Высшая мера

— Про ментов у вас не слышно? — спросил он.

— Как грязи, — ответили ему. — Бригада ростовская да курсанты-соски из астраханской школы. Иловлинские погорели и вроде кто-то из ложковских.

В кубрике было душно, и Любарь вышел на палубу, ожидая катера с рыбой для Натальи. На душе — тоскливо. Люди работают, план делают, деньги. А он — и не привязан, а сиди.

Солнце садилось за гору. На вершине холма четко виделся крест. Там похоронен Дьякон, учитель Любаря, первый бригадир. Знаменитый Дьякон, ростом в два метра, лапа — звериная, патлы до плеч и голос на всю Цимлу: гу-гу-гу-гу…

Были времена… Рыбу государству считай не сдавали. "Горючки не дают, сетей не дают… — гудел Дьякон. — Шиш им, а не рыба. Мы шахтеров должны обеспечить, подземных тружеников".

Обеспечивали. Вот тогда в карты играли! Сейчас Владик-Спортсмен выиграл за ночь пять тысяч, так об этом три года уже рассказывают. А тогда добрые рыбаки деньги не в карманах держали, а в трехлитровых банках. Да не рублям их набивали, а четвертными и выше.

Берет Дьякон банку, идет играть. Проиграл, приходит за новой.

Сейчас пару ящиков водки купят и гордятся. А тогда Дьякону привозили бочку "пойла", а то и две. И держался он долго. Здоровье бычье, враз не разбанкуешь. Но потом стал сдавать. Как поется: "Ко мне приходит белый конь…" Вот он и стал понемногу на этого коня садиться. Белая горячка.

Шлюхи, шампанское, карты… А потом — всех коленом под зад. Бочка "пойла". Тихим становится. И вроде уже не здесь, в другом мире.

— Сердце нудит, — жалуется. — Свербит, а не достанешь… — пригнется к Любарю, еще молодому, и глядит в глаза. — Понимаешь, Костик, свербит. Когда здесь свербит, — чесал он под мышкой, — или там, даже на кабаржине, везде можно подерябать. А как же туда… — драл на груди рубаху и стучал кулаком. — Туда не долезешь, а оно свербит, Костик, — и заглядывал в глаза. — Лишь жаканом туда достанешь. Понял, дурачок? И не будет больно, а лишь сладко… — шептал он, и блаженная улыбка растекалась по лицу. — Жаканом, жаканчиком, жаканушкой…

Он доставал ружье и гладил стволы.

Любарю становилось страшно. Он убегал, уезжал в поселок, а когда возвращался, Дьякон был все тот же. Он времени не замечал, спрашивал:

— Ты где бродил? Целый час жду, не с кем выпить.

— Трап ходил поправлять да чалку проверить.

— Это правильно. За катером надо следить, — хвалил Дьякон. — Ну, давай выпьем.

Бочка была объемистой, пили.

Дьякон застрелился под осень. Из ружья, жаканом, прямо в кубрике. Разулся, в сердце наставил — и конец. Здесь его и схоронили, на самом бугре. Пьяные все были, не захотели на кладбище. На вершине холма закопали, поставили крест.

Любарь тогда катер принял, его назначили старшим.

А крест на вершине холма уже падал два раза. Делали новый. Помнили Дьякона.

Солнце зашло. Любарь дождался катера, с которым Наталья договорилась. Ребята смеялись:

— Дожился Костя. Рыбы своей не имеет, барыгой заделался.

Он посмеялся вместе с ними, пригнал мотороллер, перевез рыбу. А потом пришла Наталья и сказала:

— Нас на день рождения приглашают. Поехали?

Костя обрадовался, даже не спрашивая, куда и к кому. Кстати была гулянка, веселье, чтобы не лезли в голову дурные мысли о завтрашнем дне.

