Высоко в небеса: 100 рассказов

Мистер Шоу оглянулся бросить взгляд на своего юного друга.

— Вот то, что ты просил. Доволен?

— О да! Я…

Молодой человек запнулся.

У них за спиной в дверном проеме смотровой комнаты стоял Клайв. За ним слышалась музыка, пульсация которой доносилась из дальних жилых комнат, где члены команды вместе со своими огромными куклами играли в любовные игры.

— Так, — сказал Клайв, — что тут происходит?..

— Тут? — прервал его Шоу, веселясь. — Всего лишь слияние двух энергий, стремящихся отгадать кое-какие загадки. Сей хитроумный агрегат, — он ткнул себя в грудь, — говорит, исходя из заложенных в его компьютер восторженных эмоций. А вон та генетическая конструкция, — он кивнул на своего юного друга, — отвечает, исходя из своих незрелых, прекрасных и истинных порывов. Что получается в результате данного сложения? Сущий ад, который мы намазываем на булку и поедаем с чаем за ужином.

Клайв перевел взгляд на Уиллиса.

— Черт, вы просто спятили. Слышал бы ты, какой хохот стоял сегодня за обедом! Ты и этот старик — голубки — болтаете и болтаете! — говорили про вас. Просто болтаете и болтаете! Слушай, идиот, через десять минут у тебя дежурство. Так что будь на месте! Боже!

Дверной проем снова опустел. Клайв ушел.

Медленно-медленно Уиллис и мистер Шоу поплыли вниз по трубе в сторону складской каморки, скрытой под огромными машинными узлами.

Старик вновь уселся на пол.

— Мистер Шоу, — Уиллис потряс головой, не громко всхлипнув, — Черт. Отчего мне кажется, что вы живее, чем все, кого я когда-либо знал?

— Оттого, мой дорогой юный друг, — мягко ответил старик, — что Идеи согревают твою душу, верно? Я ходячий памятник идей, витиеватых сплетений мысли, электрических философских бредней и чудес. Ты любишь идеи. Я — их вместилище. Ты любишь сны в движении. Я движусь. Ты любишь поболтать о том о сем. Я самый совершенный собеседник для такой болтовни. Ты и я, мы вместе пережевываем Альфу Центавра и выплевываем общепризнанные мифы. Мы вгрызаемся в хвост кометы Галлея и рвем на куски туманность Конская голова, пока она не возопит о пощаде во весь свой чудовищный голос и не отдастся во власть нашего творения. Ты любишь библиотеки. Я — хранилище книг. Пощекочи мои ребра, и из меня посыплются мелвилловские Белый кит, Призрачный фонтан [91] и все остальное. Дерни меня за ухо, и мой язык выстроит для тебя Платоново государство, в котором ты можешь укрыться и жить. [92] Ты любишь игрушки. Я — Игрушка, удивительная кукла, компьютеризированный…

91

…мелвиловские Белый кит, Призрачный фонтан… — «Моби Дик, или Белый кит» (1851) — философский роман американского писателя Германа Мелвилла (1819–1891); «Призрачный фонтан» — название 51-й главы романа.

92

…мой язык выстроит для тебя Платонове государство, в котором ты можешь укрыться и жить. — В диалоге «Государство» Платон (428/427-348/347 до н. э.) излагает свою схему идеального общественного устройства: три сословия — правители-мудрецы, воины и чиновники, крестьяне и ремесленники. В философии Платона идеи — это вечные и неизменные умопостигаемые прообразы вещей, а вещи — лишь искаженное отражение идей.

— …друг, — тихо подсказал Уиллис.

Мистер Шоу бросил на него взгляд, в котором было больше тепла, нежели пламени.

— Друг, — произнес он.

Уиллис повернулся, чтобы уйти, но затем остановился и оглянулся на эту странную фигуру старика, прислонившегося к темной стене складской каморки.

— Мне… мне страшно уходить. Я так боюсь, что что-нибудь с вами случится.

— Я выживу, — с саркастической ухмылкой ответил Шоу, — но только в том случае, если ты предупредишь капитана, что к нам приближается большой метеоритный дождь. Мы должны изменить курс на несколько сот тысяч миль. Договорились?

— Договорились.

Но Уиллис по-прежнему медлил.

— Мистер Шоу, — сказал он наконец. — Что… что вы делаете, пока все остальные спят?

— Что делаю? Господь с тобой. Слушаю свой внутренний камертон. А затем сочиняю симфонии, которые звучат в моих ушах.

Уиллис ушел.

