Высота одиночества

Рината оглядела трибуны и едва заметно кивнула самой себе. Сейчас она была уверена как никогда в том, что завоюет золото. Это было нужно стране, это было нужно тренеру и Федерации. И она не может подвести их.

— Ну, я поехала, — она обернулась на Аллу.

— Рин, не делай глупостей, пожалуйста. — Богославская буквально впивалась взглядом в свою спортсменку.

— Да не переживайте, — улыбнулась девушка и крепко сжала ладонь тренера. — Все будет хорошо. Верьте в меня.

Затем оттолкнулась от борта и выехала в центр катка.

А дальше — пропасть. Зашла на прыжок, оттолкнулась, но еще в воздухе поняла, что не сможет приземлиться.

Ударилась головой об лед, но эту боль затмила обжигающая боль в лодыжке и опустошающее понимание того, что это все.

Проиграла.

Глава 2

— Ипатова Рината Викторовна, шестнадцать лет. — Молоденькая медсестра вручила мужчине больничную карту и указала на дверь палаты.

— Та самая? — вздохнул доктор.

— Та самая, — грустно подтвердила медсестра. — Третьи сутки никого к себе не подпускает, не ест ничего.

— Разберемся.

Смирнов Константин Юрьевич, главный врач первой клинической больницы города Москва, за свою многолетнюю практику повидал многое. Через него прошли тысячи пациентов, но с такой пациенткой он встречался впервые. Эта совсем еще молодая девушка обладала такой внутренней силой и нерастраченной энергией, что даже ему, закаленному человеку, было больно видеть её, лежащей на больничной койке. Мужчина осторожно постучался и вошел в палату. Следом за ним тенью прошмыгнула медсестра.

— Доброе утро, Рината! — громко поздоровался он, улыбнувшись, но наткнулся на холодный колючий взгляд.

— Для кого-то может и доброе, — проговорила пациентка, уставившись в потолок.

— Рината…

— Слушайте, — опять пронизывающий взгляд синих глаз, — отстаньте! Все отстаньте от меня! — Она села в постели, подтянув загипсованную ногу. — Я больше не хочу! Не желаю! Не могу!

Смирнов подошел к постели и положил больничную карточку на прикроватную тумбу.

— Рината Викторовна, что значит: «не могу»?! — строго начал он. — Да через месяц ты об этой травме и не вспомнишь! Будешь снова выходить на лед…

— Я больше никогда не выйду на лед! — заговорила Ипатова срывающимся голосом. — Все обман! Противно! Ненавижу!

Опешив от слов девушки, доктор обернулся на медсестру в немом вопросе. Но та лишь неопределенно пожала плечами.

— Вы хоть понимаете, что все, — продолжила она, — все, ради чего я пахала столько лет, превратилось в прах! Что мне теперь делать?! Что!? — Она уже кричала, безумно глядя на Смирнова. — Вы видите?! — схватила со стола газету и протянула ему. — Видите, что там написано?! Кто там изображен?! Юнь Си — Олимпийская чемпионка! Смотрите, как она счастливо улыбается, сжимая в руках мою медаль?! Мою! Я должна была выиграть золото! А вместо этого лежу вот здесь со сломанной ногой, и мне говорят, что вся моя жизнь была заранее спланирована! И моя мечта — вовсе не моя! А чья-то! — Рината яростно смахнула с ресниц предательские слезы, швырнула газету на пол и продолжила: — Уходите! Оставьте меня одну…

— Как скажешь, — тихо проговорил доктор и вышел. В коридоре только поинтересовался у медсестры:

— Не знаешь, к ней приходил кто-нибудь?

— Да кроме президента Федерации, никто, — покачала головой девушка.

— Не к добру появление Бердникова было, — вздохнул Смирнов. — Не к добру.

