Выруба

А снег уже падал хлопьями, засыпая след — нужно было торопиться.

Зачем-то Ерёма взял свой красный рюкзак, вывалив из него лишнее.

— На всякий случай возьму, — объяснил он. — Мало ли что — в тайге всё пригодится.

— Правильно, — согласились охотники.

— Вот — возьми. — Вичик протянул зашитый матерчатый пакет. — Мой НЗ. Я всегда его с собой ношу — на всякий случай. Там жратва — пригодится. Там и котелок солдатский, и чай, и всё, что надо. Мой НЗ.

— Спасибо.

— Курево есть? — спросил Олег.

— Пара пачек «Примы» в рюкзаке — хватит.

— Вы его собираете, как на зимовку, — сказал капитан. — Ты, давай — час туда, час обратно. Мы проскочим ещё в одно место, и здесь будем — выходи по своему следу. Ждем.

— Дерни на дорожку, — предложил Андрей, протягивая пластиковый стакан с водкой.

— Нет, лучше чаю.

Из железного, видавшего виды термоса, Батя нацедил остатки чая. Ерёма выпил, положил в карман пару карамелек, протянутых кем-то, и пошел по глубокому следу в тайгу.

— Догонит? — спросил Батя у Семеныча.

— Этот — догонит. Если зверь ляжет. Вот, вернется ли сегодня — это вопрос.

— Что, всё так плохо?

— Нет, просто я его знаю — будет топать, пока не охуеет.

— Ладно, мужики, по машинам! — скомандовал капитан. — Ещё один загон сделаем. Олег, останешься здесь. Жги костер — через пару часов заберем — Ерёма к тому времени должен вернуться. Оставьте котелок и жратвы Олегу! — Приказал он остальным. — Не замерзнешь?

— Угу, щас — ждите! — однозначно ответил Олег. — Топор оставьте.

Перейдя не широкое русло Еловки в полукилометре от разъяренных и огорченных стрелков, Ермолай услышал, как завелся и ушел грузовик. И сразу стало одиноко. Лес стал большим, необъятным, пустым, враждебным, глубоким. Он один — маленький человечек в этом холодном, безмолвном пространстве, среди качающихся сосен и бурелома. Главное об этом не думать — нужно сосредоточится на поиске и идти наготове, а там видно будет. Валит снег, пытаясь замести следы, но это ему не удаётся. След — не след, а одно загляденье. Идут нога в ногу и роют такую колею, что и в полной темноте из неё не выпрыгнешь. Только раненый всё обходит завалы и ногу волочит. «Значит, хорошо ранен, — не веря самому себе, думает Ермолай. — Если в живот попало — ляжет, обязательно ляжет». Карабин наготове, чуть кто зашевелится — завалит, наглухо завалит! А раненый зверь может в любую секунду из сугроба подняться — главное не прозевать. Ермолай глазами ищет место, где может завалиться зверь, чтобы успеть среагировать. Но пока всё впустую. «Да не так уж и много крови, — сознается себе Ерёма. — Да и кровь-то, как кровь — в мышцу попали. Наверное, Семеныч ему только жопу ошпарил. Попал бы в живот, наверное, кровь была бы темная, почти черная, ели бы кишки повредил. Из легкого — кровь яркая и светлая (он это где-то читал). А здесь — обычная, — будто кому-то, как в детстве, нос разбили». Но он всё равно шел, надеясь на чудо — вдруг подымет. И снег всё шел и шел.

