Выруба

— Ну, что, Иваныч, покананадим сегодня? — Не успел Иваныч устроиться на лавке, как к нему тут же обратился Витька Пахомов, кивая на его самодельный мягкий чехол с заветной «кормилицей», как называл своё ружьё Батя.

— Как Бог даст, Витёк, как Бог даст.

— Ну, ни скромничай Валерий Иванович — ты же талисман наш. Когда мы с тобой без добычи приезжали? В прошлом годе ты прямо на дороге быка завалил. Помнишь?

— Помню.

— Ещё бы!

Несколько месяцев назад, осенью, во время гона, мужики возвращались, уже по темноте, злые, заведенные и без добычи — пустые. Негодовали: «Весь день промотаться, прореветь и даже не увидеть зверя! Лес переломали — всё повырубили — не лес, а пустыня. Там, где раньше зверь во всю ревел, теперь выруба. С каждым годом всё хуже и хуже. Откликается, но не выходит — боится. А как не бояться — одни лесовозы?! А китайцы эшелонами вывозят лес, машины день и ночь идут по трассе груженые под завязку. Да когда же это кончится?! Зверь уходит, скоро вообще добывать некого будет! Достало — ей Богу!» И вдруг на дорогу выходят три зверя — бык и две матки. Валерий Иванович ехал в кабине. Не раздумывая, как только в свете фар появились звери, он открыл дверь, и, не успел Семёныч остановиться, как Иваныч с подножки начал шмалять из своей эМЦэшки по быку, и на четвертом выстреле лег бык прямо на дороге. Матки прыгнули в чащу. Почти час команда прямо на дороге возилась с быком на зависть редким машинам, которые притормаживали, думая, авария, и останавливались, когда видели в чём дело, чтобы дать совет довольным «добытчикам». Мужики вернулись «с полем». Всю Ночь в Доме Охотника жарили печень и мясо — хороший был олешка, его рога прибили над входом.

— Витя, спасибо, тебе конечно на добром слове, но загадывать я не люблю. К тому же и ты с нами едешь. Тебя, видимо, специально в противовес остальным берут, чтобы у зверя шанс был — так что загадывать я не берусь.

Иваныч хитро подмигнул команде.

— Завязывай, Иваныч! Я честно отрабатываю на номерах — я, что ли, виноват, что на крайний номер никто не выходит?

— Я тебе не про крайний номер говорю — ты нахрена колхозного коня убил?

Охотники вопросительно посмотрели на Батю, а Виктор, морщась, спросил:

— Какого коня?

— Какого коня? — Колхозного! Какого? Ты что ж, мил человек, думал никто не узнает?

— Но-ка, но-ка, что за конь, Иваныч? — стали спрашивать мужики — они, и в правду, были не в курсе.

— Ну-у, ребята, это интересная история! — обращаясь ко всем охотникам, заговорил Валерий Иванович, слегка откинувшись на борт и поплотнее втиснувшись под воротник. — Слышал я, товарищи, что наш Вичик ни так давно, как-то по осени, втихаря, поехал на рёв со своими дружками-алкоголиками.

— Чёй-то они алкоголики?

— Мне кажется, что лица, работающие на складах, любят ни только много поесть, но и с удовольствием выпить, а иначе, куда девается спирт? Или вы там все непьющие?

Виктор, в недоумении, пожав плечами, развел руки. Хотел возразить, но Батя продолжал:

— Насколько я понимаю, до места доехать они не успели, а уже нажрались как свиньи. Верно я говорю? Верно! «Таблетку» нашу засадили в болото по самые помидоры. И зачем Семеныч вообще вам дает транспорт? — На своём надо ездить. В общем, извозились они в грязи, просидели ночь в болоте, весь день болели с похмелья на жаре и только к вечеру опомнились, когда жара спала, и пить уже было нечего. Ну, и что прикажете делать? — Пора возвращаться. Хорошо хоть машину вытащили. Сели наши охотнички и поехали в ближайшую деревню за чем? За водкой. Пока то да сё — стемнело, магазин закрыт. Но они, настырные наши, всё равно где-то нашли, причастились, и, чтобы сократить путь, помчались напрямки к городу не по трассе, а по колхозной дороге между лесом и полем. А так как шары залиты, а патронов не меряно и фара всегда в наличии, стали Вичик с друзьями соседние пригорки ощупывать — вдруг глазки заблестят. На косогорах они нихрена не увидели, а вот в поле у стога глаза разглядели. Витя наш, со своей длинной пукалкой сразу определил, что это зверь — он у нас знаток, понимаешь, — и пальнул. Как ни странно — попал! Когда к стогу подъехали — оказалось лошадь. Вы бы её хоть забрали, что ли.

— Мы её хотели забрать. Пока начали свежевать, от деревни какой-то мотоцикл в нашу сторону попёр. Мы что — ждать должны? Запихать целиком не успели — тяжёлая, да и в «Уазик» не вмещается. Мы ждать не стали — уехали.

— Уехали они! — Иваныч двумя ладонями указал на Пахомова. — Они уехали, а в колхозе теперь пахать не на чем!

Мужики засмеялись.

— А сейчас нет колхозов! — парировал Виктор.

