Выстрел в спину
Шрифт:
Лева устал нервничать и бесцельно расхаживать по коридору, заглядывая в кабинеты, и уселся на стуле у окна. Он смотрел на микроскопы и другие, неизвестные ему приборы, на людей в белых халатах и думал, что ни за что, даже под угрозой наказания, не станет мазать черной краской пальцы Ирины и прикладывать их на дактокарту. Потом он подумал, что этим, конечно, займется эксперт.
– Ну-с, молодой человек, – широкоскулый эксперт с раскосыми глазами потер переносицу, – есть пальчик. Первый пальчик правой руки.
– Женский? – спросил Лева и отвернулся.
– Не думаю, почти наверняка мужской, – ответил улыбаясь эксперт, и глаза его превратились в узкие щелки, удивительно, как он вообще может что-либо разглядеть. – Есть подозреваемый?
– Подозреваемый? – нараспев переспросил Лева. Факты и фактики, алогичные,
«Еще одной ошибки я не переживу», – словно актер из дешевой мелодрамы, подумал Лева, подошел к столу, на котором лежали три дактилоскопические карты с отпечатками пальцев подозреваемых по делу, собрался с духом и ткнул в одну из них:
– Вот он. Сравните.
Эксперт взглянул на карту, прочитал фамилию, перевел на Леву недоуменный взгляд, пожал плечами и занялся своим делом. Буквально через несколько минут он поднялся и сказал:
– Точно. Пальчик никакого сомнения не вызывает.
Лева рассмеялся нервно и опустился на стул, хотел попросить воды, постеснялся, лишь махнул на эксперта рукой: мол, ерунда, все пройдет. Это было то мгновение, ради которого и стоило трудиться дни и ночи в уголовном розыске. Инспектор Гуров нашел убийцу, вытащил на свет Божий Ее Величество Истину.
Ирина и Олег Перовы шли по улице Горького к Белорусскому вокзалу, миновали мост и оказались на той самой аллее, по которой пять с лишним лет назад, безмерно счастливые и чуть-чуть хмельные, они бежали со свадьбы в собственный дом. Сейчас они шли медленно, радость неожиданного освобождения прошла, память возвращала в прошлое. Ведь было все, абсолютно все, о чем только можно мечтать: молодость, любовь, счастье. Сейчас впереди их ждал суд, приговор, разлука. И хотя на скамье подсудимых будут только мужчины, судить станут обоих. Сегодня Ирина наконец поняла свою вину. Оказалось, что для этого надо так мало – задать простые вопросы и дать честные ответы. Ирина помнила вопросы, наверное, никогда их не забудет. «Какой оклад у вашего мужа? Сколько вы лично тратите ежемесячно? На какие средства, по вашему мнению, были куплены машина, хрусталь и другие дорогие вещи?» Как просто. Или она не задавала себе эти вопросы раньше? Задавала, но с каждым днем все реже и реже, отмахивалась от них, с деньгами жить удобнее. Все как-то устраиваются. Что означает слово «устраиваются»?
Вчера умер Семен Семенович. Олег пришел домой взвинченный и почти трезвый. Дома он, естественно, выпил и незаметно для себя стал рассказывать о покойном. Так Ирина поняла все, о чем не хотела думать последние годы. Олега несло, он не мог остановиться, говорил и говорил, пил и продолжал рассказывать. О Ветрове, его требованиях, угрозах, и Ирина вспомнила молчаливые взгляды Павла, поняла смысл завещания. «Почему он молчал?» – возмутилась было Ирина, но тут же подумала, как мы много требуем от других и как мало от себя. Она сама знала, знала, но не хотела знать. Вспомнила свои разговоры с Аллой Ваниной и ее презрительные слова о мужчинах-добытчиках. А она, Ирина, промолчала и стала соучастницей.
Она смотрела в лицо мужа и вспоминала, каким он был тогда, в прошлом веке, до нового летосчисления, каких-то пять лет назад. Ирине стало больно и страшно. Что они сделали и что делать теперь?
– Как говорил Павел? – спросила она. – Идти и просить у людей прощения?
– Брось! – Олег вяло махнул рукой. – Думаешь, там награды дают? – Он снова выпил, сплюнул и жалобно пробормотал: – Вот, проклятая, не пьешь – плохо, пьешь – еще хуже.