Оставшись один, Олег от нечего делать, прошел немного последу, разглядывая кровяные мазки на деревьях и траве. «Не густо. Не догонит Ерёма. Значит, скоро вернется. Нужно дров нарубить и костерок запалить. Оглянуться не успеешь — стемнеет. Ерёма огонь издали уведет и придет, даже если сильно стемнеет». Наломав сухостойных, тонких сосен (Он их валил ногами, как каратист — делать-то нечего — греется), Олег подтащил хлысты на просеку и в самом утоптанном командой месте развел костер. Красота! Пушистый снег, костерок, потеплело. «Может чаю вскипятить? А что? — можно». Сделав на скорую руку мангал, Олег повесил котелок, набитый снегом на огонь. «Теперь вообще красота. Эх, братва! Завалили бы вы хотя бы одного оленя, обдирали бы сейчас и радовались. Вечером опять бы напились, нажрались бы мяса, баню бы затопили, а завтра можно было бы и не ехать, а сразу в город. Хотя — нет. Капитан не дал бы дню пропасть — гоняли бы ещё. Народу много — одного оленя и четырех коз на всех не хватит. К тому же уже сожрали сколько. От жадности повалили бы опять в загоны, пока бы все не попадали от усталости и водки. За те деньги, которые мы здесь прокатали и пропили, можно было бы мяса купить на всех куда больше, чем настреляли. А им чё — Ерёма платит — вот они и не жалеют горючки и водяры. Где вот сейчас Ерема? — наверное, километра два отмахал. Интересно, выстрел будет слышно, если стрельнет? Скорее всего — нет. От карабина выстрел, как хруст сломавшейся ветки. Это от ружья выстрел растягивается по лесу. А от нарезного — хрясь — и всё — не поймешь, что стреляли. Эх-ма, сколько ждать-то ещё? Давай закурим, что ли?» Олег поставил ружье к стволу сосны, а сам завалился на кучу хвороста поближе к костру.

Серый сумрак грязной вуалью окутал лес. Скоро совсем стемнеет. Снег почти успокоился, но звезд на небе не было видно — облака, значит, будет тепло. Ермолай всё ещё шел, хотя уже давно потерял надежду кого-либо поднять, поэтому карабин он повесил на плечо — руки устали. «Н-да! — Ерёма присел на пень. Закурил. — Мимо кассы! Возвращаться? А если завтра окажется, что я не дошел пару сотен метров до лежки раненого? Завтра же точно, какая-нибудь гнусятина решит проверить, ходил ли я вообще, а не под елкой отсиделся. Хотя, то, сколько я протопал, вряд ли кто-нибудь завтра протопает — сил не хватит с бадуна. Да и плевать — я им уже всё доказал — самому интересно догнать. Зверь-то рядом, один раненый — вон, всё ещё завалы обходит. Я остановлюсь — они стоят — слышат меня. Последний раз, когда я курил, они тоже почти на месте топтались. Я пошел — они побежали. Явно слышат. А им хули? — они у себя дома. Это для меня лес агрессивная среда, а для них — дом родной. Но один раненый — иначе смысла нет за ними гоняться. А раненый может не выдержать — посмотрим кто сильней». И Ерёма поднялся и снова пошел по следу, пока хоть что-то видно.

Фары машины, вначале осветили макушки деревьев, а когда она перевалила бугор, ударили в глаза. Олег прищурился и отвернул голову. Приперлись, наконец-то. Ермолай ещё не вернулся, но хорошо, что хоть эти приехали — Олег уже устал ждать.

Семеныч притушил фары, оставив лишь габариты, Макарыч вылез из кабины.

— Как дела?

— Нормально, — ответил Олег. — Чай пью.

— Ермолай вернулся? — спросил капитан и посмотрел по сторонам в поисках Ермолая.

— Нет.

— Н-да, это минус.

— Чай будешь, Макарыч? — На охоте все друг друга называли на «ты».

— Ну, плесни кружечку.

Олег, наклонив котелок, налил в кружку чай, протянул капитану.

— Спасибо.

— На здоровье.

Подошел Семеныч:

— Чё? Ерёмы нет?

— Нету.

— Хреново дело. Что делать будем? — спросил он капитана.

— Черт его знает. Глотнешь? — капитан протянул кружку.

Семеныч сделал несколько глотков. Вернул кружку. Повернулся и пошел к машине.

— Ты чё, Семеныч, поехал? — спросил Олег.

Открыв кабину, Семеныч дотянулся до ружья, вытащил его и вернулся к костру:

— Пальну пару раз — вдруг ответит.

— Давай, — согласился капитан.

«Бах!» … «Бах!» …

Тишина.

— Ты лучше посигналь — сигнал слышнее, — посоветовал Макарыч.

Борис вернулся к машине и посигналил несколько раз. Тишина.

Дверь кунга открылась, кряхтя, спустился Батя.

— Что? — не пришел?

— Нету.

— Плохо. Какие мысли?