В темноте, в одиночестве старик склонил голову. И ласковый рой полночных пчел начал свое медово-сладкое негромкое жужжание.

Четыре часа спустя Уиллис, сменившись с дежурства, прокрался в свою спальную комнатку.

В полумраке его поджидал чей-то рот.

Это был рот Клайва. Он лизнул его в губы и прошептал:

— Все говорят. О том, что ты, как последний дурак, бегаешь к этому двухсотлетнему интеллектуальному мастодонту, ты, ты, ты. Господи, завтра же отправишься к психологу, пусть просветит рентгеном твои глупые мозги!

— Это лучше, чем заниматься тем, чем вы, ребята, занимаетесь каждую ночь, — сказал Уиллис.

— Мы занимаемся тем, что в нашей натуре.

— Тогда почему бы вам не позволить мне заниматься тем, что в моей натуре?

— Потому что это неестественно. — Язык облизал его губы и метнулся в его рот. — Мы все скучаем по тебе. Сегодня вечером мы сложили в кучу все свои большие игрушки посреди пустой комнаты и…

— Я не хочу этого слушать!

— Ну что ж, тогда, — сказал рот, — мне стоит всего лишь быстренько сбегать вниз и рассказать все это старому джентльмену, твоему приятелю…

— Не смей даже приближаться к нему!

— Я вынужден, — шелестели во тьме его губы. Ты не можешь все время стоять возле него на страже. Очень скоро, однажды ночью, когда ты будешь спать, кто-то может… поковыряться в нем, а? Взболтать его электронные яйца, так что он начнет петь водевили, вместо того чтобы читать святого Иоанна? Да, точно. Представь. Путь еще долгий. Команда скучает. Реальный прикол, я б отдал миллион, чтобы посмотреть, как ты будешь кипятиться. Берегись, Чарли. Лучше иди играть вместе с нами.

Уиллис, закрыв глаза, дал волю своему гневу.

— Любой, кто осмелится тронуть мистера Шоу, да поможет мне Бог, будет убит!

Он в ярости повернулся на бок, закусив кулак.

В полутьме он чувствовал, как рот Клайва продолжает двигаться.

— Убит? Ладно, ладно. Жаль. Спокойной ночи.

Час спустя Уиллис заглотил пару пилюль и провалился в сон.

В ночи ему снилось, что благого святого Иоанна жгут на костре и в разгар казни какая-то некрасивая девушка обратилась к старику, на манер греческих стоиков опутанного веревками и виноградными лианами. Борода старика была огненно-рыжей, хотя огонь до нее еще не добрался, а его ясные голубые глаза были неистово устремлены в Вечность, презирая пламя.

— Отрекись! — взывал ее голос. — Покайся и отрекись! Отрекись!

— Мне не в чем каяться, а значит, нет необходимости в отречении, — спокойно ответил старик.

Языки пламени набросились на его тело, словно стая обезумевших мышей, спасающихся от пожара.

— Мистер Шоу! — вскрикнул Уиллис.

Он проснулся и подскочил на кровати.

Мистер Шоу.

В комнате было тихо. Клайв спал в своей кровати.

На лице его играла улыбка.

Увидев эту улыбку, Уиллис с криком отскочил назад. Он оделся. И побежал.

Он падал, словно осенний лист, в аэротрубе, с каждым нескончаемым мгновением становясь старше и тяжелее.

В складской каморке, где «спал» старик, было гораздо тише, чем обычно.

Уиллис наклонился. Рука его задрожала. Наконец он прикоснулся к старику.

— Сэр?..

Тот остался неподвижен. Борода его не ощетинилась. И глаза не загорелись голубым огнем. И губы не взрогнули, произнося дружеские проклятия…

— О мистер Шоу, — произнес Уиллис. — Значит, вы мертвы, господи, вы действительно мертвы?

Старик был мертв, если можно так сказать о машине, которая перестала говорить, генерировать электрические заряды мысли, двигаться. Его фантазии и философские высказывания, словно снег, застыли на его сомкнутых губах.

Уиллис поворачивал тело так и эдак, пытая отыскать какой-нибудь надрез, рану или кровоподтек на коже.

Он думал о предстоящих годах, долгих годах пути, когда не будет рядом мистера Шоу, с которым можно вести беседы, просто поболтать, посмеяться. Женщины, лежащие на складских полках, да, женщины в койках поздними вечерами, хохочущие своими странными, записанными на пленку голосами совершающие свои странные механические движения и произносящие те же глупые слова, которые произносились среди тысяч ночей, в тысячах миров.