Выше стен

Когда врачи разрешили мне пойти в школу, я была старше одноклассников. Но ума и сообразительности сей факт мне не прибавлял. Как и авторитета.

Меня унижали, обзывали, даже били, и ощущение, что я так и не смогла выбраться из каменного мешка, преследовало, мучило, сбивало с ног. Но я научилась выбирать маски и играть нужные роли, и в конце девятого класса самый популярный мальчик в школе захотел быть со мной.

Больше не было страхов — он провожал, заботился, указывал правильное направление. Больше не было смешков и издевок… Но он не был красивым, потому и разослал наши интимные фотки всей школе.

Ученики противно ржали и тыкали в меня пальцами, но я не понимала почему. Ведь фотографии-то красивыми были, а интерес парней, вопреки замыслу подлеца, возрос до небес.

Тогда я выбрала роль бесшабашной, веселой и доступной девчонки и не отказывала никому — было приятно хотя бы короткие минуты под грязной лестницей чувствовать себя нужной. Я думала, что этот путь к нормальности был верным, но…

Однажды нас застукала техничка, и случился грандиозный скандал.

После визита к директору мама и Андрей долго объясняли, что такое поведение постыдно для девушки — я смиренно кивала, но так и не вникла в суть упреков. Ведь в этой роли я смогла влиться в социум спустя столько лет насмешек и игнора!

Родители забрали документы и настояли на колледже.

Все лето я посещала крутого психотерапевта и вроде бы усвоила правила игры, но, поступив на первый курс, по инерции пошла проторенным путем.

Кто же знал, что вошедший в аудиторию парень Святослав (Господи, какое крышесносное имя!..) окажется благородно, эксклюзивно красивым, но наглухо закрытым…

— Регинушка! — Кто-то хватает меня за ремень, связанный узлом на пояснице, и я едва не падаю. Поднимаю голову и вижу взъерошенную встревоженную маму. — Остановись, пожалуйста. Ты идешь не в ту сторону. Держись за меня.

Позади нее мельтешат незнакомые городские пейзажи, и приступ паники скручивает живот.

Серые безликие дома.

Каменные глыбы.

Камни, камни, камни…

Сердце бьется у горла, на лбу проступает холодный пот, от тошноты распухает язык.

— Регина, я здесь. Дыши, дыши глубже… — уговаривает мама, сознание цепляется за спокойные интонации, я моргаю и перевожу дух.

Повисаю на ее локте и, спотыкаясь, плетусь рядом.

— Где мы, мам? — хриплю, и мама смеется:

— На верном пути.

В воздухе стоит тяжелый дух осенних костров, в сером небе плывут лохмотья туч, вечереет. По дороге к коттеджному поселку мама как может забалтывает и отвлекает меня от последствий испуга — обещает обалденные круассаны и чай с имбирем на ночь, а еще клянется, что без моей помощи не разберется с антикварной посудой, принесенной недавно Андреем.

Мама скучает по мужу, но не унывает, ведь ее заветная мечта — арт-салон и ресторан с блюдами, поданными на настоящем дореволюционном фарфоре — при участии Андрея совсем скоро примет первых посетителей.

Она сжимает мои пальцы и тепло улыбается, и жизнь, несмотря на надвигающиеся холода и унылые крики птиц, вдруг расцветает яркими красками.

Хорошо, что у мамы есть Андрей. Хорошо, что у меня есть мама. Хорошо, что есть поддержка и любовь.

— Почему люди бывают озлобленными? — выдаю я, и мама мягко поясняет:

— Вероятно, в прошлом с ними произошли неприятности. Или они запредельно одиноки и их некому отогреть.

Что-то щелкает в моем калечном мозгу.

Я знаю, каково это. Я хотела бы его отогреть.

И вечером, разделавшись с выпечкой и чаем и поцеловав маму, я сбегаю в комнату. Сажусь на широкий подоконник, кутаюсь в мягкий свитер и вглядываюсь в темноту, глухой забор, черные кроны тополей и заплаканные глаза звезд высоко над ними.

Тот парень отгородился от мира ледяной стеной, но за ней спрятана боль. Огромная боль — я почувствовала ее, как только приблизилась. Он не справляется с ней и, как раненый зверь, сам вышел к людям.

Мне хочется, чтобы о нем перестали говорить плохо — ведь никто даже не пытался подойти ближе. Мне хочется, чтобы он больше не был одинок — потому что в мире, наполненном красотой, одиночеству нет места.

Набираю побольше воздуха в легкие, провожу пальцем по экрану смартфона и отправляю на заученный наизусть номер короткое эсэмэс с пожеланием спокойной ночи.

***

Я сплю как убитая, а утром вскакиваю задолго до будильника и бегу в ванную. Душа поет, ноет, горит и не вмещается в груди — кажется, так чувствуют себя пьяные.

Вернувшись в комнату, распахиваю створки молчаливого доброго шкафа и вытягиваю наружу темно-синее винтажное платье в мелкий горох, купленное на блошином рынке. Я восторгалась им до слабости в коленях, ждала повода надеть это сокровище и продемонстрировать людям — и шанс представился. Укладываю розовые волосы в подобие прически, разбавляю бледность лица броским темным макияжем и массивными пластиковыми серьгами.

Я украшаю собой этот мир, я люблю его и уверена — это взаимно.

После плотного завтрака целую маму в щеку и с придыханием сообщаю:

— Мам, я задержусь после занятий. У меня свидание.

— Ну и ну… — Она нервно комкает кухонное полотенце. — Что за парень? Он точно тебя проводит? Он порядочный? Если будет страшно, звони мне обязательно, ребенок!

Я не слушаю ее напутствия — решительно шагаю в неизвестность, и раннее сентябрьское утро теплой солнечной ладошкой гладит волосы.

Легко добираюсь до колледжа, смело вливаюсь в поток студентов у ворот и, всматриваясь в номера аудиторий, дохожу до нужной… У двери стоит Святослав.

Сердце подпрыгивает и катится с горки вниз, я заглядываю в серые, как дождливое небо, глаза и тону в них.

9 (Святослав)

Впервые за два года я ощущаю что-то вроде азарта — «папина радость» настрочила мне сообщение. Эта дура повелась на мои приторные улыбочки и теперь не соскочит.

Посмотрим, насколько слова папочки о «несчастной доброй девочке» соответствуют действительности.

Самое интересное только начинается, и я рвусь в бой — собираюсь по полной запудрить ей мозги, хотя, вероятно, их у нее попросту нет.

Чтобы закрепить результат, достаю из коробок мятые слаксы, оставшиеся с последнего звонка, и отправляюсь на поиски утюга.

В гостиной, за неимением других комнат ставшей «будуаром» матери, бардак похлеще, чем в моей норе — на незаправленной кровати валяется одежда, журналы и косметика, воняет духами вперемешку с чем-то кислым, а столик у зеркала завален бумагами.