Выкуп за собаку
Шрифт:
— Кларенс Духамель, — вежливо представился Кларенс. — Как поживаете? Ходили на балет вчера?
— Да, ходили и получили громадное удовольствие. Спасибо вам, Кларенс.
— Я звоню, потому что я сейчас в госпитале. Только до пятницы, и я...
— В госпитале? Что случилось?
— Всего лишь сквозное ранение. Пулевое.
— Какой ужас! Кто стрелял в вас?
— О... какие-то люди на Сто пятнадцатой. Да у меня ничего серьезного.
— Какой госпиталь?.. Вас навещают?.. Я приду навестить вас завтра. Завтра утром, Кларенс.
— Пожалуйста, не беспокойтесь, Грета!
Но она твердо решила беспокоиться. Кларенс проковылял
— ...ночные сестры и все такое, когда я был в Сингапуре. Британский госпиталь, конечно.
«Сингапур?»
— ... — Смех. — Малярия... подхватишь ее там. Она свирепствовала в японских концлагерях... хуже всего церебральная. Некоторые так и не выздоровели...
Грета пришла на следующее утро около одиннадцати и принесла пластиковую сумку с зеленоватыми грейпфрутами и толстой книгой в новой темной обложке. Это был сборник эссе и журнальных статей Джорджа Оруэлла «Памяти Каталонии».
— Вам нравится Оруэлл? — спросила Грета. — Возможно, вы все это читали.
— Я читал «Каталонию». Но у меня ее нет. Спасибо. Вам удобно? — Кларенс готов был предложить ей одну из своих подушек, потому что стул казался каким-то нескладным. Он немного стеснялся. Он все еще помнил тот ужасный сон и чувствовал скованность, будто на его лице, как в раскрытой книге, можно было прочесть его содержание.
Грета заверила, что со стулом все в порядке. Она хотела услышать, что случилось с ним. Он рассказал ей о происшествии, пистолете; глупо, сказал он, что ему не удалось запомнить номер машины.
— Вы виделись вчера с Мэрилин? — спросил Кларенс.
— О да! — Лицо Греты засияло. — Надеюсь, она получила удовольствие. У нас было два докладчика, а вторая часть вечера была поэтическая. Каждый читал свое или что хотел.
— У Мэрилин все нормально? — Ему было неприятно, что мужчина, лежавший справа, вероятно, прислушивался к их разговору, глаза закрыты, но это ничего не значит. Он подслушивал ради развлечения.
— По-моему, да. Она сказала, что живет в Западном округе, на Одиннадцатой улице.
Острая боль пронзила Кларенса, как будто он получил еще одну пулю. Западный округ, Одиннадцатая улица, означало: Денни, танцовщик. Значит, она живет у Денни.
— Она не сказала, — продолжал Кларенс, — с кем живет?
Грета на мгновение запнулась:
— Нет. Не говорила.
Она, возможно, догадывалась, что Мэрилин переехала к дружку. Но как она спокойно к этому отнеслась, подумал Кларенс. А что еще он ожидал? И он не стал рассказывать Грете о Денни.
— Она... Говорила она что-нибудь обо мне?
— О! Я сказала ей, что вы в госпитале. Успокоила ее, что ничего серьезного не случилось, потому что вы меня в этом заверили.
Кларенс понимал: Грета наверняка знает, что Мэрилин даже не позвонила. Он почему-то немного этого стеснялся или стыдился.
— Вам сейчас тяжело, да, Кларенс?
«Я иногда вообще перестаю верить, что Мэрилин вернется», — хотел сказать Кларенс.
— Сколько вам еще ходить с повязкой?
— Ах, это. Возможно, ее снимут в пятницу. Перед выпиской. Родители хотят, чтобы я пожил у них несколько дней. В моей квартире на Девятнадцатой улице нет лифта. Трудно подниматься
с такой ногой.— Конечно, поживите с ними. Будет кому приготовить вам еду.
Вошла сестра, улыбающаяся пуэрториканка, и предупредила, что Грете пора уходить.
— Мэрилин не дала вам своего телефона? — спросил Кларенс.
— Нет, но сказала, что как-нибудь заглянет ко мне.
Кларенса смутила многозначительная улыбка Греты. Он чувствовал: Грета понимает, что у них с Мэрилин все кончено, и считает, как это свойственно пожилым людям, что он должен смириться с этим.
— Знаете, Кларенс, если захотите пожить несколько дней у нас, мы будем очень рады. У нас есть лишняя комната, я уже обговорила это с Эдом.
Кларенс не сразу поверил такому счастью:
— Вы очень добры ко мне. Но мои родители...
— Они живут на Лонг-Айленде. В пашей квартире вам было бы легче встретиться с Мэрилин.
Это правда.
— Мне не хотелось бы беспокоить вас. Лишние хлопоты.
— Чепуха! Я совсем свободна. — Грета поднялась, улыбаясь ему, при этом уголки ее глаз, как и уголки губ, поднялись кверху. — Эд, наверное, позвонит вам. Можно позвонить вам сюда?
— Да, в коридоре есть телефон. Спасибо, что пришли, Грета. И за книгу, и за грейпфруты. — Кларенсу уже разрешили сидеть, и ему удалось проводить Грету до двери, но он чувствовал себя неловко в ночной рубашке.
Грета ушла. Степы снова стали блекло-голубыми, комната не сохранила ее тепла.
Родители Кларенса, пришедшие навестить его в тот вечер, удивились, что их сын решил воспользоваться гостеприимством семьи, с которой едва знаком.
— Не семья, мама, просто муж и жена.
Кто такие Рейнолдсы? Они не слышали о них, пока их фамилию не упомянул детектив, который звонил к ним домой.
Кларенс объяснил, как он познакомился с Рейнолдсами в прошлом месяце.
— Я не собираюсь сразу ехать к ним. — Конечно, ему хотелось бы поехать туда немедленно. Астория его не привлекала. — Эдуард Рейнолдс работает в «Кросс и Дикенсон». Старшим редактором. Они очень милые люди, мама.
— Сначала поживешь с нами, — решила мать. — Надо окрепнуть, прежде чем переезжать к людям, которых ты не очень хорошо знаешь.
— Мы приедем на машине завтра в это же время и заберем тебя, Клари, мой мальчик, — заявил Ральф.
Выхода не было.
— Мне надо забрать кое-что из дома. Почту, возможно, счета.
— У тебя есть ключи, Клари? — спросила мать. — Может, мы заедем туда завтра вечером? Но тебе нельзя карабкаться по этим лестницам... я привезу тебе одежду из домашних запасов. В нашем доме полно твоей одежды, и тебе всегда нравились старые вещи.
Кларенс потянулся за кольцом с ключами, лежавшим в тумбочке около его кровати. На кольце висели два ключа от квартиры Мэрилин, уже ставшие бесполезными.
— Возьми джинсы, может, пару рубашек. Рубашки в среднем ящике комода. Не французские рубашки с манжетами, обычные.
— Знаю, — успокоила его довольная мать.
— Мэрилин навещала тебя? — спросил отец. — Я надеялся увидеться с ней здесь.
Кларенс понимал, что его мать выглядит моложе Греты, она очень хорошенькая, ей так идет черное пальто с меховым воротником, застегнутым вокруг шеи, и жизнерадостная улыбка сияет на ее лице, и выглядит она прекрасно. Но Грета казалась ему более привлекательной, хотя, если судить по чертам лица, ее можно было бы назвать некрасивой. Он понял, что немного влюблен в Грету.