Выше только звезды

Лолиту же расстраивало в этой жизни только то, что мальчики не обращали на нее внимания. Ну ладно, Алик, он хулиган и бандит. Но и Данила с ней обращался, как с любой другой девчонкой в классе. А папа уверял ее, что она лучше всех, и называл Маленькой принцессой. Когда она жаловалась ему, рассказывая о равнодушии мальчиков, он уговаривал ее потерпеть еще года три-четыре. Он уверял, что тогда они будут носить ее на руках и заботиться о ней. А пока для этого есть он. Она ему верила. Папа всегда говорил правду.

А Дина размышляла о том, в какую бы спортивную секцию ей записаться, чтобы и в будущем всегда защищать брата. Она думала о том, что сегодня, несмотря на поддержку товарищей, Алик ее не тронул, наивно переоценивая ее силы. Думал, что может не справиться с ней на глазах мальчишек. А она уже перестала удивляться тому, что становится слабее Даньки. Он ее побарывал, когда они шутливо соревновались дома, правда, пока это случалось после продолжительной борьбы, но она знала, что дальше будет хуже. И Наталья Сергеевна это подтвердила. А ведь раньше силы ее и Дани были равны. Конечно, она девочка, но это не значит, что ее младший брат должен оставаться беззащитным. А потом она весело расхохоталась и принялась рассказывать ребятам, как бегала по улице и приставала ко взрослым прохожим с просьбой позвонить директору школы, а никто не соглашался, и как ей удалось все же уговорить одного дяденьку, который в детстве тоже был хулиганом. Она сказала ему, что хочет сорвать урок математики, а он начал говорить, как в свое время срывал уроки физики, но она убежала, потому что торопилась обратно. Они пошли домой, потому что уроки у них закончились, и долго смеялись по пути. Жили они все в одном доме, построенном недавно Союзом писателей по проекту Виктора Горшкова. А это значило, что у дома был великолепный экстерьер и удобный интерьер. И сюда переселились три семейные пары со своими детьми, без сожаления расставшись со стариками, которые не возражали, потому что любить внуков по выходным и праздникам было проще, чем ежедневно, когда хочется тишины и покоя.

Наталья Сергеевна, поменяв спортивный костюм на обычный женский, превратилась из учительницы физкультуры в нормальную женщину. Она стояла в тренерской перед большим зеркалом, придирчиво себя рассматривая. Ей было чуть за тридцать, и именно на столько она и выглядела. Она была высокая, статная, с плечами, может, несколько широковатыми, но отнюдь ее не портящими. Зато ей не приходилось, как другим, подшивать к платьям и джемперам подплечники. Фигура, как у нее, была сейчас в моде. У нее была красивая упругая грудь, развитые мышцы брюшного пресса не дали появиться животу, хотя она и рожала, тренированные мышцы уберегли ноги от варикоза. Так что, можно сказать, спорт помог ей надолго сохраниться красивой и молодой. Да и только. Профессиональной спортсменкой она не стала, и никогда не бывала на олимпиадах, о чем мечтала в юности. Но даже те блага, которые дал ей спорт, пропадали даром. Она так и осталась матерью-одиночкой и перестала надеяться на то, что это изменится. А ведь она еще могла родить. Но коллектив у них был в основном женский, мужчины только женатые, и если и предлагали что-нибудь, то только не брак. Она распустила волосы, забранные в хвост, и они черной лавиной упали на плечи. Они были ее главным богатством и прекрасно сочетались с серыми глазами. Она подкрасилась и еще раз осмотрела себя. «В общем-то ничего, — подумала она. — Только зачем? Все равно он женат, обожает свою дочь и никогда не разведется, хоть и любит женщин. Иначе откуда было бы взяться разговорам о внебрачных детях». Она собиралась зайти на работу к Роберту Сафронову-Вершинину, отцу Лолиты и, возможно, еще одного мальчика. Она усмехнулась, мысленно произнося его фамилию. Странно, что некоторым женщинам так нравится унижать своих мужей, заставляя их брать свои фамилии, а главное, что те на это соглашаются. Она знала по рассказам Альбины, что Алик Горшков носит фамилию матери, как и его отец. «Жена Роберта уступает ей в стервозности — она все же позволила своему сохранить хотя бы часть мужского достоинства, согласившись на двойную фамилию, но все равно свою поставила первой». Наталья Сергеевна знала, что если бы она вызвала Сафронова-Вершинина в школу, он бы обязательно пришел — его беспокоило все, что касалось его ненаглядной доченьки. Но дело было в том, что вызывали его в школу слишком часто. Хотя Лолита повода для этого не давала. Просто у них в колледже было слишком много молодых учительниц, а у Лолитиного отца, благодаря рассказам Альбины, была репутация «ходока», не слишком обеспокоенного общепринятой моралью. И каждая надеялась очаровать его, оставшись вечером наедине в пустой классной комнате. Чем все это заканчивалось, никто не знал, учительницы загадочно отмалчивались, тем самым только возбуждая любопытство остальных. А Роберт Михайлович, несмотря на свои сорок три, был по-прежнему красив и по-прежнему находился в великолепной физической форме. Не устояла даже биологичка — пятидесятилетняя женщина, недавно ставшая бабушкой. Все приставали к ней с расспросами, но она, как и остальные, загадочно молчала. Наталья Сергеевна не хотела уподобляться им. Она знала, что Роберт — известный фотокорреспондент популярного цветного журнала с громким названием «Жизнь», а значит, завален работой, и ей не хотелось надолго отвлекать его и еще не хотелось, чтобы он подумал, что и она — как все.

