Выплата

— Если бы он сразу извинился, я бы его не тронул. Но никто не имеет права тебя толкать, будто бы так и надо. Ну всё, всё, не плачь. Идем домой.

Губы Оли дрожат, по щекам бегут слезы. А ведь вроде бы женщина должна быть счастлива, когда мужчина ее защищает. Оля не такая, как другие женщины, за это я и полюбил ее, но, Господи, как же ее прекраснодушие иногда утомляет… Делаю движение, чтобы обнять Олю, но она меня отталкивает:

— Ты бы себя видел… — выдавливает она. — Это был словно… не ты. Что… что с тобой? Как ты мог?

Я так и не рассказал ей, что убил человека там, на безымянном острове. Объяснил, что была перестрелка, меня зацепило — без подробностей. Ни к чему это было.

— Ну а как еще я мог, а?! — тут уже я начинаю заводиться. — Я что, должен был смирно стоять и смотреть, как тебя обижают?! Может, в ножки еще поклониться придурку этому?!

— Саша, успокойся….

— Да спокоен я! — все-таки перехожу на крик. — Оля, спустись наконец с небес на землю! Ты понимаешь вообще, в каком мире мы живем? Надо уметь постоять за себя и за тех, кого любишь!

Вокруг нас никого нет. Наверно, все, кто шел в эту сторону, увидев нас, предпочли развернуться. Беру себя в руки:

— Мне жаль, что это тебя напугало и расстроило. Но Оль, невозможно же по-другому, понимаешь? Нельзя всегда быть милым и приятным, тогда тебя втопчут в грязь, раздавят, уничтожат…

Лесную тишину разрывает вой сирены. Он не с неба идет — из моего кармана, где лежит телефон. Прежде я слышал его только в демонстрационном режиме — и надеялся, что не услышу больше никогда.

Это экстренный вызов из Штаба.

Где-то произошел Прорыв.

Другими глазами-1. Инструкция к жизни

Май 2029 года

Максим Сухомлинов, 20 лет, безработный

Максим давно уже мечтал только об одном: укрыться ото всех. От матери с ее истериками, от отчима с его упреками, от сеструхи с ее бесконечными созвонами с подружайками, но главное — от близнецов-племянников; в двушке-распашонке спасения от этих двухгодовалых террористов не было. Едва один спиногрыз засыпал, другой тут же начинал вопить и будил его, и так по бесконечному кругу. Из-за этого Максим не высыпался, завалил сессию и вылетел из универа. Теперь маленькие засранцы подросли и к непрерывным воплям добавились шаловливые ручонки, уничтожающие все, до чего дотягивались. Так Максим лишился ноутбука, а вместе с ним возможности подрабатывать созданием сайтов. Ноут был куплен в кредит, так что теперь Максима доставали не только родственники, но и коллекторы.

А ведь каких-то полгода назад ему и в кошмарном сне не могло такое присниться. Когда сеструха свалила жить к своему хахалю, у Максима появилась собственная комната, где он мог спокойно учиться, работать и тупить в телефончик. И все ведь у сеструхи было как у людей: свадьба в ресторане, рождение близняшек — таких миленьких, когда треплешь их по загривкам раз в пару месяцев. И вот чего им не жилось всем вместе в новенькой ипотечной квартире? Семья Максима все накопления жахнула в первый взнос, чтобы молодые жили своим домом и всем хватало места. Нет, сестре кровь из носа понадобилось развестись. Вот зачем, спрашивается?

Максим понял бы, если бы муж сеструху избивал, квасил по-черному или хотя бы гулял на сторону — но ведь не было ничего такого. Нормальный мужик, пахал как трактор, семью содержал, ипотеку выплачивал… Нет, сестре обязательно надо было выносить ему мозг ерундой из женских пабликов: он, мол, обесценивает ее репродуктивный труд, требует бытового и эмоционального обслуживания… Истериками и воплями добивалась, чтобы замотанный на работе мужик по вечерам вместо пивка у телека мыл младенцам задницы — а то, мол, недостаточно вовлечен в отцовство. Конец немного предсказуем: сетруха с близнецами гордо и независимо вернулась в родительскую хату, что превратило жизнь Максима в ад. Работать из дома нечего было и мечтать. Пришлось устроиться продавцом в салон сотовой связи.

