Выстрел купидона

–  Моральные устои? Это кто мне говорит, простите, о моральных устоях? Твои моральные устои лежат под забором в алкогольном бреду!

–  Мои, мадам?

–  Простите, - сказала Зоя Платоновна, - мне не ответили, где Спесивцев.

–  Вам уже ответили, - сказал водопроводчик.
– Они его сдали в дом для престарелых, чтобы завладеть его небольшой комнатой. Теперь они поставили в ней восемнадцать коек и сдают их по четыре бакса с носа, что не мешает экономить на водопроводчике…

4

Зоя Платоновна сидела на скамеечке в саду дома престарелых и любовалась цветущей олеандрой. Ей сказали, что Спесивцев будет на прогулке, как кончится завтрак, так и выйдет. Так что его можно здесь подождать. Он, правда, сильно болел, даже лежал в больнице, сказала, словно извиняясь, медсестра, но теперь лучше, хотя чего можно ждать, когда человеку уже за восемьдесят, а также расшатанные нервы? А вы ему родственница? К нему ни разу никто не приходил. Мы думали, что у него никого не осталось. Вы не обращайте внимания, что он такой нервный, это старческое, это уже неизбежно.

–  А у него нет жены?
– спросила Зоя Платоновна.

–  Он холостяк, у него жена сразу после войны умерла, он рассказывал. Он ее очень любил. И больше не женился. Это удивительно, какая верность. Но правда, для него это плохо - представьте себе, каково кончать жизнь здесь, у нас… нет, у нас хорошо, питание нормальное и медицинский уход - даже сейчас, вы не думайте. Многие хотят к нам попасть, но все равно - не дом. Правда, я бы не хотела. У вас есть дети?

–  Есть, - улыбнулась Зоя Платоновна.
– Есть дети. Сестра вывела Спесивцева под руку.

Зоя Платоновна его сразу узнала. Хоть никогда не видела.

Иногда старики становятся похожи на младенцев, таким, наверно, Иван Макарыч был в детстве - красные надутые щечки, гладкая кожа, светлые волосики пушком над розовым черепом, пухлые ручки и ножки. Даже в старости он не похудел.

Только когда он подошел ближе и Зоя Платоновна встала, чтобы его встретить, она поняла, что сравнение с младенцем не совсем верно. Щечки были изборождены малиновыми сосудиками, глаза помутнели и выцвели, пушок был седым, в желтизну, руки морщинисты и чуть дрожали.

Старик был предупрежден, что к нему гостья, и издали уже приглядывался, щурился, старался понять, кто это мог быть, и вдруг Зое Платоновне стало стыдно, что она не купила ему никакого гостинца.

Сестра помогла старику сесть и сказала:

–  Я потом забегу, если что надо.

–  Не знаю, - оказал старик, - не признаю.

–  Здравствуйте. Вы меня в самом деле не знаете… - И Зоя Платоновна замолчала, потому что совершенно не представляла, что говорить дальше, как сказать - сразу, или сначала надо поговорить о других, посторонних вещах?

–  Я заходила к вам на Харьковскую, - сказала она после паузы.
– Там мне сказали, где вас найти.

–  Я туда не поеду, - сказал старик высоким дребезжащим голосом.
– Мне тут хорошо. Зачем я туда поеду?

–  Вы меня неправильно поняли, - сказала Зоя Платоновна.
– Я знакомая Любови Семеновны, вашей… забыла, как называется, в общем, сестры вашей жены. Вы ее помните?

–  Нет, - сказал старик быстро.
– Я вас не помню. И никого не помню. Я пойду, ладно?

–  Ну, конечно, конечно, - сказала Зоя Платоновна.
– Я вас не задерживаю.

–  Я пошел, - повторил старик. Голова его тряслась.
– Я себя плохо чувствую.

–  Хорошо. Но все-таки, может, вы мне скажете, что стало с вашей женой?

–  Ой, хитрая!

– Старик вдруг засмеялся. Он смеялся долго, притворно, ему было совсем не смешно, на глазах выступили слезы, он закашлялся. А потом вдруг сказал: - Не было у меня жены. Никогда не было у меня жены.

–  А куда она уехала?
– спросила Зоя Платоновна.

–  Не было, не было, а я сейчас уйду - и тебя не будет, - сказал старик.
– Я пойду. Я себе палку из дерева вырезаю. С узорами.

Но никуда он не уходил. Думал, искоса смотрел на Зою Платоновну, и ей казалось, что он притворяется, как притворялся, смеясь. А в самом деле все помнит, все знает, но не хочет говорить.

–  В сорок восьмом году, в ноябре, вы выписались с женой из квартиры на Песочной и уехали сюда.

–  Я один уехал, - сказал старик.
– Я холостой. У меня жены не было.

–  Вы жили на Песочной улице в Москве?
– спросила Зоя Платоновна, вдруг ей показалось, что произошла ошибка, странное совпадение.

–  Я жил в Москве на Песочной улице и никогда этого не скрывал, - сказал старик.

–  С женой?

–  Не помню, - сказал старик, на этот раз серьезно.
– Она уехала. Взяла и уехала. С дачи. Мы на даче жили, правда! Уехала, и никаких следов, как птицы в небе, пролетая над закатом, они не помнили о розовых мечтах, вы меня понимаете? Уехала, и никаких следов…

Старик стал говорить все быстрее, сбивчивее, Зоя Платоновна оглянулась в поисках медсестры, но той не было поблизости.

–  И в землю закопал, - сказал старик, - и надпись написал, вы читали эту поэму? Собака уехала, и тот самый закопал ее в землю, чтобы не лаяла, нет собаки, потому что священнослужителю собака не нужна, но любить я ее продолжал безмерно и бесконечно, как соловей розу… - Старик обернулся к Зое Платоновне и приблизил к ней младенческое пухлое лицо. И заговорил громким заговорщицким, театральным шепотом: - Я подхожу к колодцу, а из-за забора на меня смотрит солдат. Я этого солдата каждую ночь во сне видел, он на меня смотрит и говорит, ты забыл ее шляпу в колодец положить, понимаете? И нет никакой гарантии, что он не стоял там раньше. А у меня еще масса работы, потому что прощание с любимой - это значит, чтобы от нее не осталось никаких следов на земле, кому нужны следы, если нет человека, вы меня понимаете?

В нем была такая настойчивость, такое смятенное и нелепое стремление донести до Зои Платоновны свои давние переживания, свою память, что стало страшно, будто его губами говорил совсем другой человек, тот, что остался в нем с прошлых лет, и тот, который видел во сне какого-то солдата.

–  Вы знаете, как я любил Веру, этого никто не может представить. И пускай она для меня навсегда останется молодой, это можно понять, а?

–  Вы хотите сказать, что Вера умерла?
– перебила его Зоя Платоновна.

–  Умерла? Исчезла? Нет её, не может быть. А может, и не было. Конечно, ее не было… Покажите ваш паспорт, гражданка!
– Сестра шла по дорожке. Зоя Платоновна увидела ее и помахала рукой. Та поняла. Подбежала.

–  Ну что вы, Иван Макарыч, - сказала она, наклоняясь над стариком.
– Вам же нельзя волноваться. Что вам доктор говорил - нельзя волноваться…

–  Пускай она уйдет!
– вдруг закричал старик.
– Пускай ее не будет! Она копает могилы. Она хочет закопать, закопать колодец, закопать меня…