Высокое напряжение

Хирург снабдил нас адресами тех, кто в те времена работал с Акбасовой. Мы поспешили к ним. Ничего существенно нового от них мы не узнали, но иные детали я отмечал.

Одна из подруг сказала:

— Если бы Ханум не вышла замуж, она не изменила бы своей профессии…

Она вышла за Мегерема, когда тот, оправившись после ранения (он лежал в госпитале, где работала Ханум), был демобилизован. Это он, Мегерем, получив хорошую должность в областном отделе коммунального хозяйства, уговорил свою жену бросить больницу. Так началась ее карьера администратора. Мегерем сделал ее директором гостиницы. Но вскоре подвернулась новая должность, в ювелирном магазине.

Одного из близких знакомых Ханум по ювелирным делам я спросил:

— После войны жили мы не очень-то легко. Вы это помните… Говорят, родители Ханум ей очень помогали. Они состоятельные люди?

— Что вы, что вы! Тот, кто вам это сказал, лжец. Ханум сама возила в аул продукты и одежду. Родители ей были так благодарны! А видели бы, в чем она сама ходила! Всегда в одном и том же ситцевом платье…

Мы встретились с бывшим директором ювелирного магазина, ныне пенсионером Сулейманом Додоевым. Живет он у черта на куличках, но мы туда сразу двинулись, хоть и порядком устали за этот день. У Додоева своя сакля с высоким забором, пожалуй, на целый метр выше, чем у соседей. Ворота металлические. Внешний вид, в общем, что надо, не хватает только таблички: «Осторожно! Во дворе собака».

Нас пустил во двор молодой парень, разгуливавший в одной рубахе, несмотря на холодный день. Где-то рядом гавкала собака, но парень успокоил:

— Это соседская. У нас нет собаки, никак не можем бабушку уговорить. — Словоохотливый юноша рассказали том, как бабушку в молодости укусила собака, и с тех пор она их терпеть не может. Он довел нас до веранды, постучал в одну из двух дверей, а сам исчез куда-то. Веранда была просторная, светлая. Мы, как положено, обувь сняли, повесили плащи на рога горного архара, прибитые к стене. Дверь, в которую постучал парень, открылась, и из нее вышел человек почтенных лет в высоченной папахе, слегка расширяющейся книзу, в элегантном костюме, поверх которого нараспашку был надет дагестанский халат с черным бархатным воротником. На ногах у него были изящные ичиги. Честное слово, он был похож на Хаджи-Мурата на рисунках к произведению Льва Толстого. Только борода и усы не черные, а светло-каштановые.

Человек с нами не поздоровался, посмотрел строго и прошел в другую дверь, оставив ее открытой. У нас если гостя встретят таким манером, он сразу же назад пойдет. Но… обычай не клетка с попугаем, не переставишь. Или это только причуда хозяина? Тогда надо терпеть — дело важнее всего.

Комната, в которой мы очутились, была просторной и очень теплой. Свет заливал ее всю через три широких окна. А стен и пола я не увидел — сплошные ковры. Диваны и стулья обиты одинаковой тканью, разрисованной старинным нежным орнаментом. Посередине комнаты — квадратный столик, покрытый скатертью.

Я собирался сесть на диван, но хозяин так же молча показал на пол. Вокруг столика лежали продолговатые подушки и мягкие тонкие матрасики. Капитан Рамазанов сбросил шлепанцы, которые мы надели на веранде, взял матрасик, две подушки и расположился за столиком, скрестив ноги. Посмотрел на меня, кивнул: садись без церемоний! Сказал шепотом:

— Положи подушку под колено… Пенсионер, видно, человек со старыми привычками, надо ему угодить, а то, угостив от души, отправит ни с чем…

Опустив глаза до земли, вошла молодая женщина, молча, не отвечая на наши приветствия, поставила на стол что-то вкусное. Когда она вышла, появилась другая, принесла миску яхна [3] и бутылку коньяка. Стопочки, отделанные серебряной резьбой, были чуть больше наперстка. Капитан начал что-то возбужденно говорить по-дагестански. Видимо, о том, что нам все здесь очень нравится. Таков обычай — хвалить дом, где принимают с добром. Сулейман-ага сел и, взмахнув рукой как-то по-особому изящно, наполнил стопки.

3

Холодное вареное мясо.