***

В коридорах здания Федерации фигурного катания было тихо. Отгремела провальная Олимпиада, утих постолимпийский ажиотаж, незаметно подобрался и остался позади чемпионат мира. Результаты подведены, неутешительные выводы сделаны: теперь можно и в отпуск отправляться до следующего сезона, и только затем начинать неспешную подготовку к новому олимпийскому циклу.

Лишь один человек нервно мерил шагами пространство перед дверью президента Федерации, то и дело поглядывая в сторону лестницы. Наконец, там появился тот, кого он так долго ждал.

— Владимир Николаевич, добрый день!

— Крылов, — вместо приветствия буркнул мужчина и прошел к своему кабинету. Молодой человек проследовал за ним.

— Владимир Николаевич, нам поговорить нужно!

— Поговорить? — его тяжелый взгляд буквально прошил парня насквозь. — Ну, пойдем, поговорим, — открыл дверь и пропустил его внутрь. — Итак, что ты хочешь мне сказать, чего еще не договорил, Игорь? — Бердников уселся за стол.

— Владимир Николаевич, я… я… я же сгоряча наговорил там… тогда… — запинаясь, пробормотал Крылов. — Понимаете, когда увидел оценки, будто пелена глаза застлала, я не понимал, что говорю…

— Да? — усмехнулся президент. — А я как раз понимал, что ты говоришь. И услышал я достаточно! Про то, как мы договариваемся с другими Федерациями. Золото в женском катании — на золото в мужском! Нет, вы подумайте! — горячился мужчина. — Какой-то мальчишка обвинил меня и всю Федерацию, что мы его медаль слили японцам, чтобы те не мешали Ипатовой! Да еще заявил это на весь мир! Что?! Обменяли?! Смотри, какая из девочки вышла замечательная олимпийская чемпионка! — в его глазах мелькнуло сожаление. — Да эта девочка сама, без чьей-либо помощи, завоевала бы золотую медаль… А ты! Ты проиграл только из-за своих ошибок, Игорь… А теперь можешь делать, что хочешь, только не попадайся мне на глаза!

— Дайте мне шанс! Я все исправлю!

— Исправишь? — хмыкнул Бердников и потянулся к компьютеру. Пару раз щелкнул мышкой и повернул монитор к Игорю. — Смотри!

На экране замелькали нарезки из выступлений совсем еще юных мальчишек, которые исполняли сложнейшие четверные прыжки.

— Эти два мальчика в силу возраста не имели права участвовать в Ванкувере, но это — наше будущее! Именно они должны быть первыми в Сочи. Именно на них мы будем делать ставку, а не на тех, кто в свои двадцать считает один четверной в программе — залогом победы, к тому же имеет наглость обвинять в своих провалах Федерацию!

— Владимир Николаевич…

— Уходи, Игорь! — не терпящим возражений тоном отрезал тот. — Я все сказал. Я дал тебе шанс, ты им не воспользовался. Все! Ты сам все перечеркнул. Запомни: дорога на лед тебе закрыта. И даже не думай, что можешь сменить спортивное гражданство — не выйдет.

— Владимир Ник…

— Хочешь кататься? — уголок губ Бердникова дрогнул. — Можешь сесть за руль ледозаливочной машины. Готов хоть сейчас тебе местечко подыскать.

Крылов, сжав кулаки, гневно сверкнул глазами в сторону президента и прошипел:

— Нет, не все! Не все! Это еще не конец! Вот увидите! Я докажу!

И вылетел из кабинета, оглушительно хлопнув дверью.

***

Ей снова снился лед. Словно ускользающее счастье, он раскалывался у неё на глазах и разлетался огромными глыбами. А она стояла посредине и смотрела на все это полными ужаса глазами.

Проснулась она от собственного крика и до боли закусила губу, сдерживаясь, чтобы не заплакать, но предательские слезы все равно прорвали тонкую пелену надежды на лучшее. Это конец. У неё не осталось ничего. Её обокрали, отобрали самое дорогое, что у неё было — веру. Веру в свои возможности…