Выкупленная жизнь

— Нормально. — коротко ответил Дилан, но при этом так выразительно покосился на сына, что я в этой нормальности усомнилась. Максим был чересчур возбуждён, суетился и прыгал возле меня, требовал моего внимания.

Мы все вместе ходили в детское отделение смотреть на Полину, по пути встретили врача, который сообщил нам хорошую новость: у неё раскрылось второе лёгкое. Однако малышку всё ещё нельзя было брать на руки.

— А можно потрогать? — спросил Максим.

— Нет. Потрогаешь, когда выпишут. — покачала головой я.

— А я тоже был таким, когда родился?

— Ты был вдвое больше и темнее.

— А в кого она такая светлая?

— В папу. — ответила я. — Папа у нас белый.

— Он не белый, он седой! — воскликнул Максим. Полина, как будто услышав его голос, пошевелилась и закряхтела. — О-о-о… Ей больно?

— Нет. Все маленькие дети плачут, потому что не умеют говорить. Всё, идём, здесь нельзя долго находиться.

— А завтра мы придём сюда? — не унимался сын.

— Может быть.

— А можно я останусь ночевать с тобой?

— Ты у нас маленький мальчик? Здесь только новорождённые дети. — я легонько потрепала его за волосы.

— Я хочу с тобой.

— Нельзя. Пока Полина выздоравливает, мне нужно быть здесь.

— Ну, мама…

— Иди сюда. — я обняла его. — Скучно тебе дома?

— Мне плохо без тебя.

— Кто у нас тут мужчина? Вас там двое, так что как-нибудь справляйтесь. Приеду — проверю.

Дилан молча сидел рядом, вид у него был какой-то отстранённый, видимо, он не хотел смущать и обижать Максима.

— Дилан? — позвала я.

— М?

Я взяла его за руку:

— О чём задумался?

— Так, ни о чём. Всё хорошо.

— Езжайте домой.

— Нет! Нет! Нет! — застонал Максим.

— Веди себя хорошо, пожалуйста. Нам придётся провести здесь ещё несколько недель.

— Так долго?

— Слушайся папу, и он будет брать тебя с собой.

— Диана, ты звонила маме? — спросил Дилан.

Я тяжело вздохнула:

— Ещё нет. Мне страшно.

— Она же не чужой человек.

— Мне кажется, всё случившееся — это последствия моих давних ошибок.

— Не накручивай. Лучше постарайся выспаться. И позвони маме, она, должно быть, очень волнуется за тебя. — посоветовал Дилан.

— Позвоню ей завтра. Она, наверное, приедет.

— Хорошо. Пусть остановится у нас.

— А когда бабушка приедет? — встрял в разговор любопытный Максим.

— Скоро. Ну всё, идите. Дилан, проследи, чтобы Максим помылся перед сном. А ты, дружочек, пообещай, что будешь хорошо себя вести.

— Я и так нормально себя веду! — сказал Максим с таким выражением лица, будто его обвинили в преступлении.

Мы попрощались, они ушли. Дилан был прав: нужно было позвонить маме, ведь она — родной мне человек. Я решила не откладывать на утро и набрала её номер.

— Привет, мам. Я в роддоме.

— О господи… — послышался в трубке взволнованный голос. — Всё в порядке?

— Не совсем. Я родила вчера. Извини, что не позвонила раньше, была не в состоянии. Не всё в порядке. Она родилась очень слабая, мне даже не дали её подержать. Сейчас она в инкубаторе.

— А ты как себя чувствуешь?

— Так себе. Как будто из меня выкачали все силы, болезнь ещё сказывается.

— Я завтра приеду. Скажи, куда?

Я назвала адрес, сказала, что она может остаться ночевать у нас дома.

— Ладно, я возьму пару дней за свой счёт. — ответила мама.

— Хорошо, мам.

— Голос у тебя совсем невесёлый. Дилан приходил?

— Да. Они с Максимом только что ушли.

— Понятно. Ладно, завтра приеду — поговорим. Дочь, держись, скоро всё наладится.

И со следующего дня всё на самом деле начало налаживаться. Мне разрешили взять Полину на руки. Было страшно смотреть на неё, но я понимала, тем не менее, что это мой ребёнок. Я попробовала покормить её грудью, аппетит у неё, по сравнению с прожорливыми тройняшками Леры, был, как у маленькой пташки. Сосок еле поместился ей в рот, сначала она долго не могла взять грудь, потом, после долгих попыток, сделала несколько глотков и успокоилась. Долго держать её на руках мне не дали, сказали, она ещё очень слаба. Но я почувствовала, что Полина начала потихоньку оживать.

Врач по-прежнему не давал никаких прогнозов по поводу её мозговой активности, только предупредил, что с большой вероятностью она будет отставать в развитии. Для меня же главным было, что Полина выжила.

Мама гостила у нас 4 дня, а у Максима как раз начались каникулы, и за ним было кому присмотреть. Нас с Полиной навещали каждый день. Когда Дилан впервые взял дочь на руки, он расплакался от радости.

Нас выписали, когда Полине исполнилось 3 недели, к этому времени она уже успела прибавить в весе около 500 граммов, и её состояние уже не вызывало опасений, однако при одном взгляде на неё становилось понятно, что она нездорова, и дело было совсем не в альбинизме. Можно было подумать, что её мать злоупотребляла алкоголем, курила во время беременности и в придачу была наркоманкой.

Мне было жутко стыдно перед Егором. И хотя я просила маму связаться с ним и сообщить новость, мне даже представить было страшно, что парень подумает при взгляде на малышку. И всё же утаивать от Егора факт рождения его пары я не собиралась. Пусть видит. Пусть знает.

Первую неделю в доме царила тишина: Полина спала почти всё время. Мы купили в комнату тёмно-синие занавески, даже коляска была тёмного цвета, чтобы свет не резал Полине глаза, так как они у неё были сверхчувствительные. Она была полной противоположностью Максима, и сравнение это было не в её пользу.

Дилан, как приходил с работы, вечера проводил рядом с дочерью, мы все вместе ходили гулять с коляской. Перед сном, я поила дочь отваром живицы, чтобы она хорошо спала и лучше набирала вес. За ночь я вставала всего по 2–3 раза, Полина давала нам поспать.

Дилан позвонил матери и сообщил о рождении Полины, она задала ему всего один риторический вопрос и всё. Отца он тоже оповестил, но тот и вовсе решил, что Дилан просит у него таким образом денег. В целом остался неприятный осадок после разговора с его родителями.