Вышибая двери

По слухам, бродящим среди турецкой тусни (инфу мне периодически сливают знакомые проститутки — нет вернее друзей, кстати), Макс выдержал попытку сноса диско год назад, ходит как ни в чем не бывало, да еще и недавно отметелил Альмиса так, что тот о мести не помышляет. Кроме того, Макса постоянно видят среди местных авторитетов, и со многими из них он в приятельских отношениях, при том что сам ни турком, ни албанцем не является. Отсюда делается вывод: Макс — смотрящий от Бесмира.

Я эту легенду не только не опровергаю, но и косвенно подтверждаю. Как долго продержится этот баланс сил, неизвестно. Главное, чтобы Бес мир не потерял корону, иначе местные группировки первым делом отыграются на нашем танцхаусе и, увы, на мне.

Я прекрасно это осознаю, поэтому времени зря не теряю и сколачиваю себе прикрытие из местных знаковых фигур. Куруша я сохраняю и протаскиваю за собой не только из-за того, что он хороший работник и приятный парень, но и потому, что один из Зорга.

То есть что получается? Макс прижал албанца Альмиса. Звонок от Али, звонок от Зорга. Али обещает Альмиса убить, Зорга — перед тем еще и огорчить до невозможности. И вишенка на торте — звонок от Бесмира. В результате Альмис приходит просить прощения уже второй раз. Что ж, даже если албанский король Бесмир кончит как его брат, то есть его просто-напросто пристрелят отмороженные соотечественники, моему танцхаусу есть на чем стоять до коронации нового правителя.

Голова у меня еще варит.

А бесплатный ужин в турецком кафе, букеты от цветочника, пиццы от владельца пиццерии, присланные через знакомых турок (Барбара каждый раз шепчет: «Брать бери, но не ешь, знаю я их»), и безуспешные попытки местных барыг подарить мне то ворованный перстень, то мобильник — это, право, только побочные эффекты.

* * *

Как много времени человек тратит на химеры!

Я благодарен дискотеке за то, что каждый вечер мимо меня, так или иначе вступая в контакт, проходят не менее пятисот человек, которых по долгу службы надо внимательно рассматривать. Люди разных возрастов и профессий, и из этой хаотичной разношерстной массы отчетливо проступает портрет человека как такового, человека массового.

Ну, то, что я теперь абсолютно согласен с инопланетянами, не желающими вступать с этим человеком в контакт, — тема отдельная. Но странное при взгляде на него возникает чувство. Одновременно хочется и отлупить его, и ему посочувствовать.

Вот он идет, распираемый переизбытком гормонов. Смотрит фильм про себя, как он крут и небывал и какие вокруг скучные, ничтожные люди, а сам он, семнадцатилетний, уникален и нов. Царь жизни, всё на халяву. Он студент или практикант. Молодой половозрелый бездельник. Жизнью надо наслаждаться! И вообще, впереди еще гарем красавиц, мешок денег и приключения. Их пока еще нет, но они уже есть. В перспективе. И от этого еще кайфовей. Жизнь — его, а вы все дураки и неудачники. И он вам это докажет. Но он вас прощает, раз уж так выпала карта — вам ползать, ему летать.

Вот он же постарше. Получил профессию, зарабатывает неплохо (или плохо), но девушки не любят (или любят, но не те), а как насчет выпить вместе… Не от того, что плохо, а от того, что почему-то скучно. И вроде бы понятно, как можно все изменить, но и холодно, и боязно, и маменька не велит. Зато умный. Зато интеллигент. Или немец. Или боксер. Ну дак выпьем?..

А вот он идет обиженной походкой одутловатого пожилого человека. «Да, лысина, живот и никому я не нужен. И как бы… ну, стоит пока, но как-то… А давай на пальцах поборемся!» Грязненький, не от нечистоплотности, а от отчаянья душевного. Потому что… а зачем? Кому он, старый мешок, нужен? Зато при «мерседесе». И очень умный. Или очень богатый. Или старый мусорный мешок. Короче, жизнь — дерьмо, но он привык.

И еще человек массовый — торопится острой, суетливой поступью женщины бальзаковского возраста, спешащей удержаться на беговой дорожке мелькающих лет. Их показное «Ха-ха-ха!» звучит стервозно, но несколько истерично. «А можно нам, старым женщинам, в дискотеку? Можно, да? Старым? Ну, то есть нам. Старым. Старым же? Или все-таки не очень старым?»

