Выстрел в прошлое
Шрифт:
Дальше пошло еще хуже. У литератора Владимира Николаевича была скверная привычка. Если они проходили какого-нибудь поэта, например, Некрасова, он начинал урок словами:
— А теперь, мои дорогие, пожалуйста, каждый по строфе из Некрасова, начиная с первой колонки и до конца. Естественно не повторяться.
В классе было тридцать человек, вот и попробуй выучить тридцать строф из Некрасова. Тем, кто начинал повторяться, литератор не ставил двоек, но это было унизительно. Кроме Некрасова такие же штуки он проделывал с Тютчевым, Фетом, Баратынским и Алексеем Константиновичем Толстым. Софу доконали стихотворения в прозе Тургенева. А на будущий год литератор грозил не только Блоком, но и Бальмонтом с Брюсовым, и вообще всеми поэтами Золотого века, а уж при упоминании фамилии Пастернак глаза его зажигались зеленым огнем, как у льва в саванне при виде антилопы.
Надо отдать должное Владимиру Николаевичу, он выбрал с Софой верный тон. Он никогда не критиковал Софины сочинения, так сказать,
— Ну, тут все как надо.
Так продолжалось несколько месяцев. Софу понемногу, что называется, заело. Ведь она готовилась стать настоящим ученым, она не могла мотивировать свою нелюбовь к литературе тем, что ей это неинтересно. Для того, чтобы понять, что ее что-то не интересует, надо хотя бы узнать этот предмет. А литератор все-таки сумел доказать Софе, что она абсолютно не знает литературы, школьная программа не в счет. Школьная программа навевала тоску не только на Софу. И если, прочитав «Войну и мир», Софа не могла не увидеть в романе некоторых достоинств — Толстой очень правдиво описал быт и жизнь дворян начала XIX века, это было познавательно, все ли правильно в описании военных кампаний, Софа не бралась судить, но, в общем, следовало признать, что человек собрал обширный опытный материал, сумел его сносно обработать — словом, проделал большую работу, разумеется, если выбросить из романа рассуждения о смысле жизни и вообще весь четвертый том; то в образе Родиона Раскольникова, например, Софа видела только маньяка-уголовника, которого надо немедленно изолировать от общества, и непонятно только, зачем Порфирий Петрович с ним так долго чикался. Вся эта достоевщина Софу абсолютно не трогала. Она не сидела на уроках со скептической ухмылочкой, ведь она была девушкой из интеллигентной семьи и умела себя вести, но, при всем уважении к рыжему литератору, с трудом подавляла зевоту.
К тому времени у Софы с учителем литературы установились какие-то свои отношения. Владимир Николаевич все-таки сумел разбудить в душе Софы что-то, но что — он и сам не знал. В первый раз в жизни Софе захотелось доказать кому-то, что она не сухарь, не манекен, не реторта в юбке, а живой человек.
Весной проходили Чернышевского «Что делать?» Можно с уверенностью сказать, что этого романа не читал никто, кроме несчастных школьников, и то под угрозой двойки по литературе. Литератор Владимир Николаевич сам не уставал удивляться, как случилось, что такую бездарнейшую вещь включили в программу. Но времена были идеологически суровые, у него и так были неприятности с директрисой из-за сильного отклонения от программы, поэтому два или три урока он что-то мямлил о новых людях, о революции, о Рахметове с его пресловутыми гвоздями, кляня в душе героиню Веру Павловну за глупость, а себя за беспринципность. В заключительном слове по роману литератор все-таки намекнул, что школьная программа весьма отличается от настоящей литературы, он надеется, что дети все поймут правильно, а темы сочинений по Чернышевскому пусть выберут сами, какие хотят.
Софа решила, что наступил ее час. Через неделю она принесла литератору сочинение, озаглавленное «Размышление о четвертом сне Веры Павловны». Литератор зачитывал отрывки в учительской довольно узкому кругу людей.
«Вера Павловна видит во сне людей будущего, которые, поработав на общественных полях, приходят в большое светлое здание, где расставлены столы и стулья из алюминия; они берут еду, рассаживаются за этими алюминиевыми столами и едят эту свою еду алюминиевыми ложками и вилками. То есть видит она во сне самую дрянную, огромную, как вокзал, столовую самообслуживания, да еще и наихудшего разбора — даже в столовой поприличнее столы и стулья будут деревянными, а приборы — хотя бы из нержавеющей стали; и вот сидит эта Вера Павловна в своем уютном и безопасном доме, в своем ханжеском, но добродушном девятнадцатом веке, пьет кофе со сливками из чашечек сервиза Попова или Кузнецова, не важно, рассуждает о бедном народе и страстно желает для него светлого будущего», где люди будут питаться в третьеразрядных столовках, а жить — в дремучих коммуналках, в квартире одиннадцать съемщиков, а на кухне — одиннадцать примусов, где вместо красивых, с любовью сделанных вещей им придется пользоваться дешевым ширпотребом, да и этого на всех не хватит, придется чуть не сутками в очередях стоять! Трудно поверить, что эти мысли могли найти отклик в душах многих людей, современников Веры Павловны, а писатель, проповедовавший такие идеи, либо дурак, либо предатель.
