Вызов (дилогия)

— Я люблю тебя, — он гладил мои руки, грудь, лицо. — Я так сильно тебя люблю, что удивляюсь, как я мог жить без этого так долго.

— Ох, милый

— Нет, послушай меня! — Дилан взял моё лицо, заставляя смотреть ему прямо в глаза. — Даже когда через много-много лет для нас всё закончится, то, что есть между нами, — не закончится никогда. Я чувствую нашу любовь. Она не исчезнет вместе с нами. Она будет жить. В наших детях. В нём. — Дрожащей рукой он погладил мой живот и нежно его поцеловал. — Я верю в нас, моя единственная.

И он показал. И не единожды. И его не пришлось просить дважды.

Мои третьи роды прошли в срок и без осложнений. Ну, почти.

Главным осложнением стал будущий счастливый отец, который ежеминутно требовал от врачей отчёта о моём состоянии, а также многочисленные родственники, изъявившие желание увидеть воочию появление на свет нового члена нашей большой семьи.

Этот спор мы вели бесконечно долго. Дилан хотел присутствовать на родах, а я не желала, чтобы он видел меня красную, растрёпанную, с искажённым от боли лицом. В конце концов, мы договорились, что он будет со мной весь период схваток, а когда дело дойдёт до главного действа, без возражений присоединится к ожидающим за пределами палаты.

Мне следовало бы догадаться, что ничего из этого не выйдет.

На последнем месяце я раз в три дня ездила на осмотр. Разумеется, вместе с Диланом. И, разумеется, приблизительно за неделю до предполагаемой даты я оказалась в госпитале. Дилан не хотел рисковать, оставляя меня дома до самих родов, да и мне, честно говоря, было спокойнее находиться под профессиональным присмотром. Самые лучшие врачи, самое лучшее оборудование, самый лучший уход и самый лучший в мире муж были в моём распоряжении двадцать четыре часа в сутки.

Эбби появилась на свет при помощи кесарева сечения. Обычно следующего ребёнка женщина рожает так же. Но я упросила врачей позволить мне попробовать родить самой. Вернее, упрашивать пришлось Дилана, который не желал слушать ни о малейшем риске для меня или малыша.

Два раза в день к моему животу подключали допплер, чтобы проверить сердцебиение ребёнка. Утром и вечером доктора осматривали меня, а после долго отвечали на вопросы Дилана, убеждая, что всё проходит нормально и нет никакого повода для беспокойства.

Но он всё равно волновался.

Стоило мне охнуть, неудачно повернувшись, или схватиться за спину, или за ноги, он моментально подскакивал с побелевшим лицом: "Что случилось? Где болит? Началось?"

После четырёх дней подобной опеки я отправила его домой, клятвенно пообещав в ближайшие двадцать четыре часа не рожать.

— Я не уйду.

— Ты меня изводишь.

— Ты просто устала.

— Да, я устала. От твоей взволнованной физиономии в первую очередь.

— Я спокоен.

— Ага, я вижу. Ой!

— Что такое, родная? Больно?

— Фигольно! Понимаешь, о чём я?

— Это подло.

— Подло не доверять мне.

— Я тебе доверяю.

— Тогда оставь меня на попечение врачей, которых ты согнал со всего западного побережья, и вернись домой к детям.

— Я хочу быть с тобой, когда всё начнётся.

— Как только всё начнётся, я тотчас дам тебе знать.

— Лив…

— Иди ко мне.

— Что ты…

Не дав мужу договорить, я обхватила его лицо руками и, встав на цыпочки, прижалась губами к его губам.

— Всё будет хорошо, поверь мне. Мы с малышом прекрасно себя чувствуем. Да, не буду скрывать, я очень устала. — Увидев, как меняется выражение лица Дилана, я ласково погладила его по щекам: — Это нормально. Это так всегда бывает в последние дни. Просто тяжело носить на себе лишних полтора десятка килограммов. Но я справляюсь. Правда, справляюсь. И даже если ты очень-очень хочешь, милый, помочь мне с этим никак нельзя. Если только сам не возьмёшься рожать.

Я рассчитывала на его улыбку, но Дилан оставался серьёзным.

— Может быть…

— Не может. Ты и так сделал всё, что мог. И даже больше. Я совершенно не волнуюсь за нас с малышом, но очень переживаю за тебя и детей. Вот как раз от этих переживаний ты в силах меня оградить. Так что отправляйся домой.

— При малейшем…

— Да, да, я знаю: сразу же вызываю доктора.

— Сначала меня, потом доктора.

— Хорошо. Сначала тебя, потом доктора.

— Лив… — Остановившись перед стальными дверьми лифта, Дилан внимательно посмотрел на меня. — У меня на свете нет никого дороже тебя.

— Ничего подобного. Есть. И скоро появится ещё один.

— Ты прекрасно знаешь, о чём я.

— Знаю. Поэтому сначала я звоню тебе, а потом уже бью в набат.

— Я люблю тебя.

— И я люблю тебя. Поцелуй за меня детей. И привези их завтра, ладно? Я соскучилась.

Я позвонила ему через двадцать минут.

— Ты передумала меня отпускать, любовь моя?

— Да я-то с удовольствием, но вот твой сын, кажется, против. Возвращайся. У меня только что отошли воды.

Следующее, что я услышала, был визг тормозов и какофония раздражённых автомобильных сигналов.

Через час моя палата напоминала зал ожидания аэропорта — посмотреть, как я рожаю, собралось всё семейство.

Если проводить авиационную аналогию дальше, Дилан был капитана огромного "Боинга", который пытался сориентировать в пространстве и времени экипаж и пассажиров. Ну а я сама, понятное дело, являлась тем самым "Боингом", стоящим перед взлётной полосой с включенными на всю мощь двигателями, ждущим отмашки главного диспетчера. Диспетчер же — вернее, диспетчера, — поглядывали на показания приборов с явным облегчением:

— Раскрытие — два сантиметра.

— О, ещё немного…Четыре сантиметра.

— Вы молодец. Всё — как по учебнику.

Мама держала меня за руку, Эллен гладила по ноге. Кэтрин массировала поясницу, когда я вставала и принималась ходить. Дилан сидел на кровати, держал за руку и считал время между схватками. Как только приближалась очередная, я начинала тяжело дышать, и он, смотря мне в глаза, дышал вместе со мной. Всякий раз его сосредоточенное выражение лица меня смешило, и он немного расслаблялся, принимая мой смех за угасание боли.