Вымощена

Мне не нравилось, что рубцы стали бледнее. Это вызывало во мне желание исправить упущение.

Кобаль задержал дыхание, а его пальцы на моей щеке замерли, когда я улыбнулась. Я приподнялась, открывая объятия, когда вдруг вспомнила, что произошло на прошлой неделе. Из меня вырвался испуганный крик. Схватившись за одеяло, я подтянула его к груди и вскарабкалась на кровати Кобаля.

Может, я и спала в его постели, но он не делил ее со мной с тех пор, как оторвал голову женщине, пытавшейся меня убить, из-за чего я велела ему уйти. Я знала, что в тот момент Кобаль защищал меня. Что когда он увидел, как Эйлин атакует, то потерял контроль, из-за чего демонические инстинкты вышли на первый план.

Да, Эйлин пыталась убить меня, но никто не заслуживал такой смерти. Ее кончина была жестокой, а Кобаль не выказал никаких угрызений совести по этому поводу. Он не понимал, почему я расстроилась из-за его поступка.

Мы были слишком разными, чтобы когда-нибудь начинать работать вместе. Боль пронзила мое сердце при этой мысли.

«Ты можешь говорить ему все это, но не лги себе, Ривер».

Это была ложь. Я отдалилась от Кобаля не из-за того, что он сделал, и не из-за того, насколько мы отличались друг от друга, а потому, что была ошеломлена. Потому что во сне встретилась со своим предком, Люцифером.

В том сне Люцифер обещал использовать меня как оружие, чтобы уничтожить Кобаля. Воспоминание об этом заставило мою кровь похолодеть. Я все еще чувствовала зло, исходящее от Люцифера и омывающее мою кожу. Он предсказал, что я буду такой же злой. Кобаль считал, что я никогда не смогу стать похожей на Люцифера, но я не была в этом так уверена. В то время как я видела в Люцифере своего далекого предка, остальные демоны, включая Кобаля и самого Люцифера, считали его моим отцом. У многих людей в семье были паршивые овцы, а я делила ДНК с самим дьяволом, и это приводило меня в ужас.

Я не была настолько глупа или глубоко погружена в отрицание, чтобы не признать, что мой страх перед словами Люцифера был той причиной, по которой я отступила от Кобаля. Я не могла быть катализатором его гибели, когда так сильно любила его и когда он был единственным в своем роде, кто пережил Люцифера.

Кобаль никогда не говорил, что любит меня, но я знала, что он заботился обо мне. Наши судьбы были связаны до тех пор, пока моя смертная жизнь позволяла это, но будет лучше, если мы продолжим придерживаться дистанции между друг другом. По крайней мере, так я говорила себе тысячу раз на дню с тех пор, как мы перестали спать вместе и по большей части прекратили разговаривать.

В общем, теперь я рвала себя в клочья, стараясь держаться от него подальше. Когда-то я связывалась с Кобалем через его сны. Там я видела его фантазии обо мне, фантазии, которые в конце концов воплотились в жизнь, но с тех пор, как я втянула Люцифера в свой сон, то каким-то моя способность общаться с Кобалем или кем-либо еще через сны пропала.

До Люцифера я никогда бы не подумала, что могу контролировать свои силы таким образом. Тем не менее я подозревала, что моя подсознательная часть, которая первоначально связалась с Кобалем и Люцифером, пыталась защитить мое сердце и разум, убедившись, что в данный момент я ни с кем не пересекалась. Или, может, во всем этом не было ничего подсознательного, а моя способность контролировать сны росла по мере обретения новых сил.

Иногда по ночам я размышляла о том, чтобы снова попытаться проникнуть в сны Кобаля, но меня беспокоило то, что я могла там увидеть. Может, ему снились другие женщины? Или он все еще грезил обо мне? Я сомневалась, что сумею продолжать держаться от него на расстоянии, если увижу, как его тело снова и снова двигается внутри меня, не тогда, когда я жаждала его прикосновений каждую секунду каждого дня. Если бы он мечтал о ком-то другом, то мое и без того разбитое сердце никогда бы этого не перенесло.