Она ехала в троллейбусе из центра, где находился колледж, к набережной, на которой возвышалось высотное здание городских редакций, и вспоминала…

Это было четырнадцать лет назад. Наталью Сергеевну звали тогда Наташей. Она была красива, но это ее не особо волновало, хоть и было приятно, что на нее обращают внимание и даже часто объясняются в любви. Ей предлагали руку и сердце, но тогда в ее планы замужество и семья не входили. Ей было восемнадцать, а она уже была мастером спорта по плаванию и чемпионкой области. Победить на первенстве России ей казалось делом простым. А дальше должна была осуществиться главная мечта — войти в олимпийскую сборную. Когда в их спортивное общество «Кристалл» пришел новый тренер и начал работать с их группой, она из себя выходила, стараясь проплыть стометровку как можно быстрее, чтобы он включил ее в сборную на первенство России. Поглядывая краешком глаза в его сторону, она вдруг обнаружила, что он не сводит с нее глаз, и душа ее затрепетала от счастья. Когда же она, едва переводя дух, вышла из воды и подошла к нему, он, вместо того чтобы легонько хлопнуть ее по плечу и сказать: «Молодец, девочка», показывая секундомер, как это делал предыдущий тренер, ничего не сказал, а все так же молча глядел на нее. Она тоже молчала, дожидаясь, когда же он, в конце концов, ее похвалит или, если ему что-то не понравилось, скажет об этом. Так они долго стояли, как два идиота, около кафельного портика бассейна, пока она не замерзла. Тогда он, увидев, что ее кожа покрылась мурашками, сказал: «Ты простудишься. Иди переоденься». И почему-то покраснел.

— Какой результат? — спросила она.

— Я не смотрел на секундомер. — Он покраснел еще сильнее.

Она никак не могла привести в норму дыхание, но, зная, что первое впечатление самое сильное и что нужно именно сегодня доказать ему, на что она способна, сказала: «Засекайте время, я проплыву еще раз».

— Нет, на сегодня хватит, ты устала, — возразил он.

Вероятно, ему не понравилось, как она плыла, и он зачислил ее в неперспективные. Иначе он бы заинтересовался ее результатом, ведь он все время на нее смотрел.

