Выпускник. Журналист

А мне надо ценить тот шанс, что дали.

Возвращаюсь в реальность.

Передо мной в тарелке рисовая каша. На удивление очень вкусная. Беру ломоть свежевыпеченного хлеба, густо намазанного сливочным маслом.

Офигеть. Отвал башки.

Обалденный давно забытый вкус.

В эмалированной кастрюльке с облупившимся краями плавают три жирных безумно аппетитных сардельки, и я жадно поглощаю их взглядом. Понятное дело, что сардельки три и нас трое, но бабушка с мамой делят между собой одну пополам. А мне достаются целых две!

— Никогда не ел ничего вкуснее, — бормочу я.

Быстро справившись с завтраком, поднимаюсь с места.

— Спасибо, пойду полежу.

В комнате падаю на диван. Хорошо–то как.

Внезапно вспоминаю бабушкину квартиру, где в детстве проводил каникулы. Обстановка здесь сильно напоминает её дом. Только здесь нет телевизора, а на тумбочке стоит огромный радиоприемник.

Залипаю на календаре, и у меня в голове звучит набатом именно один вопрос: — Почему меня загнали именно в семьдесят шестой?

Может, потому, что Макару Сомову нужна помощь, и кто–то там в небесной канцелярии решил сделать из меня его заступника?

Всё равно моя песенка была спета, так почему бы и не попробовать?

Как по мне, так лучше драться, чем в пятьдесят лет отправляться черт–те куда на небо. Еще неизвестно, в рай тебя определят или в ад.

Тяжело выдохнув, поднимаюсь, подхожу к окну, отдергиваю шторы. Натыкаюсь на дверь, открываю и выхожу на балкон. Висну на перилах, смотрю вниз.

Во дворе дети играют в классики, женщины в цветастых платьях идут с сетками для продуктов. Барышни такие все красивые, стройные с аппетитными формами. Мда, в прошлом женщины были сплошь и поголовно стройняшками, потому, что двигались много, и еда была настоящей, без всяких–разных заменителей.

Мой взгляд царапнул стоянку. Машины — старые «Копейки», запорожцы, москвичи выстроились в рядок. Кроме сожаления и ностальгии ничего я к ним не почувствовал. Конечно, у меня тоже авто не самое дорогое, но хотя бы не нужно аккумулятор домой на ночь тащить в мороз.

Слышу звонят в дверь. Иду открывать. На пороге — девушка блондинка. Стройная, миловидная.

Улыбается и хлопает густо накрашенными ресницами.

— Макар, я к тебе, — рвется войти в квартиру.

Ух ты. А Сомов–то нарасхват.

Не спешу, стою в проеме двери, упираясь руками в косяк. Куда мне спешить? Насколько я понял, от баб здесь одни неприятности.

Впрочем, с этим всё как обычно, у нас там в двадцать четвертом тоже работает этот девиз «баба на корабле — к беде».

— Ты кто? — спрашиваю я.

— Сом, ты чего? Своих не узнаешь? — недоумевает она.

— А с чего я должен тебя узнавать? Меня машина вчера сбила, ударился головой об асфальт. Частичная потеря памяти. Так что в моих файлах тебя нет.

— В каких еще файлах? — перепугано спрашивает девушка.

— В файлах памяти.

Она недовольно морщит нос.

— Я — Света Горшкова, из соседней квартиры.

Освобождаю дверной проем, пропуская ее в квартиру.

Красотка дерзкая, прямиком идет на мой балкон. Следую за ней по пятам.

— Ну, давай рассказывай, — говорю я, хмуро сдвинув брови на переносице.

Горшкова растеряно хлопает глазами.

Рассчитывала на прежнего Сома. А он теперь совсем другой человек. И по жизни ему нравятся брюнетки. И как минимум, барышни без хвоста проблем, как у этой.

— Ладно, Света, забей. Говори, почему Коваль выкатил претензии в твой адрес? Может стоит рассказать все Лёне?

Улыбка мгновенно сползает с лица Горшковой. Она хмурится и опускается бессильно на табурет, за которым стоит большой эмалированный бак, от которого разит чем–то кислым.

То ли бражка, то ли квашенная капуста. Я еще не проверил.

— Макар, я тебе уже говорила, я не могу ничего сказать Лёне. Он из интеллигентной семьи, сразу бросит меня.

Света шмыгает носом и смахивает слезы с лица.

— Леня — это моя путевка в новую жизнь, — закатывает она глаза к небу. — Сам знаешь, мне не поступить ни в один вуз. Ты мне что предлагаешь — идти на фабрику работать?

Блондинка обиженно поджимает розовые губки, морщит недовольно курносый носик, отворачивается.

— Не бойся, выручу в последний раз, — строго говорю я. — Так что у тебя там с Ковалем приключилось?

Света бледнеет, оглядывается по сторонам, будто кто–то может нас услышать.

— Гришка проходу мне не давал весь год, — тихо говорит она. — Ну, я и согласилась с ним встречаться. Но он такой борзый, что меня хватило только на месяц. Коваль хотел от меня слишком многого. Ну сам понимаешь… — моргает глазами, сигналит мне, чтобы я понял, о чем точно идет речь. — А я не могу дать ему «это», я замуж хочу.

— Понятно, — тяну я. С горечью думаю о том, что неважно, какой год на дворе, где ты живешь — в Союзе или в другой стране, на уме у молодого парня всегда одно — красивая девушка.

Выталкиваю легонько надоедливую Горшкову из квартиры, сам тоже выхожу.

Пора уже осваиваться в городе. Не могу же я прятаться от действительности, какой бы она не была.

Иду по улицам родного города, и ни черта не узнаю. Всё здесь чужое. Всё сродни абсурду.

Скольжу взглядом по плакатам с лозунгами о пятилетках и производственных достижениях.

Твою ж мать!

Могли бы мы сейчас так жить? Вряд ли. Когда не знаешь, что с тобой произойдет завтра, как можно строить план на пять лет?

В голове не укладывается, как кому–то такое в голову пришло? Я закончил школу тридцать три года назад, надо думать, что уже ни черта не помню. Но всё же, в мозгу всплывает, что именно Косыгин разрабатывал плановую экономику, и внедрял ее.

К лешему эти воспоминания. Продолжаю свой ход вперед.

Свежеокрашенные стены домов удивляют. Помню, еще моя бабушка рассказывала, что всегда к первому мая дома, выходящие фасадами на проспекты, тщательно красили. Хватало ровно на год.

Смотрю на продавщиц в киосках с мороженым, на женщин постарше, продающих газеты, хочется им улыбнуться, милые женщины, на мужчин, спешащих на остановку с газетой «Правда» под мышкой.

Воздух наполняет запах свежего хлеба из булочной на углу.

— Сомов! — за спиной раздается хриплый мужской голос.

Разворачиваюсь — передо мной стоит молодой мужчина.

Я знаю этого человека из своего прошлого. Но как оно может пересечься с настоящим Макара Сомова?

Это Артур, известный каратист, чемпион.