Так и смотришь, как перетекает толпа, а по сути, один и тот же человечек, от подростка к студенту, от студента к зрелому, от зрелого к увядающему. Редко встретишь не человечка, а человека. Пусть не гения, не талант. Просто человека, который в юности любопытен, в зрелости щедр, в старости спокоен.

Я вижу его редко. Иногда он приходит в виде девчонки-панка или шустрого мальчишки в бейсболке. В виде огромного бородатого байкера или аккуратного интеллигентного мужчины с ироничным, но добрым выражением глаз. В виде недорого, но со вкусом одетой женщины, о чьем возрасте и не задумываешься, потому что голос ее мелодичен и дыхание легко. И люди эти — мои друзья. Они не знают об этом, но так и есть. И не потому, что я такой же, как они.

Но я хочу таким быть.

* * *

По улице ночью стало невозможно пройти. Меня знают все.

В темное время суток города Германии принадлежат мусульманам разных мастей, а я страсть как люблю шататься ночью по городу. Так что скоро, видимо, буду одной рукой собирать кружки поставленного мне пива, а другой отстреливаться. Нет, кроме шуток, мне постоянно приходится важно надувать щеки и начальственно посматривать из-под бровей, так что ночные прогулки становятся утомительны. Конечно, есть в этом и приятные моменты. Гулял ночью с подружкой, она посетовала, что никогда не пробовала турецкий айран. Мы дошли до первого же турецкого кафе, я откинул занавеску и… «Ой, дорого-о-ой… твоя девушка айран захотеть?!» Короче, подруге насовали полные руки разного айрана, от стаканчика до литровой пачки. Наотрез отказались брать деньги. Улыбающегося турка, хозяина кафе, я не знаю. Но он явно знает меня. Самое смешное, ему только кажется, что он меня знает…

Не нужна мне эта халява, да и лучше без нее, а то ведь могут и кирпич на голову надеть в конце концов. Не надо мне всего этого. Ни знаков почтения, которого лично я не заслужил, ни напрягов с отморозками.

Я хочу идти по улицам старого Кобленца, отдающего собранное за день тепло и гулко отзывающегося ночным эхом под моими шагами. Хочу, чтобы на волосы мне неожиданно закапал ночной дождь, крупный и свежий. Хочу бродить с подругой до утра, держась за руки и, как в детстве, «качелить» ими.

И чтобы не пялились на меня в эти минуты восточные глаза разных разрезов, одни приветственно, другие угодливо, третьи с неприязнью и угрожающе, а кто и вовсе любопытства ради: «Га! Так это же Макс!!!»

Да… Как там?.. Беда актера — несоответствие внешних и внутренних данных.

* * *

Навестила комиссия из Кёльна.

Два высокомерных немца в черном отстояли со мной смену. Всё, слава богу, прошло без задоринки.

Наконец молодцы в черном заперлись в кабинете Ганса, проговорили с ним не менее часа, вышли, одобрительно покивали и открыли папки с бумагами. Я получил новое назначение. Теперь я нахожусь в должности «объект-ляйтер». В рабочем договоре отдельной строкой стоит, что все работники фирмы обязаны обращаться ко мне на «вы». Именно обязаны. Чисто немецкий подход к делу: положено значит положено. Для сравнения, даже директору танцхауса Гансу все работники, от его зама до поломойки, «тыкают», и это нормально в Германии. А тут прямо в договоре с танцхаусом прописано. Более того, любое мое распоряжение, касающееся охраны объекта, должно выполняться сразу и безоговорочно всеми работниками танцхауса, за пререкания — автоматическое увольнение, так как человек, рискнувший спорить со мной, ставит под угрозу безопасность объекта. А вот это действительно необходимо.

И главное — я освобожден от гребаного экзамена по теории охраны в Торговой палате!

Мало того, теперь моя почасовая зарплата увеличена на пятьдесят процентов и достигла уровня зарплаты среднестатистического немецкого специалиста.

Слава Богу! А я был так несправедлив к Нему.

* * *

В дискотеке опять была бойня. Шесть человек сражались насмерть. Музыка задохнулась, посетители бросились к выходу. Началась паника. Я расшвыривал дерущихся. В памяти только мелькающие кулаки, перекошенные морды турок и залитые кровью лица немцев.