— Думаю, — ответил капитан.

— Думай, Серега, — согласился Батя и взял у него из рук кружку.

Капитан закурил, потоптался у костра, ногой пододвинул в огонь обгоревшую ветку и сказал:

— Давайте так сделаем: Боря, ты вези всех в деревню и с Андрюхой возвращайся обратно — если до этого времени он не придет — ночуем здесь в машине.

— Я тоже останусь, — сказал Олег.

— А тебе-то нахуя?

— Просто. Веселее будет.

— Как хочешь, — согласился Макарыч. — Давай, Боря, вези и возвращайся скорее. А то мы тут околеем.

Не раздумывая, Борис залез в кабину, Батя захлопнул кунг и тоже сел в кабину. Покрутившись по узкой просеке, машина развернулась и, качаясь, поползла за косогор.

— Ну, что брат-финансист, кочегарь, — сказал капитан, обращаясь к Олегу.

Тот подкинул охапку сучьев в костер и спросил:

— А что ты Андрея сразу не высадил?

— Чтобы Боря один не возвращался. Помнишь, как мы вчера сели? Вот. Вдвоем в машине веселее… и безопаснее в принципе.

— Понятно.

«Всё! — решил Ермолай. — Стоп. Дальше идти, смысла нет — темно. Даже если встанут — нихрена не увижу — смажу. Возвращаться? Устал. Мужики ждать будут. Переживать». Ерема снова присел на поваленное дерево и закурил. Даже в полумраке, желтый дым дешевых сигарет отличался от снега. Но крепкий табачок, казалось, согревал. Остановившись, Ермолай почувствовал, как он, действительно, сильно устал. Руки тряслись. Слабость. «Снег. Снег — это хорошо — хоть что-то видно. Летом ночью в лесу — хоть глаз выколи, а зимой на фоне белого снега, ничего — терпимо, хоть что-то видно». Ерёма огляделся. «Следы его, наверное, завалило. По крайней мере, в самом начале — точно завалило. В темноте, по ночи можно и не разглядеть — заблудишься. Придется, видимо, ночевать. А мужики в машине не замерзнут. Попереживают — это да. Но завтра всё поймут — лучше остаться здесь, наверное, чем блуждать и тратить силы. Устал. Обратно столько же — не выдержу. Н-да! Остаюсь!» Принято решение, сразу стало ясно, что дальше делать. «Так. Нужно разбить бивак. Нужно подходящее место». Сняв карабин, через прицел Ерёма ещё раз оглядел всё вокруг. В прицеле просветленная оптика, и хрен его знает как, но через оптику в сумрак видно лучше, чем простым взглядом. Побродив, не отходя далеко от следа, Ерёма нашел подходящее место: Упавшее дерево, вывороченный корень, как шалаш или как блиндаж — три «стены» и какой-никакой «потолок» из сплетенных корней. Повезло: «Нормально, Федор! Отлично, Константин!» Первым делом — нарубить пихты на «постель», а потом — дрова. Скинув рюкзак, достав нож (жаль, топор не взял), Ермолай пошел к ближним сосенкам рубить ветки. Ветки хлипкие, не густые — плохо, что нет рядом ели или пихты. Но, что делать? — что уж есть. Провозившись с лапником, Ерёма ещё больше устал, но нарубил, как ему казалось, достаточно. Теперь дрова. Благо, этого добра здесь много. Сухостой кругом. Старая заповедь — тащи дров столько, сколько не сожжешь за неделю — тогда будешь чувствовать себя спокойно. Самое хреновое ночью зимой в тайге — это экономить дрова. И Ерёма натаскал много дров. Очень много. Даже если ударит мороз — он будет жечь не жалея и сдюжит. А мороз может вдарить, и, боясь этого, Ерёма таскал и таскал сухостой. Эх, пару бы бревен, чтобы соорудить «нодью», но топора нет — жаль! И все-таки ему повезло: старая сосна, падая, переломилась на три части — две из них можно было дотащить, третья — корнями впилась в землю и не поддавалась. «Нормально! — решил Ерёма. — Всё же есть Бог на свете!» И он перекрестился, достал из-под свитера потертый алюминиевый крестик на капроновой ниточке и поцеловал его. «Сдюжу!»