Выживший: роман о мести

Мулат молча окинул его оценивающим взглядом и одобрительно ухмыльнулся.

– `A bon? Okay monsieur le marin, hissez le foc» [2] .

Гласс, собирая по закоулкам памяти крохи французских слов, лихорадочно пытался сообразить, чего от него требуют. Он не знал, что значит «hissez le foc», зато четко понимал, что от испытания, предложенного мулатом, зависит его жизнь. Судя по всему, мулат пытался проверить, вправду ли Гласс моряк, и тому оставалось одно. Он уверенно шагнул к носу корабля и принялся ставить кливер, чтобы тронуть судно с места.

2

В самом деле? Что ж, месье моряк, поставьте кливер (фр.).

– Bien fait, monsieur le marin [3] , – кивнул мулат.

Так в августе 1819 года Хью Гласс стал пиратом.

* * *

Гласс оглянулся на проход между деревьями, где исчезли Фицджеральд и Бриджер, и стиснул зубы. Как и в тот день, хотелось броситься в погоню и настичь, только на этот раз раненый понимал, что слишком слаб. Впервые после встречи с медведицей сознание прояснилось, однако вместе с пониманием пришла и тревога.

Гласс попытался выяснить, насколько тяжело он ранен, и левой рукой ощупал шрамы на голове – там, где медвежьи когти содрали кожу с черепа. Он уже успел увидеть отражение в роднике, когда наклонялся попить, и знал, что медведица чуть ли не полностью сняла с него скальп. И хотя внешность его никогда не заботила, сейчас собственное лицо показалось ему совершенно чужим. Если он выживет, на такие шрамы трапперы уж точно будут смотреть почтительно.

3

Отлично, месье моряк (фр.).

Больше всего его волновало горло. Кроме как в зыбком отражении, ран он видеть не мог, разве что осторожно ощупать пальцами. Повязка с припаркой, наложенная Бриджером, отвалилась еще вчера, когда Гласс пытался доползти до воды, и теперь, трогая швы, он мысленно возносил хвалы искусству капитана Генри. Хью смутно помнил склоненное над ним лицо капитана сразу после стычки с медведицей, хотя подробности – как и счет дням – от него ускользали.

Если склонить шею, становились видны следы когтей, ведущие к горлу от плеча, и глубокие борозды на груди и выше локтя. Сосновая смола, которой Бриджер намазал кожу, помогла ранам закрыться. Снаружи они почти зажили, однако из-за боли, засевшей глубоко в мышцах, Гласс по-прежнему не мог поднять правую руку. При мысли о смоле раненый вспомнил о Бриджере, и, хотя благодарность за то, что парень позаботился о его ранах, никуда не делась, перед глазами все же стояла иная картина: Бриджер у края поляны с его ножом в руке, готовый ринуться в чащу.

Хью в очередной раз взглянул на гремучую змею. Чего бы он не дал сейчас, лишь бы вернуть нож! Змея ведь жива – и рано или поздно двинется с места. В голову опять полезли мысли о Фицджеральде и Бриджере, однако Гласс их отогнал. Сейчас было не до того.

Он продолжал оглядывать раны. Глубокие проколы от когтей на правом бедре, в которые Бриджер тоже втер смолу, благополучно заживали, однако распрямить ногу у Гласса не вышло, и он попытался слегка перенести вес тела в сторону и потом опереться на ногу. Тело пронзила мучительная боль – стало ясно, что нагрузки нога не выдержит.

Оставались раны на спине. Дотянувшись за плечо левой рукой, Гласс нащупал пять борозд. Швы перемежались струпьями, поверх застыла липкая смола, кое-где выступила свежая кровь. Борозды начинались ниже поясницы и шли чуть не до самой шеи, углубляясь между лопаток – туда рука Гласса не доставала.

Закончив обследовать раны, Гласс задумался. Выводы были неутешительны. Во-первых, он беззащитен: напади на него звери или люди – он не отобьется. Во-вторых – на поляне оставаться нельзя. Он здесь явно не первый день, а укрытый под соснами родник наверняка знают все окрестные индейцы. Что Гласса до сих пор не нашли – чистое везение, и оно не будет тянуться вечно.

Уходить от Гранд он не хотел, даже несмотря на риск встретить индейцев. Есть река – значит, есть вода, пища и ориентир. Правда, оставался главный вопрос: вверх по течению или вниз? Он один, вокруг вражеская земля и подмоги ждать неоткуда, тело ослабло от лихорадки и голода, ноги не держат. Как ни подмывало Гласса скорее пуститься вслед предателям, он знал, что сейчас их не догнать.

