Выстрел в лицо

Гриффони взглянула на него и, не в силах скрыть нервозность, спросила:

— А как твои уши? В них все так же звенит?

— Нет. А твои?

— Тоже ничего. Немножко еще жужжит, но по сравнению с тем, что было, уже гораздо лучше. Но все-таки до конца еще не прошло.

— Тогда тем более иди спать. А утром наведайся в больницу, расскажи, в какой передряге побывала. Может, чем-нибудь помогут.

— Спасибо, Гвидо. Я обязательно так и сделаю, — кивнула Гриффони и потянулась, чтобы выключить настольную лампу. Она поднялась со стула, Брунетти помог ей надеть шубу и проводил до двери. В молчании они вместе спустились по лестнице. На первом этаже он пожелал Клаудии спокойной ночи и свернул в коридор. Свет горел лишь в одной комнате в самом его конце.

Остановившись у двери, Брунетти заглянул внутрь. Франка Маринелло оторвала глаза от книжки.

— Доброе утро, — поздоровался он. — Извините, что заставил вас ждать.

— Да ничего страшного, — улыбнулась она. — Я вообще сейчас мало сплю. К тому же я прихватила с собой книжку. Так что неплохо провела время.

— Ну, дома-то вам было бы куда лучше, — заметил Брунетти.

— С этим не поспоришь. Но я подумала, что, может, вы захотите со мной побеседовать.

— Вы правильно подумали, — кивнул комиссар, заходя в комнату.

Франка кивком головы указала ему на стул напротив, словно принимала его у себя в гостиной, и Брунетти сел. Она закрыла книгу и положила ее на столик. Брунетти не удалось разглядеть корешок, так что название осталось для него тайной.

Но Франка проследила за его взглядом.

— Это «Хронография» Пселла, — объяснила она, накрыв книгу ладонью.

Имя автора и название показались Брунетти знакомыми, но не более того.

— Это книга об упадке, — добавила Франка.

Было уже поздно, почти четыре часа, и Брунетти страшно хотелось спать. Откровенно говоря, не самое подходящее время для обмена мнениями по поводу прочитанного. Да и место, пожалуй, выбрано неудачно.

— Я бы хотел обсудить с вами события сегодняшнего вечера, если вы не против, — серьезно заговорил он.

Франка повернулась боком, как будто хотела лучше рассмотреть комнату.

— А разве тут не должен сидеть какой-нибудь полицейский с магнитофоном, ну, или хотя бы стенографистка? — беспечным тоном спросила она, явно пытаясь обратить свой вопрос в шутку.

— Наверное, должен. Но это может и подождать. Я бы хотел, чтобы сначала вы поговорили со своим адвокатом.

— Но, комиссар, разве это не мечта любого полицейского? — игриво спросила Франка.

— Боюсь, я не очень понимаю, что вы имеете в виду, — ответил Брунетти. Его терпение истощилось, и он слишком устал, чтобы скрывать это.

— Ну как же, обвиняемый, который готов беседовать с полицейским без магнитофона и без адвоката?

— Синьора, я пока не знаю даже, в чем вас можно обвинить, — с натянутой улыбкой произнес Брунетти, силясь хоть немного разрядить обстановку — безуспешно, как он сам тут же понял. — Любые ваши слова и признания не имеют значения именно потому, что тут нет магнитофона или видеокамеры. Так что, чтобы вы тут ни наговорили, у вас всегда будет возможность откреститься от своих слов.

— Боюсь, мне самой ужасно хочется все кому-нибудь рассказать, — ответила Франка. Брунетти отметил, что с нее уже слетела вся ее наигранная веселость. Правда, судить об этом можно было только по голосу, но никак не по лицу.

— Я буду только рад, если вы мне все расскажете, — откликнулся комиссар.

— Сегодня я убила человека.

— Я знаю, синьора. Я видел это своими глазами.

— И что же вы по этому поводу думаете? — спросила она. Можно подумать, они обсуждают только что просмотренный фильм.

— Боюсь, это совершенно не важно. Важно лишь то, что произошло.

— Но вы же сами видели, что произошло. Я его застрелила.

На Брунетти вдруг навалилась усталость. Сегодня он лазал по ржавой лестнице в резервуар, видел, как с руки Пучетти слезает кожа, видел повязки, пропитанные его кровью. И видел, как Франка застрелила — убила — человека. Это слишком для одного вечера. У него не осталось сил на все эти бесконечные разговоры.

— А еще я видел, как вы с ним говорили. И каждый раз это вызывало разную реакцию.

— А если конкретнее? — с любопытством спросила Франка.

— Я видел, как он поднял на нас глаза — словно вы предупредили его, что здесь полиция; затем вы сказали ему что-то, и он отдал вам пистолет; потом он занес руку, как будто собирался вас ударить, — перечислил Брунетти.

— Комиссар, он бы и впрямь меня ударил, — откликнулась Франка. — Уж в этом-то, пожалуйста, не сомневайтесь.

— Вы можете сказать почему?

— А сами вы как думаете?

— Синьора, боюсь, мы с вами не о том говорим. Что я думаю и чего не думаю, сейчас не имеет ровным счетом никакого значения. Важно только то, что мы с комиссаром Гриффони видели, что он собирается вас ударить.

— Жаль, что вы ее так и не прочитали, — к немалому удивлению Брунетти, вдруг сказала Франка.

— Что, простите?

— Книгу. «Фасты». Главу «Изгнание царя». Я знаю, что это не самое блестящее из его сочинений, но многие писатели находили его очень любопытным. Мне было бы приятно, если бы эту вещь оценили по достоинству.

— Синьора, — резко сказал Брунетти, отпихивая в сторону стул и вскакивая на ноги. — Сейчас четыре утра, и я устал как собака. Я устал, потому что почти всю ночь проторчал на морозе, и, вы уж извините меня за прямоту, устал играть с вами в литературные кошки-мышки. — Больше всего на свете Брунетти хотелось оказаться дома, спать в теплой постели и не слышать ни мерзкого жужжания в ухе, ни провокационных реплик от кого бы то ни было.

По лицу Франки невозможно было понять, какое впечатление на нее произвела его тирада.

— Ну что ж, — вздохнула она. — Тогда мне действительно не остается ничего другого, как дождаться утра и позвонить адвокату мужа. — Подвинув к себе книгу, она взглянула Брунетти в глаза и добавила: — Спасибо вам, комиссар, что пришли со мной поговорить. И спасибо за все предыдущие наши беседы. — Она взяла книгу в руки. — Думаю, мне полезно знать, что мужчина может интересоваться мной не только из-за моего лица.

Изобразила нечто вроде улыбки и погрузилась в чтение.