Высота
Шрифт:
— Вот как она, судьба-то, шутит с нами, майор: не случись ошибки или предательства пилота, не исключено, что в ближайшем будущем нам с вами пришлось бы встретиться не в ситуации сегодняшнего мирного, хотя и неприятного для вас, диалога, а грудь в грудь, как смертельные враги. — Командарм повернулся в сторону члена Военного совета: — Как вы думаете, Петр Федорович?
Член Военного совета словно ждал этого вопроса, а потому, стряхивая с папиросы пепел, даже не удосужившись поднять глаз на пленного, проговорил вяло, с усталостью в голосе, словно допрос ему уже давно изрядно наскучил и больше не представлял интереса.
— Может быть, в этой ошибке или предательстве вашего пилота заключено ваше спасение? Вы в плену. Вам гарантирована жизнь.
Слова члена Военного совета словно обожгли майора.
— Если бы судьба не взвалила мне на плечи этот тяжелый удел — быть вашим пленным — и меня утвердили бы недели через две-три помощником начальника штаба 17-й пехотной дивизии, то, как вы выразились, грудь в грудь смертельными врагами мы с вами не встретились бы. Этому помешали бы некоторые обстоятельства.
— Какие же? — Командарм, задав вопрос, чувствовал по выражению лица и по улыбке майора, что в ответе пленного сейчас обязательно проскользнет что-то такое, что его не только не унизит, а непременно возвысит. «Умен, бестия, — подумал генерал, — и нервы железные. Непонятно только, на что рассчитывает?.. Посмотрим, что скажет…»
— Москва падет в ближайшие дни. И я не успел бы занять до ее падения обещанного мне поста в 17-й пехотной дивизии.
— Вы в этом уверены? — Командарм глубоко вздохнул и расправил затекшие плечи.
— От силы восемь — десять дней! Это приказ фюрера. По Москве должен быть нанесен решающий удар. Знаю даже довольно романтическое название этой успешно начатой под Вязьмой классической операции по окружению и захвату Москвы. Причем осуществление этой операции, как вы, наверное, уже почувствовали на состоянии дел своего Западного фронта, началось по приказу фюрера в пять тридцать утра второго октября.
— Что за романтическое название? — Командарм бросил взгляд на переводчика: «Успевает ли?»
— Эта операция называется «Тайфун». И автор этого названия — сам фюрер.
— А вы все-таки не только самоуверенный человек, майор, но к тому же не в меру дерзкий, даже наглый. И это в вашем-то положении… — Генерал, видимо забыв, что он не в кресле, а на табуретке, резко откинулся назад, отчего чуть не потерял равновесие, но вовремя удержался, положив руки на стол. — Вы представляете себе ваше теперешнее положение?!
— Представляю.
— Из какой вы семьи?
По лицу пленного было видно, что вопрос этот ему пришелся по душе.
— Из семьи потомственных военных!
— Кто ваш отец?
— Мой отец был известный в германской армии генерал. Месяц назад он погиб в Африке. Был начальником штаба в армии Роммеля.
— Значит, в карьере вашей вам уже некому помогать, коль отец ваш погиб?
— Но у отца остались друзья.
— Вы женаты?
— Я помолвлен.
— Кто же ваша невеста, если не секрет?
— Родная племянница генерала Вагнера.
— Какой он занимает пост?
— Он генерал-квартирмейстер при генеральном штабе главнокомандующего сухопутными силами фельдмаршала Браухича.
— Вам известно, где находится штаб командующего 4-й полевой армией фельдмаршала фон Клюге?
— Неизвестно. Об этом знал только
летчик, который должен был выбросить нас с парашютами в заранее условленном со штабом армии месте.— Что за условленное место? Чем оно могло быть обозначено в ночное время?
— Мы должны были выброситься с парашютами, увидев три костра, расстояние между которыми не больше 500 метров. Точка нашего приземления должна была находиться в центре этого равностороннего треугольника.
— Лично вы видели эти костры, когда выбрасывались из самолета?
— Нет, не видел.
— А ваша охрана?
— Не знаю. Их увидел летчик. Мы всецело доверились летчику.
Командарм энергично положил руку на пакет с перекрестьем черных муаровых ленточек.
— На сегодня довольно. Предупреждаю вас, майор: ваша судьба в ваших руках. И чем искреннее вы будете в своих показаниях, тем лучше будет ваше положение в плену. Расстреливать вас, отъявленного нациста, мы не собираемся. Это вы, доблестные потомки тевтонских рыцарей, расстреливаете наших попавших в плен коммунистов и комиссаров. А иногда, перед тем как расстрелять, подвергаете их жестоким пыткам. Мы же не делаем этого даже тогда, когда в наши руки попадают вот такие убежденные нацисты, как вы. Мы сохраним вам жизнь. Это мое решение. Уверен, что оно совпадет с решением вышестоящего командования, с которым, возможно, вам придется встретиться. Так что хорошенько подумайте и постарайтесь вспомнить дислокацию полков и дивизий 4-й полевой армии фельдмаршала фон Клюге и обязательно — дислокацию 17-й пехотной дивизии, в которой вам уже никогда не придется занимать пост помощника начальника штаба. Вам все понятно?
— Все понятно, — глухо прозвучал голос майора, румянец на его щеках потух. — У меня к вам есть просьба, господин генерал.
— Слушаю вас.
— Мой дядя по отцу — видный генерал германской армии и на хорошем счету у фюрера.
— И что же?
— Могу вас заверить: если перед вашим высоким командованием встанет вопрос об обмене попавших в плен ваших генералов, то в моем лице вы имеете вполне достойную кандидатуру для обмена.
Такая самоуверенность пленного всколыхнула в душе командарма с трудом скрываемое негодование.
— А вы уверены, что за вас дадут советского генерала? — Командарм словно ошпарил взглядом сразу сникшего майора, у которого от лобового вопроса генерала даже сел голос.
— Уверен. Это может сделать родной дядя моей невесты генерал-полковник Вагнер. Для своей любимой племянницы он сделает все, что в его силах.
— А вы не боитесь, коль уж вы заговорили об обмене пленных, что из-за провала вашего последнего задания за вас, офицера связи по особым поручениям в генеральном штабе главнокомандующего сухопутными силами германской армии, не дадут не только советского генерала, но и простого солдата?
— Думаю… этого не случится… — упавшим голосом проговорил пленный и, опустив голову, еле слышно произнес: — Я очень устал, господин генерал…
Командарм повернулся к начальнику штаба:
— Охрану из караульной роты! Содержать в четвертом блоке. Утром — в штаб фронта.
Ни слова не сказав, начальник штаба встал, вышел из отсека и через несколько минут, пока генерал просматривал листы с записью протокола, которые он взял у переводчика, вернулся в сопровождении трех рослых бойцов с автоматами.