Хотя отступаться от задуманного, даже на время, Глассу претило, выбора не было. Если добраться до форта Бразо – там можно восстановить силы и взять припасов, и уже оттуда всерьез пускаться за врагами. Однако форт Бразо стоял на слиянии Уайт и Миссури, в трехстах пятидесяти милях вниз по реке.

Три с половиной сотни миль – здоровому человеку по хорошей погоде две недели пути. Сколько можно проползти за день, Гласс не знал, но не собирался сидеть на месте. Рука и нога болели, однако воспаления не было, и Гласс решил, что со временем раны заживут. Продвигаться придется ползком, а когда тело окрепнет, идти с костылем. Даже если всего по три мили в день – пусть. Лучше три мили позади, чем впереди. К тому же в пути проще добыть пищу.

* * *

Мулат на захваченном испанском корабле двигался на запад, к заливу Галвестон и пиратской колонии Лафита в Кампече. В сотне миль южнее Нового Орлеана он захватил еще одно испанское торговое судно, подманив его на пушечный выстрел испанским флагом, поднятым на «Боните морене». Новая жертва – «Кастельяна» – подверглась уже знакомым Глассу жестокостям, только на этот раз пираты спешили еще больше: пушечный залп разнес корпус «Кастельяны» ниже ватерлинии, корабль шел ко дну.

Пиратам явно повезло. «Кастельяна» шла из Севильи в Новый Орлеан с грузом ружей: стоит только спасти их с тонущего корабля – и баснословная прибыль Лафиту обеспечена.

С тех пор как в 1819 году началось бурное заселение Техаса, пиратский анклав Жана Лафита на Галвестоне исправно поставлял сюда товары: от реки Рио-Гранде до реки Сабин города множились и росли, без внешнего снабжения было не прожить. Посредников Лафит предпочитал обходить стороной – а точнее, обходиться без них вовсе. У традиционных торговцев не оставалось при таком раскладе никаких шансов, и процветающее Кампече все больше притягивало к себе контрабандистов, работорговцев и мошенников всех мастей, ищущих удобное место для поживы. Неоднозначный статус Техаса, раздираемого между США и Мексикой, защищал Лафита от стороннего вмешательства: его нападения на испанские суда несли выгоду Мексике; Испании не хватало мощи этому противостоять, Америка пока закрывала на все глаза – в конце концов, Лафит был героем битвы за Новый Орлеан, и к тому же американские корабли он не трогал.

Хью Гласс, хоть и не прикованный цепями к кораблю, чувствовал себя не более чем заложником в пиратских делах Жана Лафита. Во время налетов на испанские суда он успел понять, что любая попытка неповиновения закончится для него казнью, и вынужденно смирился с неизбежным, однако в резню не лез и умудрился не замарать рук убийством.

Стоянки в Кампече, во время которых он надеялся было скрыться, не давали никакой возможности для побега. Лафит правил островом единовластно, а на материке за проливом, в Техасе, свирепствовали индейцы каранкава – известные каннибалы. За их землями жили тонкава, команчи, кайова и осажи, тоже не очень-то расположенные к бледнолицым, разве что не склонные их пожирать. Редкие очаги цивилизованной жизни были заселены в основном испанцами, которые вешали за пиратство любого, кто приходил со стороны побережья. Пеструю картину дополняли встречающиеся тут и там мексиканские «бандитос» и техасские «виджиланте» из так называемых комитетов бдительности.

Целое пиратское государство, да еще и бурно растущее, неминуемо рисковало тем, что терпение окружающих стран рано или поздно иссякнет. И когда Соединенные Штаты решили наладить отношения с Испанией, дипломатическим усилиям ощутимо мешали постоянные налеты на испанские суда, зачастую происходившие прямо в территориальных водах США. В ноябре 1820 года президент Мэдисон отправил в Кампече лейтенанта Ларри Кирни и шхуну «Энтерпрайз» во главе американского боевого флота. Лейтенант Кирни предложил Лафиту ясный выбор: уйти с острова или быть разнесенным в куски.

Лафит, при всей его репутации головореза и склонности к бесчинствам, отличался завидной практичностью. Погрузив на корабли всю добычу, какую можно было увезти, он поджег Кампече и бесследно исчез вместе со своим пиратским флотом. Больше о нем не слыхали.

В ту ноябрьскую ночь, стоя среди погруженного в хаос Кампече, Хью Гласс осознал, что прежняя жизнь кончена. С пиратами он уходить не собирался. Более того – море, которое для него всегда означало простор и свободу, теперь сузилось в восприятии до тесного суденышка, плавучей тюрьмы. Пора было искать другие пути.