Душа горит поселить идиотку Веру Павловну хотя бы на месяц в коммунальную квартиру в комнатку возле туалета с восемью электросчетчиками и с вывешенным в коридоре графиком уборки мест общего пользования! Но, принимая во внимание ее клиническую тупость, вряд ли сообразила бы она, что случилось все из-за таких, как она, восторженных барышень, не знающих жизни, приветствующих все новое, как им казалось, счастливое будущее…"
Придя в класс, литератор
поглядел на Софу с радостным умилением, а потом убрал ее сочинение подальше, чтобы не попалось на глаза завучу.После этой истории Софа успокоилась. Она хотела поразить литератора, и ей это удалось, а теперь следовало серьезно заняться наукой. Больше никаких историй с литературой в Софиной школьной жизни не случалось, тем более что Владимир Николаевич окончательно рассорился с директрисой и ушел преподавать в техникум.
Софа блестяще сдала выпускные экзамены и поступила в университет. Она училась, работала на кафедре и больше ни о чем не думала. Рассматривая выпускной альбом, мать Софы с грустью согласилась, что дочь сделала правильный выбор, решив полностью посвятить себя науке. Софа была не то, чтобы некрасива, нет, при желании можно было бы что-то сделать с лицом и прической, а фигурой она была хоть и угловата, но худа, а это главное. Но ее дочь настолько не интересовалась своей внешностью, что было легче представить английскую королеву в бигудях и фартуке на коммунальной кухне, чем Софу, просиживающую вечера в парикмахерской.
Вся эта суета, дискотеки, студенческие вечера спокойно проходили мимо Софы. Но на третьем курсе возле нее как-то случайно появился молодой человек. Они сидели вместе на лекциях, занимались в библиотеке, вместе с ней ему было легко, потому что у Софы начисто отсутствовали жеманство и женские капризы. Он немного походил на Софиного учителя литературы — такой же рыжий, но без бороды, и имя то же — Володя. Это решило многое, если не все, ведь литератор был единственный мужчина, который оставил след в Софиной душе.
Родители сначала колебались, ведь мальчик был из провинции, из неизвестно какой семьи, но во-первых, было совершенно ясно, что этот парень у Софы первый и последний, другие варианты вряд ли будут иметь место, а во-вторых, в те времена, в те времена, когда кадровики на предприятиях могли взять на работу кого угодно, даже матерого уголовника, лишь бы у него все было в порядке с пятым пунктом, было очень своевременно поменять фамилию Гринберг на простую русскую фамилию Сергеева.
Софа вышла замуж, потом родила сына, все это не отрываясь от занятий наукой. К тому времени она уже окончила университет и работала в НИИ. Она поступила в аспирантуру и собирала материал для диссертации. Ребенком занимались мать и муж. Софа с мужем были скорее друзьями, чем любовниками. Характер у него был спокойный, нетребовательный, это Софу вполне устраивало. Время шло, Софа успешно защитила кандидатскую, ее взяли в отдел на интересную тему. Муж Володя потихоньку работал в лаборатории при большом заводе. Звезд с неба он там не хватал, много занимался сыном. Гром грянул, как всегда, неожиданно. В один прекрасный день муж спокойно сообщил Софе, что у него другая женщина там, на работе, что он ее любит и хочет уйти к ней. Она ждет от него ребенка, поэтому он просит, чтобы Софа не препятствовала разводу. Он хочет скорее жениться и иметь нормальную семью, где у ребенка будет не только папа, но и мама, которая не будет просиживать ночи за письменным столом, а по выходным мчаться на работу, потому что у нее «реакция не идет».
Внешне Софа восприняла это известие достаточно спокойно, ведь она была очень выдержанным человеком. Но все ее естество бурно протестовало. Ведь она не сделала ничего плохого, просто хотела заниматься наукой, и все.
«Не надо было выходить замуж», — вздыхала мать, когда Софа в полной растерянности рассказала ей о случившемся.
Но почему, почему она должна сделать выбор между работой и семьей, почему у нее не может быть все, как у других? В душе у Софы бушевали ревность, оскорбленное женское самолюбие, боязнь остаться одной. Словом, Софа второй раз в жизни почувствовала себя женщиной. Она вгляделась в себя и поняла, что очень привязана к мужу.
«Я не хочу, чтобы он уходил!» — сказала она и пошла в атаку.
Муж очень любил сына и вообще детей. Софа забросила работу, стала чаще бывать дома, заниматься с ребенком, готовить мужу обеды. У нее все получалось, эка невидаль — домашнее хозяйство! Софа критически прочитала четыре поваренные книги, нашла в них массу ошибок и неточностей, вычленила нужное и через месяц уже готовила, как заправский повар. В квартире она навела порядок как на своем рабочем столе — каждая вещь имела свое четкое место, надо было только не путать. Муж настолько удивился, увидев рядом с собой раскрывшуюся совершенно с другой стороны Софу, что все медлил с уходом. По совету матери Софа стала пользоваться косметикой, и добилась неожиданных для самой себя результатов. Муж никуда не ушел, а для Софы дело закончилось внеплановой беременностью. Она подумала немного и решила рожать.
«Ты хотел ребенка — будет тебе ребенок!»
Муж был не против, он любил Софу, тем более что та, другая, о ребенке с ним больше не заговаривала, то ли ничего и не было, то ли она вовремя одумалась и решила не рожать от женатого человека.
Софа родила девочку, и все были счастливы. Она отсидела с ребенком положенное время и вышла на работу. Оказалось, однако, что за это время на работе все изменилось. Софу убрали с интересующей ее темы, перевели в какую-то зачуханную лабораторию — мать двоих маленьких детей начальство не принимало всерьез. Но они плохо знали Софии характер и целеустремленность.