Отмечали день рождения Натальиной знакомой в здешнем райцентре. Вернулись поздно и спали считай до полудня. Потом Наталья убежала на дежурство, а Костя пошел по хутору, провеяться и заодно похмелиться. Долго ноги бить не пришлось. Гена Мармуль позвал его из своего двора:

— Ныряй ко мне, — и сообщил доверительно: — Самогон делаю, баба поручила, завтра же пасха. Вот я гоню и сразу пробу снимаю. Госприемка…

Годами был Гена нестар, но уже конченый человек: отечное лицо, темные подглазья, вечно пьяный. Он, как и все на хуторе Кочкарннском, рыбой занимался: покупал, продавал. Зимою стояли рыбаки у него на квартире. Из двух ребятишек один был явно чужой, не в масть, как говорится. Для Кочкарина это дело обычное. "Дети — наше общее богатство", — гласило рыбацкое правило.

Самогон Гена гнал в сарае. А пробовать его пристроились рядом, на солнышке. Хорошо здесь было: высокий холм укрывал от ветра, и далеко во все стороны синела вода.

Но долго не посидели. От станции спешила Наталья и, Костю увидев, позвала:

— Иди…

— Чего тебе?

— Иди, говорю!

Он вышел к ней. Наталья повела его к дому, торопливо говоря:

— Нынче облава будет, проверка. Самогон будут искать. Надо рыбу прикрыть. А то вчера кинули.

— Любарь! — кричал сзади Гена, — Приходи! Из вишневой бражки будем варить!

Засолочный чан с рыбой в Натальином дворе был укрыт надежно: стоял на нем дощатый курятник, люк — в сарае. Обычно его прикрывали. А вчера на гулянку спешили, закрыть не успели.

В сарае Костя достал черпалом из чана десятка два рыбин и развесил их, вроде для вялки. В бочонок плеснул рассола. Это были обычные хитрости. Увидят рыбу — вот и находка, можно и штрафовать, если есть нужда.

Люк закрыли, присыпали землей, сверху всякого старья навалили. Чужие — не найдут, а свои — не будут искать.

Милицию ждали к вечеру. Она не появлялась. Спать не ложились, долго смотрели телевизор, прислушивались: не едут ли, не идут? Любарь о своем думал. И Наталья нынче была неспокойной, выходила во двор, потом ругалась:

— Уж приехали бы скорей да отвязались. Ждать их…

— Хапать надо меньше, — сказал Любарь. — Хватаешь дуром. Вот влетишь. Это тебе не ящик рыбы…

— С ящиком бы я еще связывалась… — зло ответила Наталья. — Ладно. Последняя путина — и все.

— Зарекалась свинья дерьмо есть… — посмеялся Любарь.

— Дурачок… Ничего не понимаешь… — тоже засмеялась Наталья и добавила серьезно: — Все. Хватит, — подсев к Любарю на диван, она приласкалась, шепнула: — Ищи себе другую подругу. Хочешь — Тайсу, я ей хату продам и тебя вместе с хатой.

Любарь не знал: верить, не верить. Хотя чего тут особенного, приехала, пожила пять лет и на жизнь себя обеспечила.

— Сколько у Коли Деревянного на сберкнижке, — вспомнил он вчерашний ее рассказ, — ты могла и не глядеть, вся Цимла знает: восемь тысяч. А вот на твою настоящую книжку я бы поглядел, сколько там.

— На сберкнижке дураки деньги держат, — спокойно объяснила Наталья.

— А умные?

— А умные там, где надо.

— Все понял. И куда же ты? Назад, к своим шахтерам?

— Знаю куда, — сказала Наталья и пообещала: — Потом, может быть, как-нибудь и приглашу в гости.

— А хапнула ты много, — задумчиво сказал Любарь. — За сотню тысяч вылезет.

— Ты, Костик, свои деньги считай. И не будь дураком. Вон у вас был Владик-Спортсмен. Он пробыл две путины, квартиру купил трехкомнатную и машину.