Выстрел в прошлое

Ну, мне хоть и пятнадцать лет было, а сразу я сообразила, что не за Натэллку она боится, а за себя, противная она была тетка. А она и говорит дальше, что Натэллочка сейчас в городе, ждет родов, уже немного осталось, а только если она в больницу под своим именем попадет, то все равно все узнают. А вот если оформить ее под моим именем и адрес указать мой, в Луге, то никто и проверять ничего не станет. А от ребенка Натэлла откажется, его заберут в дом малютки, и все. Я вначале отказалась, тогда она стала орать, что это я во всем виновата, водила ее черт те куда по всяким компаниям. Я и отвечаю, что никуда я ее не водила, все ребята свои, из школы, со мной-то ничего и вообще я не представляю, кто это у Натэллы мог быть, и когда они успели. Можно ведь спросить. А тетя Аня отвечает, что какая же сволочь теперь признается, а Натэлла молчит. Только сидит, в одну точку смотрит и не плачет даже. Жалко мне стало Натэллку, принесла я тете Ане это чертово свидетельство о рождении. Она уж так благодарила, в глаза мне заглядывала и подарила колечко золотое с камушком. Я брать не хотела, куда я его надену, ведь мать увидит, а что я скажу, где взяла? Но тетка Аня прямо насильно мне его в карман сунула.

Прошло время, недели три, кольцо я убрала в нижний ящик старого комода, что на чердаке у нас стоял. Там всякий хлам валялся, игрушки старые, мать туда в жизни не заглядывала. И что ей там понадобилось? В общем, нашла она кольцо, вцепилась в меня как будьдог, орала так, все напирала, что мужик мне какой-то его подарил, сами знаете за что. Прямо озверела, пришлось ей признаться во всем. Как узнала она, так прямо на чердаке и излупила меня в кровь чем ни попадя. А потом и говорит, дура ты, дура, ты же всю жизнь себе испортила из-за глупости своей. Ты что же думаешь, Луга — это край света? Что, врачи из роддома сюда, что ли, позвонить не могут и все сообщить?

Я и отвечаю, что я-то ни в чем не виновата, я вся на виду, меня здесь все знают. А она и говорит, что это ты потом расскажешь тому ребенку несчастному, который лет через двадцать к тебе придет, чтобы в глаза глянуть той стерве, что его родила и на государство бросила. Ты что же думаешь, его пихнут как котенка, и все? Там юрист сто справок оформит, а в них черным по белому будет указано, что мать — ты, фамилия твоя, имя и отчество, где проживаешь и в каком году родила. А через двадцать лет кто вспомнит, что ты честная была и никого в пятнадцать лет не рожала? Я, да и то, если доживу. Это они нарочно тебя, дурочку, облапошили, чтобы к ним потом никаких претензий не было.

Схватила она меня и потащила к Анне. Чуть окна им не выбила, так стучала. Тетка Аня испугалась шума, впустила нас в дом. Мать ей сразу кольцо швырнула, как давай орать! Ну вы, Варвара Михайловна, маму-то мою знаете, характер у нее — ой-ой-ой! Анна пыталась было спорить — куда там! А когда мать выдохлась и остановилась передохнуть, Анна достала мое свидетельство и говорит, что повезло всем, потому что ребенок Натэллкин умер, отказываться не пришлось. Наталку из больницы выписали, сюда она больше не приедет, так что шум поднимать не в наших интересах, надо все поскорее забыть. Мать еще на прощание ее обругала, и ушли мы. Дома опять мне попало, на всю жизнь я тот урок запомнила. С Натэллкой я с тех пор так и не виделась, так и не знаю, чей был ребенок, и до сих пор удивляюсь.

— Да, вот так история! — задумчиво проговорила Надежда.

Ритин внук проснулся и заплакал, она заторопилась домой. Женщины тоже пошли.

— Значит, надо идти к этой тетке Ане, Рита сказала, что она жива и живет там же. Но судя по характеру, она так просто ничего нам не расскажет.

— Вот что, девочки, пойдем-ка мы сначала к акушерке Марии Семеновне, она моя старинная приятельница. С ней поговорим, а уж потом она нас к Анне сведет.

Надежда взглянула на часы — второй час. Даже если по-быстрому побеседовать с акушеркой и Анной, все равно, раньше чем на пятичасовом не уехать. Это значит, что дома она будет не раньше восьми. Ой, плохо, муж вернется первым!

