Вынужденное признание

— Послушайте…

— Идите туда, — резко повторил незнакомец. Турецкий выбрался из такси, продолжая прижимать к уху телефон, и направился к арке проходного двора. Под аркой было пустынно и прохладно. Стены были изрисованы свастикой и исписаны лозунгами типа «Нация, проснись!», «Жидов на свалку!» и тому подобной чепухой. Наконец он вошел в тихий дворик. На улице едва начинало смеркаться, но здесь было совсем темно из-за густых деревьев.

— Подойдите к гаражам, — приказал незнакомец. Турецкий оглянулся по сторонам и увидел метрах в десяти от себя черные коробки гаражей. Он направился к ним. Подошел, остановился.

— Что теперь? — спросил он.

— Встаньте на колени.

— Что?

— Я сказал: встаньте на колени, — жестко повторил незнакомец.

Турецкий опустился на колени.

— Наклоните голову.

— Послушайте, — вскипел Турецкий, — может, хватит этой ерунды? Я вам не…

— Опустите голову! — гаркнул незнакомец. Турецкий усмехнулся и опустил голову на грудь.

У себя за спиной он услышал слабый шорох, но оглянуться не успел. Что-то громыхнуло у него в голове, и он потерял сознание.

18

Первое, что почувствовал Турецкий, придя в себя, — это боль в затылке. Он застонал и попытался открыть глаза. Однако глаза были так плотно, перетянуты скотчем, что он не смог даже разомкнуть веки. Руки были стянуты за спинкой стула. Стянуты так давно, что успели онеметь.

— Ну что, Александр Борисович, — услышал Турецкий у себя над самым ухом, — очнулись?

Тяжелая рука легла ему на плечо.

— Где я? — тихо спросил Турецкий, морщась от боли.

— У друзей, — пошутил незнакомец. — Как вы себя чувствуете?

— Как фарш в мясорубке.

Незнакомец засмеялся:

— Хороший образ. Правда, несколько преувеличенный. С вами все в порядке, Александр Борисович, уверяю вас. Голова еще поболит пару дней, но для вашей драгоценной жизни это не опасно.

— Спасибо, утешили… — сказал Турецкий, стараясь подавить острый приступ тошноты.

— Воды? — поинтересовался незнакомец.

Турецкий промолчал. Раздался плеск наливаемой воды, и вслед за тем жесткий край стакана уткнулся ему в губы.

Турецкий сделал несколько маленьких глотков. Тошнота немного отступила.

— Где моя жена? — спросил Турецкий.

— А где моя пленка? — ответил незнакомец вопросом на вопрос.

Турецкий сглотнул слюну.

— В кармане брюк. Впрочем, вы ведь уже наверняка ее достали.

Незнакомец вздохнул.

— Я был о вас более высокого мнения, Александр Борисович. Пленка, которую мы у вас забрали, практически пуста. Так… обрывки слов, иногда целые фразы… Бессмысленные фразы, которые не имеют никакого значения. Неужели это все, что вы собирались нам передать?

— Где моя жена? — упрямо повторил Турецкий.

— Где-где. В Караганде.

Незнакомец принялся расхаживать перед Турецким. Судя по звуку его шагов, пол был железным.

— Поймите, Александр Борисович, лично мне вы не сделали ничего плохого. Но есть люди, которых вы очень… я повторяю — очень обидели. А они не из тех, кто прощает обиды.

— И чем же это я их обидел?

— Своей глупостью — раз. Своим упрямством — два. Вам давно уже следовало закрыть дело Кожухова. Закрыть, как только вы нашли убийцу и поняли его мотивы. Однако вы продолжали копать. Зачем?

— Я делал свою работу, — сухо ответил Турецкий.

— Работу? — Незнакомец остановился. — Чепуха! Все дело в амбициях. Вы вообразили себя Шерлоком Холмсом. Пинкертоном! Какого черта вы поперлись на дачу к Дементьеву? Чего вам не сиделось дома?.. Впрочем, мы сами виноваты. Нам следовало догадаться раньше, что Дементьев не передал пленку Данилову. Однако мы уверовали в его профессионализм и считали, что он держит все под контролем. В том-то и дело… Мы слишком доверяем людям. Вот и вам я доверял, Александр Борисович, и что я получил взамен? Пленку, склеенную из нелепых обрывков. Разве это справедливо, а, Александр Борисович?

— Другой у меня нет, — хрипло ответил Турецкий. — И эта пленка была цела до тех пор, пока ваши архаровцы не обстреляли машину.

— Вы хотите сказать, что пуля попала в кассету? — удивленно спросил незнакомец.

— Именно.

— Чудеса, да и только. Значит, вы хотите сказать, что мы зря похитили вашу жену? Зря привезли вас сюда? Значит, все это было зря?

Турецкий усмехнулся:

— Выходит, что так.

Незнакомец долго молчал. Затем тяжело вздохнул и позвал:

— Бык!

Тяжелые шаги заухали по железному полу, словно кто-то и впрямь вел сюда быка или слона.

— Побеседуй с нашим гостем, а я пока выйду, покурю.

— Не хотите поучаствовать? — пророкотал молодой басок.

— Нет. Не люблю насилия. Позовешь, когда закончишь.

Подошвы незнакомца застучали по железному полу. Затем где-то скрипнула дверь, и все стихло.

— Ну что, следак, — обратился к Турецкому обладатель баса. — Приступим?

Ответить Турецкий не успел. Огромный и твердый, как железо, кулак врезался ему в лицо.

Бык бил спокойно и профессионально, без суеты, без особого напряжения. Он словно отрабатывал удары на боксерском мешке. В голову. В живот. Снова в голову. В грудь. Опять в живот.

Удары сыпались мерно и почти ритмично. Наконец они прекратились.

— Устал, — сообщил Турецкому Бык. — Отдохнем, а, следак?

Турецкий выплюнул кровь и прошелестел разбитыми губами:

— Слабак.

Бык глухо засмеялся:

— А ты ничего. Крепкий парень. Люблю таких ломать. Позвать начальство или хочешь, чтобы я продолжил?

— Валяй, — выдохнул Турецкий.

И Бык снова приступил к работе. На этот раз он старался бить по уже ушибленным местам, чтобы было больнее. Турецкий принимал удары, стиснув зубы, не издавая ни звука.

— Фу-у… — остановился наконец Бык. — Ты что, из дерева, что ли?

Турецкий молчал. Он чувствовал, как горячая кровь струится у него по шее, заливает грудь. Чувствовал боль в груди, такую, словно ему меж ребер воткнули раскаленный железный штырь.