Вьюжной ночью

Сняв очки, мужчина долго разглядывал иконы, особенно ту, которая обшарпана и потрескалась.

Ребятам было непонятно, почему он снял очки. Они впервые видели близорукого.

— Поиски, поиски… Это хороша Это прекрасно, я вам скажу. И куда же вы их несете?

— А вот дома в железянке сожгу, — ответил Санька.

— Их жечь нельзя. Что вы! Они старинные.

— А ты что, в бога веришь?

— Я верю в искусство.

— Че?

— Мне трудно сказать… Я не специалист. И нужна экспертиза. Но, думаю, что иконы эти все же представляют некоторую ценность.

— Молии-ть-ся будешь, — сказал Колька.

Мужчина засмеялся:

— Нет, я — атеист. — Он вытащил из кармана кошелек. — Сколько же у меня тут? Это на билет. Так!.. Вот пять рублей с мелочью. Больше нет. А живу я в городе. Скажу вам прямо, ребятки: иконы ваши стоят намного дороже. Одна, как мне кажется, очень древняя. Если согласны, берите деньги. Но у меня, к сожалению, больше нет.

Шутка в деле: пять рублей пятьдесят две копейки! И за что? Ребята поделили деньги пополам.

Вот такая история произошла с ними сегодня. А сейчас стоит возле них наклюкавшийся мужичонка. Даже покачивается слегка. Видать, откуда-то издалека его принесло, незнакомо акает, говорит не по-боктански грамотно. Нынче в поселок вообще понаехало много новых людей — с Украины и Белоруссии, из Сибири и с Волги, молодые и пожилые, холостые и с семьями — всякие. Селились, кто где, больше в бараках, которые росли возле завода, как опята возле старого пенька. На окраине Боктанки, между прудом и лесом, наскоро построили с десяток двухэтажных деревянных домов.

— Я — дядя Проша. Вот что, хлопчики. Найдите-ка мне где-нибудь водочки. А я вам за это денег дам.

— А где мы найдем? — хохотнул Санька. — Поди в лавку да и купи.

— Не в лавку, а в магазин. Магазины уже закрыты. Вы к заводу? Пошли.

По-осеннему торопливо надвигался вечер. На улицах ни души.

— Как пить охота, — сказал Колька.

— Сейчас, сейчас, дорогуша. — Дядя Проша опять как-то подозрительно подмигнул. — Дамочка тут одна живет. У нее всегда есть квасок. Аж в нос отдает.

Они подошли к новым двухэтажным домам. Дядя Проша зашел в полутемный подъезд крайнего дома и постучал в одну из дверей. Настороженно прислушался и опять постучал. Потом, пошатнувшись и отпрыгнув, начал барабанить в дверь кулаком. Тихо.

— Подем, ну его, — сказал Санька.

— Попить ба… А потом подем.

Дядя Проша сердито вздохнул:

— Уплелась куда-то, сволота. Пошли, в окошко поглядим.

Вышли на улицу.

— В горке у нее я как-то бутылку с водкой видал. — Дядя Проша опять подмигнул и, взяв Саньку за руку, коротко и приглушенно засмеялся: — Я тебя подниму. И ты попробуй окошко открыть.

— Да ты че это? — удивился Санька. — В чужу квартиру…

— Молчи! — Дядя Проша взял его за руку. Длинные пальцы, как клещи. — Там крючок… на честном слове. Дерни.

— Ты что, с ума сошел! Не буду я.

— Да не бойсь. Я ей скажу.

— Не полезу я. От-пус-ти!

— Я тебе не полезу. — Дядя Проша приподнял Саньку. — Открывай! Внизу крючочек. И не боись, Лизка — подружка моя. Она ничего не скажет.

Санька схватился за раму.

— Открывай, тебе говорят.

— Че-то не открывается.

— На ножичек.

— Там… там кто-то, — прошептал Санька.

— Стучи, это Лизка.

— Не, это мужик. Он лежит.

— Где лежит? — уже вполголоса спросил дядя Проша.

— На кровати.

— Врешь!

— Ей-богу, лежит. Храпит. Ну, сам послушай.

Колька не слышал храпа, хотя у него слух лучше, чем у Саньки. И в голосе Санькином Колька уловил что-то игривое, фальшивое, — уж кто-кто, а он-то знал дружка.

— В сапогах лежит. Лысый.

— Неужто опять с Митькой снюхалась. Тьфу! Я б с ним даже в нужнике рядом не сел. От сука!

Дядя Проша опустил Саньку на землю.

— Пошли еще в одно место. Уж там убьем медведя.

— Чего? — удивился Колька.

— Да это так я. Кто смел, тот и съел.

Они проходили мимо дощатых дровяников, возле которых лежала небольшая лестница. Дядя Проша поднял ее.

— Зачем берешь? — спросил Санька.

— Тебя не спросил. Это моя.

— Пошли домой, — шепнул Санька Кольке. — Ну его!

— Попить ба.

— Вот ведь… И деньжонки есть, а водки не найдешь. — У этого мужика было какое-то нервозное нетерпение.

Ребята подумали, что он снова поведет их куда-то в квартиру, но дядя Проша подошел к высокому опалубленному дому, стоявшему сиротливым особняком у тракта. Здесь был продуктовый магазин, закрытый сейчас на два огромных мрачных замка. Эти замки как бы говорили всем своим видом: нас так просто не возьмешь, не откроешь — шиш. Дядя Проша приставил лестницу к торцу дома (она не доставала до потолка) и хихикнул весело и зло:

— Будет ловкость рук и никакого мошенства.

— Ты… ты что это хочешь делать? — насторожился Санька.

— Ну его! — крикнул Колька. — Пошли быстрея отсюдова.

Дядя Проша схватил Саньку за руку:

— Шш!..

— Отпусти, ты что? — Санька попытался высвободить руку, но не тут-то было, мужик еще крепче сжал ее, даже больно стало. — Что тебе надо? Отпусти, говорю!

— Нет, милай. Так-то оно верней.

— Отпусти! Отпусти!!!

Дяди Прошин переход от спокойного, полушутливого разговора к грубости был столь неожидан, что Санька растерялся.

— Отпусти его! — закричал Колька.

Мужик начал оглядываться, всматриваться в ближний жилой дом, где зажигались вечерние огни и откуда доносилась бойкая шипящая патефонная музыка. Уже совсем стемнело.

— Тихо! Ловкость рук и никакого мошенства. Зачем золоту золото, ежли есть золотые руки. Заткнитесь!.. Мне говорили, что здесь плохой потолок. Из досок. Нонче хоть и много строят, а дыра на дыре. Полезешь наверх. Ты легкай. И посмотришь.