Мои глаза были прикованы к адским гончим на его левой руке, когда он изменил положение тела. Псы выглядели настолько реалистично с этими острыми как бритва клыками и изогнутыми когтями, что я практически чувствовала их дыхание на своем лице. Пламя окружало гончих так, что они, казалось, были готовы выпрыгнуть из его руки.

На второй руке по коже кружило еще больше пламени. Внутри огня располагались замысловатые знаки, которые, как однажды объяснил Кобаль, были из его древнего языка. Черные отметины на обеих руках начинались с тыльной стороны ладоней и поднимались к плечам. Кончики пламени затрагивали основание его шеи, прежде чем спуститься к груди.

Сейчас я не видела их, но знала, что каждая из его грудных мышц имела круговой рисунок пламени, как и на его лопатках. Остальная часть прекрасно отточенного тела Кобаля была лишена каких-либо отметин.

Я знала его тело почти так же хорошо, как собственное. Знала, каково это чувствовать его глубоко внутри себя, знала каждую впадинку и изгиб его рельефных мышц, и я ясно помнила вкус его кожи. Я провела множество часов в его объятиях.

Вздрогнув при воспоминании о тех мгновениях, я плотнее укуталась в одеяло. Кобаль выгнул бровь, а затем выпрямиться во весь рост. На фут выше моих пяти футов девяти дюймов роста, он был самым массивным мужчиной, которого я когда-либо видела, и обладал широкой грудью, бедрами размером с бревна и руками, напоминающие большие ветви. И я позволила ему уйти.

«Ты просто идиотка».

Да, я не собиралась оспаривать это утверждение, но я сделаю все возможное, чтобы попытаться защитить его, даже если это причинит боль нам обоим.

— Что ты здесь делаешь? — спросила я, гордясь тем, что мой голос звучал спокойно. Хотя на самом деле я хотела лишь приласкать отметины, бегущие по его коже, и прильнуть к Кобалю всем телом, чтобы обнять его и на некоторое время отгородиться от всего мира.

— Я пришел за тобой, — сухо ответил он. Кобаль окинул меня взглядом с отстраненной холодностью, которая поразила меня. Я презирала это, даже зная, что сама была виновата в подобном отношении. — Одевайся.

— Мы уже уходим? — выпалила я, бросив взгляд на часы, стоящие на подставке рядом с фонарем.

Сегодня мы должны были начать миссию по походу в центр разрушенной страны и к самому Аду. Меня предупредили, что мы отправляемся на рассвете, но планы, должно быть, изменились, так как часы показывали полночь.

— Нет. Одевайся и пойдем со мной, — приказал он.

— Зачем?

— Неужели тебе обязательно подвергать сомнению каждое мое слово?

— Да.

На его виске запульсировала вена. Я не понимала, почему спорила с ним. Но знала, что это был наш самый долгий разговор за последние дни, поэтому я хотела сделать все возможное, чтобы диалог продолжался.

— Это очень важно. Одевайся, Ривер.

Кобаль повернулся на пятках и вышел из палатки. Единственным признаком того, что он приходил, было то, как колыхнулась откидная створка, возвращаясь на свое прежнее место. Я посидела с минуту, прежде чем откинуть одеяло и свесить ноги с кровати. Затем я натянула льняные коричневые брюки и коричневую рубашку, которые стали основой моего гардероба с тех пор, как я оказалась по эту сторону стены.

Коричневый был цветом, который добровольцы носили до тех пор, пока не заканчивали обучение. Единственным отличие на униформе была повязка, используемая для обозначения групп. Моя была желтой, но как только я начала тренироваться с солдатами, которые должны были отправиться в путешествие, то перестала ее носить.