Несколько часов покоя он впервые за долгие годы урвал 17 декабря — вокруг него словно бы сам собой образовался звуконепроницаемый щит, непрозрачный снаружи. Правда, потом сделалось только хуже — родные стали пилить его за трусливый и бесполезный в хозяйстве Дар. В конце концов работу в салоне сотовой связи Максим тоже потерял: напарник получил Дар продавалы и теперь без напряга выполнял месячный план по продажам за одну смену, так что Максим стал попросту не нужен; ему даже не заплатили за последний отработанный месяц. Это поставило крест на планах снять хотя бы самую дешевую комнату на занюханной окраине. Все кругом твердили про новые удивительные возможности, а Максим потерял даже и те, что были прежде.

При этом все вокруг, такое ощущение, знали, что надо делать, как будто у них была инструкция к жизни, а Максим чувствовал себя загнанным в зассанный тупик — словно в какой-то момент ему подсунули чужую жизнь. И вроде возраст не такой, чтобы опустить руки — всего-то двадцать лет. Но понятие, что и как делать, нулевое.

От безысходности Максим написал отцу. Виделись они нечасто, в последний раз — когда Максиму исполнилось восемнадцать; это был праздник окончания выплаты алиментов. Но ведь все-таки родной человек, своя кровь… Отец вроде не бедствовал, занимал какой-то пост в строительной фирме, жил с новой семьей в загородном коттедже.

Отец назначил встречу в приличном пабе, заказал понтового вискаря, выслушал Максима и сказал:

— Ты сам-то понимаешь, что не развиваешься? Ты застрял на одном месте, при этом сам с этим ничего не делаешь и ждешь, что что-то поменяется? Ты думаешь, есть волшебная таблетка?

— Пап, чтобы что-то поменялось, можешь денег дать на съем комнаты, на пару месяцев хотя бы?

— Деньги тебе не помогут! Поможет волшебная таблетка. Она есть, и она называется «вкалывать», — отец залпом жахнул бокал вискаря и щелчком пальцев заказал новый. — Да, безусловно, кто-то рождается в богатой семье, и они на старте получают бонус, и с ним уже проще развиваться и чего-то добиваться. У тебя — как и у меня, как и у многих — такого бонуса нет. А значит, надо вкалывать как не в себя. Прикинь, чем бы тебе хотелось заниматься, и начинай этому учиться. Просто начни что-то делать для своего развития.

— Пап, я очень хочу — для развития. Но мне бы сначала съехать из дурдома этого, а то какое там развитие, крыша отъезжает уже… Я же в долг прошу. Я отдам.

Морда отца стремительно краснела — он надирался с невероятной скоростью.

— Да ну какие деньги, Максимка… У меня восемь кредиток, и я почти каждую ночь в холодном поту просыпаюсь — вдруг на какую-то из них деньги не перекинул, а льготный период уже истек… Последние года два жизнь стала лютым адом — все ради того, чтобы финансовое состояние не ухудшалось. При том, что я вкалываю, вкалываю и ещё раз вкалываю. Без выходных и праздников. Хотя про праздники наврал, с тридцать первого декабря по второе января таки можно отоспаться, никто по работе не звонит. С каждым годом государство всё сильнее щемит инфляцией и налогами — не, я не раскачиваю, просто констатирую. Но все херня… Осталось потерпеть ещё лет пятнадцать, пока младший окончит ВУЗ, и гори оно все синим пламенем — уйду на пенсию. А ты, сынок, уже взрослый. Запомни: в жизни можно рассчитывать только на себя.

Максим смотрел на багровую рожу отца и понимал, что никаких пятнадцать лет тому терпеть не придется — удар хватит его намного раньше, не сегодня, так завтра.

Что ж, рассчитывать на себя — так рассчитывать на себя. Будь это возможно, он укрылся бы под своим щитом до конца жизни и не вылезал никогда; но у любого Дара есть период восстановления. Как только волшебная защита спадала, родные обрушивались на Максима с новой силой. А варианты-то какие? Ни учебы, ни работы ни даже подработки. В микрокредитных организациях Максима пробивают по базе и сразу разворачивают. Можно было бы найти бабу с хатой и съехать к ней, вот только со своими прыщами и дрищеватой фигурой Максиму здесь ловить нечего: даже одинокие сорокалетние жирухи от его подкатов только брезгливо морщились. Всего-то двадцать лет стукнуло, а жизнь уже, почитай, закончилась. Если он не возьмет все в свои руки.