Капитан, не ожидая ни приглашения, ни тоста, мгновенно опрокинул свою. Сулейман-ага тоже спрятал стопку в бороде. Я еще ни одним словом не обмолвился с хозяином с тех пор, как мы оказались здесь. Понял, что отставать от них неудобно, и сделал полглотка. Потом наши руки дружно протянулись к миске. То ли потому, что я был в гражданской одежде, то ли мой возраст не заслуживал особого почтения, Сулейман-ага не обращал на меня никакого внимания. Меня это немного задело, но… надо терпеть. Хорошо, что он хоть на Рамазанова смотрит, так и ощупал взглядом его китель, вплоть до погон и звездочек на них.

Стопки наполнились и опрокинулись еще два раза. Никто не угощал, никто не заставлял нас пить и есть «насильно», как это бывает у нас (обидимся, мол)… Когда со стола все убрали, мы несколько минут сидели молча (тоже обычай?), каждый, казалось, обдумывал что-то свое.

Наконец очередь дошла до беседы. Разговор начал капитан Рамазанов. Несколько слов произнес по-дагестански («Мы пришли по важному делу»). Яшулы пенсионер оживился, и я впервые услыхал его голос. Удивился, что он такой звонкий, молодой.

Рамазанов, то и дело поглядывая на меня, говорил долго и обстоятельно. Кроме двух слов — «туркмен» и «Хайдаров», — я ничего, конечно, не разобрал… Сулейман-ага выслушал не перебивая. Затем начал говорить сам.

Капитан переводил мне:

— Пусть гость не удивляется: в родном доме все должны говорить только на родном языке. Если бы я не сидел в этой комнате, где много-много лет назад моя дорогая мать родила меня, я говорил бы на другом языке…

Он помолчал.

— Если в мой дом пришла милиция, то я не имею права ничего скрывать. Расскажу о Ханум Акбасовой все, как было…

Вот что рассказал Сулейман-ага.

В ювелирный магазин Ханум взял он, лично добился перевода ее из гостиницы. Взял не из-за ее красивых глаз, а из-за качеств, которые были известны всем, — честности и преданности делу. Вместе работали много лет. Никаких претензий к ней не было. План всегда выполняли. Книгу предложений приходилось менять чуть не каждый месяц: если бы она была и в десять раз толще, все равно не хватило бы места для пожеланий и благодарностей директору и продавцам. Но однажды… Это было через несколько лет после того, как Ханум пришла работать в магазин. Однажды на дне рождения сына одного из работников магазина Сулейман-ага увидел Ханум в таком виде, что не поверил своим глазам. Шею ее украшало колье с драгоценными камнями. На пальцах сверкали золотые кольца… Не два, не три!.. Их было много, не сосчитать. В ушах висели роскошные золотые серьги, такие тяжелые, что казалось, ее красивые уши вот-вот оторвутся. Откуда это все? Никогда прежде он не видел на ней золотых вещей. Или слеп был?

Потом ювелирный магазин обворовали. Следователи были очень опытные, но и они не могли найти пропажу в несколько сотен тысяч рублей (на старые деньги). У продавцов, у Ханум Акбасовой сделали тщательный обыск — никаких следов. Словно земля поглотила золото. От работы ее сразу освободили. Год нигде не работала, болела, потом исчезла. Сначала не знали, где она, но со временем выяснили — уехала в Туркмению. Дагестанский климат ей вроде бы стал вреден… Сулейман-ага после той кражи резко изменил свое отношение к ней: чувствовал, что она причастна к ограблению, но доказательств не было.

— По какой статье тогда освободили Ханум от работы? — спросил я Рамазанова, когда Сулейман Додоев кончил свой рассказ.

Капитан перевел. Я посмотрел на старика, он немного поблек, пока рассказывал, — лицо осунулось, глаза воспалились.

— Как не внушающую доверия.

— Как же вы могли уволить ее по этой статье, если не было никаких доказательств ее причастности к ограблению?

— Мы ждали, что Ханум обжалует приказ. Не знаю почему, но она этого не сделала. Внешне наши отношения не изменились. Встречаясь, мы здоровались. Иногда она даже поздравляла меня с праздниками, через других приветы передавала. Странно? Странно… Юрисконсульт меня пугал: смотри, возьмется за вас, почему уволили? Скандал будет… Видно, она сама не хотела никаких скандалов, надеялась, что дело это забудется. Забылось, но, вижу, не совсем… Вы хотите найти разгадку. Желаю удачи!