— Я сказала, засекайте время. — Она вспыхнула от злости и направилась к лесенке бассейна. Если так будет продолжаться, то первенства ей не видать.

— А я сказал, на сегодня хватит. — Он поймал ее за руку, оттащив от края бассейна, и, легко преодолев ее сопротивление, подвел к двери, ведущей в женскую раздевалку, а потом повернулся и пошел в сторону душевой.

«Кретин», — шепотом выругалась она, чтобы он не услышал. Обозвать его вслух она бы не посмела — за это можно было не только не поехать на первенство, но и вылететь из команды.

К ее ужасу, он вдруг обернулся, но, не сказав ей ни слова, ушел. Она долго ревела, стоя под душем и потом, в раздевалке, пока сушила волосы под феном, ревела от злости, обиды и страха.

Выйдя на улицу, она все еще не могла успокоиться, и слезы текли у нее в три ручья. Расставаться со спортом только потому, что к ним прислали какого-то дебила, который в тренерской работе ничего не смыслит, а она была настолько возмущена, что сказала правду о нем, — это казалось ей верхом несправедливости.

— Ты что, Наташа, обидел кто? — участливо спросил ее старичок-сторож, выходя вслед за ней, чтобы запереть дверь вестибюля.

— Да ну, дядя Коля, — пожаловалась она сторожу, стоя на крыльце, — у нас вместо Сергея Николаевича такой… — Она осеклась, заметив сквозь слезы, что дядя Коля делает ей какие-то знаки, указывая глазами на что-то за ее спиной.

Она резко обернулась, и внутри у нее все оборвалось. На крыльце, засунув руки в карманы модного кожаного плаща, стоял ее новый тренер. Первой ее мыслью было: «Он все слышал». Второй: «Что он здесь делает?». Третьей: «Если дядя Коля запер дверь, значит, во дворце никого не осталось, и ждет он меня». И тут ей стало совсем плохо: «Значит, он слышал то, что я сказала у дверей раздевалки, и ждет, чтобы выгнать меня из команды». А он все это время, пока она соображала, стоял как истукан и молча смотрел на нее, а потом достал из кармана платок и вытер ей слезы.

— Пройдемся, — сказал он.

И они шли по желтым осенним листьям, шуршащим у них под ногами. Она украдкой посматривала на его красивый профиль и думала, что в лучшем случае он предложит ей извиниться, а в худшем скажет, что больше не хочет видеть ее на тренировках. И она понимала, что ни за что на свете не сможет просить у него прощения, хотя и рискует расстаться со спортом. Может, потому, что, несмотря на возраст, он был очень интересным, и оттого его невнимание было особенно обидным. Поэтому она так себя и вела. Но разве это объяснишь? Она готовилась к резким жестким словам.

— Я ждал тебя, чтобы пригласить в ресторан, — наконец вымолвил он. — Но в ресторан идти ты не в состоянии. — Его слова звучали неожиданно мягко и тепло.

— А зачем в ресторан? — опешив, остановилась Наташа.

— Поговорить. — Он опять смутился.

— Но ведь я вам не понравилась, — Наташа решила, что он хочет обсудить с ней ее участие в первенстве.

— Этого я не говорил, — возразил он, помолчав, и вдруг предложил: — Может, пойдем ко мне?

— Да, — с радостью согласилась Наташа.

Похоже, ее переживания были необоснованны.

Его квартира ей очень понравилась и показалась верхом совершенства: вымпелы, кубки, медали были украшением интерьера. Пока она с восхищением рассматривала их, он подошел к ней.

— А я думала, что не заинтересовала вас, — весело призналась Наташа, повернувшись к нему.

— Наоборот, чересчур заинтересовала. — Он вдруг обнял ее.

Она от удивления вырвалась и отшатнулась. Они ведь шли разговаривать о первенстве.

— Иди ко мне, — властно сказал он.