Мария Семеновна была дома, сгребала сухие листья у себя в саду. Садик у нее был довольно ухоженный, даже и для поздней осени, но, конечно, не такой, как у тети Вари. Она с удовольствием присела на лавочке передохнуть. Тетя Варя, не тратя времени даром, сразу навела разговор на нужные события. Мария Семеновна вспомнила все. Она никогда этого и не забывала. Сидело это занозой у нее где-то глубоко, чувствовала она себя виноватой.

— Знаю, что важно это, чуяло мое сердце. Вот и настало время все рассказать.

Приходит тем летом ко мне Анна с девчонкой, на той прямо лица нет. Я как посмотрела на нее, сразу поняла, что беда. Ну да к акушерке-то за другим не ходят. Так и так, говорит Анна, вот, нагуляла, да, может, еще не точно, ты уж проверь. Ну, посмотрела я девочку, определила срок шесть недель, как же это, тебя, милая, говорю, угораздило! Та молчит, Анна прямо перекосилась вся, почернела, потом говорит девчонке сквозь зубы, выйди, мол. Та ушла, а Анна — бух мне в ноги! Спаси, мол, Мария, сделай девчонке аборт. Родители ее за границей, на меня эту шалаву оставили, если узнают — со свету меня сживут! А так тут мы потихоньку разберемся между собой. Помоги, мол, а я уж тебя не оставлю, отблагодарю всем, озолочу, по гроб жизни обязана буду! И слезами прямо заливается вся.

Я вначале просто обалдела, не поняла, что она мне предлагает. А как опомнилась, то как закричу на Анну:

— Ты, говорю, соображаешь, чего просишь? Да я и взрослой женщине здесь в домашних условиях делать бы ничего не стала, сроду я этим не занималась, а тут — ребенок пятнадцати лет! Да это же подсудное дело! Да как у тебя, говорю, язык повернулся, мне такое предлагать! Ведь что случись — верная тюрьма! Господи, помилуй, Анна, говорю, опомнись, поговори с девочкой, парня того надо найти. Конечно, рано ей еще мамой становиться, но что делать, раз так получилось. А она так злобно на меня смотрит, потом говорит, что раз не хочешь помочь, то и не суйся с советами, сами разберемся. Собралась она уходить, меня как током ударило. Схватила я ее за плечи, трясу, Анна, говорю, не вздумай ничего делать. У нее все детское, неокрепшее, здоровью повредить можешь, как бы до беды не дошло. А не дай Бог что, я сама первая на тебя покажу. Она зыркнула так на меня, дверью хлопнула. Простить себе не могу, что с девочкой не поговорила, не настояла, чтобы родителям ее сообщили. А что случилось-то?

— Мы пока не знаем. Только очень нужно нам эту девочку повидать. А ребенок у нее умер прямо там, в роддоме.

— Может, и к лучшему. Пойдемте, я вас к Анне провожу, а то она чужих и на порог не пустит.

И опять они пошли по окраине города, мимо деревенских домиков, тетя Варя по дороге свернула к себе. Аннин дом был большой, но сильно запущенный. Краска во многих местах облупилась, доски потрескались. На втором этаже сиротливо хлопала рама без стекла. Они долго стучали у калитки, пока на крыльцо не вышла хмурая старуха.

— Здравствуйте! Здравствуй, Анна!

Старуха, не отвечая, угрюмо смотрела, ожидая продолжения.

— Можно войти? Анна, мы по делу! — прокричала Мария Семеновна.

Старуха не то чтобы кивнула, а как-то странно дернула головой.

— Собаки нет? — спросила Надежда.

Ей почему-то казалось, что в этом угрюмом и заросшем саду обязательно должна бегать не на привязи злая собака.

— Идемте, нет у них ни собак, ни котов, — решительно сказала Мария Семеновна и толкнула калитку.

Старуха все так же стояла на крыльце угрюмым столбом.

— Вот что, Анна, — сказала Мария Семеновна, подходя, — ты уж как хочешь, а вот женщины очень интересуются племянницей твоей Натэллой. Были они у Риты, да и я им рассказала, что знала. Да они и сами с Натэллой знакомы были, вместе в роддоме лежали.

— Чего надо-то? — неприветливо спросила Анна. — Дело это давнее, я свою племянницу много лет не видела. — Она с ненавистью покосилась на Марию Семеновну.

— Вы извините, нам очень нужно с вашей родственницей встретиться, вы скажите нам, где она живет.