— А это никого не волнует — ты коня убил! — Батя достал из пачки сигарету без фильтра, закурил и продолжил: — Если бы вас, алкоголиков, поймали — сидел бы ты, Итинька, сразу по двум статьям: за порчу народного добра и за браконьерство.

— И за убийство! — вставил кто-то.

— Да, и за убийство тоже, — согласился Иваныч. — Хороший конь — это, как член семьи, особенно в деревне. Вот твоего кабыздоха кто-нибудь бы подстрелил — ты бы такой вой поднял! «Убили! Убили!» И обязательно бы попытался найти «убийцу» и отомстить. А всё потому, что любишь ты своего пса больше жены, хотя толку от него, как от козла молока. Твой Сери-бери-рнар только «Педигри пал» мешками жрет, да кучи огромные валит на детских площадках — детям играть негде, но для тебя роднее твари нет. А лошадь, Витя, лошадь — животное полезное, как и слон. Так что, брат, повезло тебе, что вас не поймали!

Мужики веселились, а Вичик, зло свистнув в папиросу, уткнулся в воротник и замолчал.

Машина дернулась и остановилась. Капитан с наружи открыл дверь.

— Шестеро загонщиков ко мне.

Мужики, быстро посовещавшись, решили, кто идет в загон, и загонщики выпрыгнули из будки.

— Так, мужики, короче, — сказал Макарыч. — Идете по этой просеке метров триста. Потом расходитесь. Растянулись, но каждый видит соседа слева и справа. Гоните вот на этот бугор и за него. Начинайте минут через тридцать — к этому времени мы будем уже там, на номерах. Проверим этот распадок — в заход следы есть. А вы пока маскхалаты наденьте. — Обратился он к тем, кто остался в будке. — На номерах не курить! — И захлопнул дверь.

Через тридцать минут, бросив «66-ой» у начала следующей просеки, проскочив бесшумно полкилометра, все были на номерах.

Номер Ермолая самый дальний. Он прищелкивает оптический прицел и жалеет, что по дороге не пристрелял карабин — не дай Бог, сбился прицел. Обычно оптику пристреливают по придорожным знакам, поэтому они, как правило, на лесных дорогах дырявые. В этот раз ни времени, ни возможности пристрелять не было — сидел со всеми в будке, и не удобно было просить: «Остановитесь, я сейчас оптику пристреляю». Ладно — поживем — увидим, — решил он. — Если близко будет — по планки можно лупить.

Справа от него остался капитан — он всех расставлял по ходу. Через одного от капитана встал Вичик. Семёныч был далеко — на третьем номере — ему и так достается рулить, чтобы меньше ноги топтал, выставили его поближе к машине.

Тишина в лесу. Мужики пытаются успокоить дыхание и слышат, как бьются их сердца. Проверяют стволы — не попал ли снег или соринки, заряжают, удобно утаптывают снег под собой, просматривают зону обстрела, знаками общаясь с соседями, и на всякий случай, чуть-чуть вытаскивают (на треть длины) дополнительные патроны из патронташей. Сейчас начнется — первая охота в этом году. Все напряжены — сейчас начнется.

«Опа!», «Ап-ап!» — сначала еле слышно раздается впереди. Всё — пошли. Загонщики кричат, колотят по стволам — всё громче и громче. Гон приближается. Вот они уже перевалили бугор — стали различимы слова. Матерятся. Кто задохнулся на подъеме, просто с хрипом гудит «У-у-у» или «А-а-а», но звуки издает: сейчас он отдышится и заорет: «Опа!».

Зайца Семеныч увидел давно. Сначала он им просто любовался, пока белый пушистый комочек метался вдоль номеров. Но вот, не понимая, что происходит, не замечая замаскированных охотников, заяц делает в сторону Бориса несколько прыжков, поворачивается к гону, встает на задние лапы, но так ничего не поняв и не увидев, опускается и снова скачет к номеру. Как в кино — так близко — даже видно, как глаза блестят. Семеныч, не упуская из виду зайца, одновременно просматривает, не покажутся ли впереди темные фигуры животных: может, подняли кого? Но пока животных нет. Косого уже можно бить, но вдруг гонят зверя — выстрел напугает, и зверь может свернуть в бок. Кто знает что там: козы, изюбрь или пусто? А если есть? Семеныч нервничает. «Опа!» — перед ним маленькой точкой появляется фигура загонщика. Зверя нет. Заяц на задних лапах стоит спиной к Семенычу. Он тоже увидал загонщика, хотел броситься наутек, но поздно — гремит выстрел! Зайчишка отлетает на полметра, и только после этого Семеныч понимает, что не перезарядил: бил зайца картечью. «Что там от него осталось?» — думает Семеныч, и автоматически, переломив двустволку, меняет патрон. Слева ещё выстрел, и через секунду — ещё. Загонщики подходят: «Пусто».

— Кому как! — Семеныч идет за ушастым. Поднимает, разглядывает: удачно — одной картечиной в спину сбил косого. Вторая попала в шею бедняге. «Ну, что — всё хлеб! Татьяна будет довольна — не пустой приеду». Слева кто-то кричит, что тоже зайца добыл. К машине! Номера снимаются, и все с шумом, обсуждая, как подбили косых и почему пусто, идут к машине. Как дети, точь-в-точь.

Следующий загон снова пустой! Вообще пусто: ни зайцев, никого. А время — почти два. Солнечно. Морозец. Перекур около машины: