Высшей категории трудности

Постепенно мы вышли из зоны урагана. Наконец, на восточном склоне небосвода, я хорошо это помню, мы увидели луну. Потом ущелье стало глубже, пошли почти отвесные берега, и снова потемнело, идти стало трудно. В каньоне опять подул сильный ветер. Здесь снегу было мало, но зато мы часто скользили по льду и падали. Во многих местах в каньоне над головой висели снежные карнизы, в таких местах я подгонял ребят шепотом, запрещал говорить громко. Боялся обвалов.

Прокурор; Мороз был сильный?

Шакунов: Мороз был не больше десяти градусов. Это нас и спасло.

Прокурор: Но ведь вы шли полураздетые, без лыж и обуви…

Шакунов: У нас на ногах была береста. Идти по глубокому снегу без лыж, конечно, трудно. Помогал ветер, он дул нам в спину и потом — мы двигались.

Прокурор: Говорят, что вы единственный сохранили присутствие духа и взяли на себя обязанности командира?

Шакунов: Просто я лучше всех понимал, что наше спасение в движении. Нам нужны были крыша и стены, нам нужен был огонь, чтобы спасти раненых.

Прокурор: Какой силы был ветер?

Щакунов: Баллов десять-двенадцать. Мы, собственно, потому и пошли к избушке, что в этом случае ветер нас подгонял. А против ветра к палатке или даже к лабазу нам всем, особенно раненым, было не дойти. Даже Глеб не дошел.

Прокурор: Сосновский плохо рассчитал свои и ваши силы. Вы согласны со мной?

Шакунов: Отчасти. Если бы не точность и пунктуальность Глеба, разве мы нашли бы эту затерявшуюся среди притоков Соронги крошечную избушку? Кто из нас, кроме Глеба, мог так дотошно выспросить у лесоруба приметы? Кто, кроме него, мог запомнить такие мелочи, как торчащий из обрыва валун, ель с обломанной верхушкой. А именно эти мелочи и помогли нам почти сразу найти избушку.

Прокурор: Вам выпал счастливый случай: в избушке оказались продукты…

Шакунов: Может быть нам и повезло, что хозяева избушки оказались запасливыми — там были дрова, кусок оленины и горох. Но не это главное! Продуктов было мало, мы сидели на голодном пайке. Оленину Толя разделил на две половины, потом каждую половину на четыре, затем он делил снова и снова. Острил что-то про бесконечно малые величины, превращающиеся при помощи ножа в мнимые. А гороху было килограмма два, в день каждому доставалось грамм по пятьдесят.

Лучшим лекарством, я думаю, была работа. Все, кто в состоянии был ходить, ходили и работали. Работа отгоняла мрачные мысли, и мы все время придумывали себе работу.

Больше, чем продуктам, мы обрадовались топору. С утра до позднего вечера, натянув на себя все, чти можно было надеть, мы попеременно рубили сухостой и таскали к избушке дрова. Топить нужно было круглосуточно. В избушке было полно щелей, да и дымоходом служила просто дыра в крыше.

Прокурор: Вы верили, что Сосновский придет по вашим следам?

Шакунов: Да, верили. Но уже к концу первого дня мы начали готовиться к обратному маршу, к лабазу, а если удастся пройти — к палатке. Идти решили втроем: Толя Броневский, Коля Норкин и я. Неля с Васей Постырем не могли идти, а Люся должна была за ними ухаживать.

Прокурор: То есть вы решились на второй раскол группы?

Шакунов: Да, и во второй раз мы решились на это сознательно, любое другое, может быть, более трезвое решение было для нас невозможным. Мы не могли оставаться в избушке, не попробовав пробиться к лабазу или палатке. А еще точнее, мы должны были убедиться, что с Глебом ничего не случилось и что он действительно ушел в Бинсай. Мы, в сущности, повторили бы ошибку Глеба, но эта ошибка была для нас единственно возможным решением.

Прокурор: Вы предполагали, что Сосновский ушел в Бинсай? Зачем?

Шакунов: Он знал, что среди нас двое раненых, которым нужна медицинская помощь. Он мог рискнуть пойти в одиночку потому, что в лабазе были лыжи и продукты.

Прокурор: И вы считаете, что это реально — добраться от Раупа до Бинсая в одиночку без палатки и спального мешка?

Шакунов: Для Глеба — реально. Когда он не пришел к нам, мы решили, что он пошел вызывать вертолет.

Прокурор: Да, это логично. Не могли же вы убеждать себя в том, что он погиб. А как отнеслись остающиеся в избушке к вашему уходу? Ведь они понимали, что вы можете и не вернуться…

Шакунов: Оставшиеся отдали нам все теплое, что было на них. Из лозняка мы сплели снегоступы. Идти в них было неудобно, но зато они держали на снегу.

Прокурор: Пройти ущелье в обратном направлении вам, конечно, не удалось?

Шакунов: Не удалось. Сильный ветер, который нас подгонял во время отступления к избушке, теперь нам мешал. Сказывались также усталость и обморожения. Мы часто прятались за камни и отдыхали.

Прокурор: И много вы прошли?

Шакунов: К двум часам прошли только треть пути. Через три часа должны наступить сумерки. Мы могли или вернуться или идти вперед в надежде добраться до палатки.

Прокурор: И вы вернулись?

Шакунов: Вернулись. Что творится на перевале, мы не знали. Найдем ли мы там палатку — тоже не знали. Но зато мы знали, что нашего возвращения ждут трое наших товарищей в избушке. И мы вернулись.

Прокурор: Больше вы не делали попыток пройти ущелье?

Шакунов: На следующий день мы повторили попытку, но с тем же успехом. Правда, на этот раз мы дошли до половины ущелья, но не смогли преодолеть свежий обвал. Снег был рыхлый, и наши снегоступы нас не держали.

Мы еще сделали одну попытку. Через два дня. Сплели новые, больших размеров снегоступы, намазали лица слоем жира, натопленного из остатков оленины, и вышли ночью. Но и на этот раз мы дошли только до обвала.

Прокурор: Погода была такая же?

Шакунов: В тот день погода уже успокоилась, и мы в просветах туч видели вершину "1350". Но пройти к вершине уже не смогли.

Прокурор: Ну, а теперь вернемся к началу нашей беседы. Вы согласны со мной, что если бы Сосновский не пошел на раскол группы, то есть если бы не допустил ошибку, которую вы сами оцениваете как грубейшую в туристской практике, — погодите, не возражайте! — то тогда в живых остались бы все семеро?

Шакунов: Он не мог…

Прокурор: Я спрашиваю не об этом. Повторяю вопрос: если бы Сосновский не допустил ошибку, в живых остались бы все семеро?

Шакунов: Не знаю.

Прокурор; Поставим вопрос несколько иначе. Согласны ли вы в том, что смертельный случай в группе произошел из-за ошибки командира группы? Вы уже квалифицировали раскол группы, как тяжелую ошибку.

Шакунов: Да, это была ошибка. Но…

Прокурор: Виноват в этой ошибке только командир группы или кто-нибудь другой? Его кто-нибудь принуждал уйти?