — «Очень приятно», — стесненно сказала Аня. Мужчина осторожно сбрыкнул на диван Антона. «Да чего приятного! — махнула рукой Ольга Сидоровна. — Развелись, черти, так что — бывший зять». — «Дядя Вадим, еще!» Антон прыгал на диване, не хотел отпускать мужчину. Осторожно высвобождаясь из его рук, мужчина сказал серьезно: «Не, я вечный зять». — «Знаю, — засмеялась Ольга Сидоровна. — Куда ты денешься». — «Дядя Вадим!» - все тянул Антон. «Перерыв, — мягко отстранился мужчина. — Мама с работы, надо кормить». — «Мама в метро работает», — сообщил очередной раз Антон. «А я нигде сейчас не работаю, — улыбнулся мужчина. — Значит, я — кто? Тунеядец! Меня и кормить не надо». — «Ты худой, тебя как раз надо, — сразу сказал Антон. Подумал и посоветовал: — Тоже иди в метро». — «Это мысль», — засмеялся мужчина.

На лестнице, только вышли, Антон сказал громко: «Мама, знаешь, какое мое самое любимое имя? Я раньше сам не знал. Знаешь?» — «Ну, какое, сынок?» — «Вадим, — объявил Антон громко. — Мне это имя больше всех нравится. А тебе?» — «Хорошее имя, что ж», — осторожно сказала Аня. «Он никуда не уедет?» — «Не знаю», — сказала Аня. «Не уедет, — решил Антон, тревожно заглянул ей в глаза. — Мы с ним играть будем, ладно?» — «Играйте, конечно», — сказала Аня.

И сердце в ней вдруг покатилось куда-то. Снова будто увидала Антошку на сильных мужских плечах, звонкого, как звонок, глаза блестят, и прямо вцепился в волосы. Жесткий, мужской волос. Так и вцепился! И запах от них сразу мужской, расшалившихся мужчин — некурящий, свежий и крепкий. Не как у ней в дому пахнет, ребенком, женщиной. Ничего такого она, конечно, не воображала себе, а просто — так, мелькнуло. А вдруг? Мало чего бывает. С женой развелся, с Антошкой сразу вон как, любит детей, а своих-то нет…

Глупо, конечно. Подумаешь, поиграл с ребенком. Но тут уж в мыслях никто не волен, хоть как живешь своей жизнью, крепко. А все иной раз словно тебя кольнет: а вдруг? И тело, ощутив мгновенно слабину духа, вдруг нальется силой. Упруго. Молодо. Тоже хочет своего счастья, напоминает. Ничего, сразу под душ. Форменный китель потом застегнуть доверху, и снова ты — холоднокровный работник, выходи в любую смену. Стирка — тоже годится…

Так, глупости.

«Играйте, — осторожно сказала Аня. — Только ты не надоедай, у человека делов хватает». — «А у него как раз нету, он сам сказал». — «Нет, так будут, — вздохнула Аня. — Взрослый человек не бывает без дела». — «Он говорит, играть — тоже дело». — «Это для ребятишек», — объяснила Аня. «Нет, — Антон помотал головой. — Он говорит, взрослые с удовольствием бы играли, но их дети не принимают. И поэтому они свои игры выдумали — скучные». — «Какие еще игры?» — усмехнулась Аня. «Ску-у-у-учные», — скривился Антон. Аня еще посмеялась.

Сразу заметила в Хижняке эту черту — сказать иной раз непонятно, будто ребенок. Потом ломаешь голову, чего он сказал. Да так и забудешь. Сидит ночью на пустой станции, уже убрались, свет вырубили. Сидит, сидит. Аня не выдержит, подойдет: «Вадим Андреич, в дежурке можно прилечь». — «Тише!» — аж вздрогнет и палец к губам. «Да чего — тише? Нет никого». — «Вот это именно и прекрасно. Тишина оглушительная! Послушайте, Аня». Эскалаторщики машину выключили. Тихо, конечно. «Ночью в метро «Гамлета» можно ставить, я понял. Читали «Гамлета»?» — «Видала кино…» - «Это не то. Вон — колонны растут, как в небо. И слабый свет в них. Видите? Это за день они накопили. А тоннель идет будто сам собой…» — «Это к «Площади Свободы» по первому пути…» — «Ага, по первому. И по второму тоже прекрасно. Так что спасибо, не беспокойтесь, я посижу».

Аня все стоит рядом, неизвестно зачем.

Начальник станции подойдет, Светлана Павловна: «Как у нас, не скучно?» — «Ну что вы! Мы с Аней считаем, что возвышает душу». — «Вот промывальщик скоро пройдет, еще будет возвышенней», — смеется Светлана Павловна. «Тупиков, жаль, только нет». — «Тупиков нет. А зачем вам?» — «Живой шелест гравия в тупике, Светлана Павловна, здорово накладывается на тишину и создает незабываемый эффект под землей». — «Ну, если незабываемый, то конечно», — смеется начальник.

И вроде она уж пошла. Аня стоит зачем-то.

«Простите, еще хотел вас давно спросить…» — «Спросите», — начальник остановилась резко, и косы мотнулись. Хижняк прищурился хитро. «Вот все думаю — как, к примеру, отправить мотовоз по неправильному пути?» — «Сперва надо тогда принять, — смеется Светлана Павловна. — А потом уж отправить, верно, Аня?»

Все обращаются к Ане, то он, то она…

Аня стоит зачем-то.

Дмитренко первее всех на станции поняла, почему Хижняк именно к ним зачастил, на «Черноречспскую». Небось первее Зубковой. И если были в Ане какие смутные мысли, как он стал ходить, так давно их нет. И ничем вроде себя не выдала, ни лишним словом, ничем. А Зубкова все же заметила, вот змея. Правильно Хижняк говорит: «Я метро теперь понял — это большая деревня в огромном городе». Смехом сказал, конечно, а как раз правильно. В Новоселках чихнул, а с другого конца трассы, с Порта, уже по селектору говорят «будь здоров». Незначительная текучка кадров, народ годами друг с другом и все всё про всякого знают. И чего сам иной раз про себя не знаешь, то тоже знают…

Девушка в меховой куртке, стоявшая прямо за Аней, который уж раз говорила громко и горячо:

— Апельсины! Я уж забыла, как они выглядят!

Очередь топталась пока на месте, чтоб скоротать время. Ларек был еще закрыт. Продавщица жадно ругалась с грузчиками. Апельсины стояли в ящиках прямо на тротуаре, дразнили глаз сочной яркостью, вроде бы легкой своей доступностью при абсолютной недоступности, ибо продавщица еще не пила кофе, не писала ценник, не глядела накладные и вообще никому не давала никаких надежд.