Ирина понимала: пока Олег в таком состоянии, ей не убедить его ни в чем. Откладывать на завтра тоже ничего нельзя,
она уже не верила в себя, в свои силы. А вдруг передумается? Ирина верила Павлу, при всех своих недостатках Павел Ветров был человек умный и справедливый. Надо идти, повинную голову меч не сечет.Ирина решила действовать и уговорила Олега выйти на улицу. Якобы просто проветриться и погулять.
Через двадцать минут после их ухода у подъезда остановилась оперативная машина.
Они гуляли молча, позже, когда открылись парикмахерские, Ирина заставила мужа зайти и побриться. Он давно протрезвел, шел, угрюмо глядя под ноги, и вспоминал, как тридцать первого августа пришел в квартиру Павла, расположился на кухне, хлебнул из бутылки, которую принес с собой и, видимо, заснул. Очнулся он от какого-то грохота, некоторое время оглядывался, соображая, где находится, затем прошел в комнату и увидел мертвого Павла. Первым чувством Олега было облегчение, теперь не надо никого уговаривать, унижаться. Только позже Олег понял, что Павел был последним звеном, связывавшим Олега Перова с людьми.
– Признаваясь, я буду вынужден заложить и других, – прерывая затянувшееся молчание, сказал Олег.
– Я этого слова не понимаю, – ответила Ирина. – Я знаю тебя и себя, мне нет дела до других.
– Эгоистично и нечестно, – сопротивлялся Олег.
– Давай не будем говорить о чести и эгоизме!
– Ты знаешь, сколько мне дадут? – Олег попытался усмехнуться.
– Я буду ждать мужа из тюрьмы.
И вот этот страшный день прошел, они брели по своей аллее, не очень понимая, почему Олега отпустили.
– Машину и все в доме описали, – сказал он, – после суда конфискуют, переезжай на квартиру к Павлу…
– Я отказалась от завещания, к маме я не поеду, буду жить у нас. Мы начнем сначала.
– Когда я вернусь, – сказал он.
– Когда ты вернешься, – ответила она.
Перовых еще допрашивали, когда Лева сел писать справку по делу. Он не хотел докладывать полковнику устно, боялся, что начнет горячиться, запутается. Но, взглянув на часы, понял, что не успевает. Ровно в пятнадцать Лева вошел в кабинет начальника, Турилин и Орлов о чем-то весело разговаривали, смеялись. Такими беззаботными Лева их никогда не видел. Увидев Гурова, Орлов встал, пожал ему руку. Лева встретился с подполковником взглядом и впервые увидел, что глаза у него не серые с ехидцей, а синие и очень серьезные.
– Что будем делать с Перовым? – спросил Турилин. – Оставим на свободе или в КПЗ водворим?
– Он пришел сам, – быстро ответил Лева и покосился на Орлова, понимая, что настроение настроением, но подполковник человек жесткий и всякое проявление либерализма не приемлет. – Я не о Перове пекусь, а о нас. Узнают люди, как явился человек с повинной, а его раз – и за решетку. Что о нас подумают? Какие выводы люди сделают?
– Воровал, воровал человек, явился с повинной, – в тон Леве подхватил Орлов, – а мы ему орден или денежную премию, – улыбка у подполковника исчезла. Турилин слушал молча, казалось полностью поглощенный перекладыванием цветных карандашей. – Шибко эмоционален, капитан. Явку с повинной примет во внимание суд. Я рассуждаю так: Перов в настоящий момент социальной опасности не представляет и следствию помешать не может. В связи с этим заключать его под стражу до суда необходимости нет. Пусть живет среди людей, рядом с женой и ждет суда. Возможно, для него такая жизнь страшнее тюрьмы покажется.
Полковник Турилин кивнул, и вопрос был решен.
Лева быстро шел, временами бежал по Страстному бульвару в сторону Пушкинской площади. Там, у памятника, его ждала Рита.
Закончив писать справку, Лева вышел из-за стола и с хрустом потянулся. Свобода! Он выполнил свой долг и свободен. Три-четыре дня можно ни о чем не думать, читать, ходить в кино… Лева напряг фантазию и добавил: плевать в потолок. Черт возьми! Разве это жизнь? Чтобы полнее ощутить свалившуюся на него свободу, Лева прошелся по кабинету, размахивая руками. Лучше не стало, неосознанное чувство вины тяготило его, и он вспомнил – Рита. Девчонка побежала от него и крикнула: «И не звони мне больше! Никогда!» Стало муторно и тоскливо. Лева вернулся к столу, сел, перелистнул календарь. Где ее телефон? Лева не записывал ее телефона и никогда не звонил. Он вспомнил свою кухню, цифры на белой стене, снял трубку и набрал номер.