Вызов врача

— Ладно! — махнула рукой Мария Петровна. — Я не в обиде. На твоем месте тоже решила бы, что человек, который боится… в общем, не хочет операцию ради жизни сделать, полный кретин и придурок. Поскольку я женского пола, то получаюсь — полная придура.

— Мария Петровна, поверьте, я уважаю ваше суверенное право распоряжаться собственной жизнью. Только хочу обратить внимание на крайний эгоизм и бесчеловечность вашего стремления к смерти.

— Какой эгоизм? Все вам оставляю!

— Вынужден напомнить, что однажды вы уже больно травмировали свою дочь, а теперь намерены сделать это во второй раз. Каково будет Ирине жить с сознанием того, что не смогла спасти мать?

— Вот ты как повернул, — задумчиво проговорила Мария Петровна.

— Здесь нечего поворачивать, факты на поверхности. Я только что разговаривал с Ириной, она нашла врача, который будет вас оперировать, встречалась с ним сегодня.

— Ирочка! Для меня хлопотала? — взволновалась Мария Петровна. — Сама?

«Лед тронулся! — подумал Павел. — Развиваем успех».

— Конечно сама. Всю Москву на ноги подняла, чтобы найти лучшего специалиста. Тут он слегка приврал для пользы дела.

— Значит, Ирочка меня… не ненавидит? Павел не собирался глубоко копать — давать оценки прошлому или анализировать в присутствии Марии Петровны нынешнее состояние Ирины, переживающей внутренний конфликт любви-ненависти к матери.

— Думаю, — уклончиво ответил он, — вам с дочерью надо больше общаться, чтобы разобраться в своих чувствах.

— Да я готова общаться с ней двадцать четыре часа в сутки!

— После операции так и получится. Кто, если не Ирина, будет за вами ухаживать? Сейчас начало декабря, к Новому году, надеюсь, вы уже поправитесь. Официально приглашаю вас на встречу двухтысячного года к нам! Разве это не прекрасно, Мария Петровна, встретить новое столетие рядом с внуком, дочерью, зятем и, — запнулся Павел, не зная, как назвать Николая Сергеевича, — и нашим дедушкой?

— Невыносимо прекрасно!

— Мария Петровна, выдам одну тайну. Мы с Ириной хотим второго ребенка.

— Правильно, молодцы!

— Но так сложилось, что главным воспитателем у нас в семье выступает Николай Сергеевич…

— Он навоспитывает! Рохля интеллигентская! А Николеньке твердая рука нужна!

«Какая у вас твердая рука, — подумал Павел, — я уже видел».

— Одного внука Николаю Сергеевичу, — продолжал Павел, — более чем достаточно, а второго дедушка точно не потянет.

— Ты хочешь сказать… что… вы бы, как бы, меня бы… — не могла подобрать от волнения слов Мария Петровна. — Допустили? Маленького нянчить?

— У нас другой бабушки нет.

Несколько минут она изумленно хлопала глазами, не в силах переварить сказочные слова Павла.

— Режьте! — воскликнула Мария Петровна. — Режьте!

— Что?

— Вырезайте из меня эту дрянь, согласна! Лучше под лампой чертовой сдохну, чем… А если выживу…

— Обязательно выживете! Звоню Ирине и говорим, что вы согласны на операцию?

— Звони.

Павел набрал номер и передал трубку Марии Петровне.

— Ирочка? Здравствуй, доченька!

— Здравствуй!

— Как ты живешь?

— Нормально.

«Сейчас что-нибудь брякнет про ребенка!» — испугался Павел. И принялся отчаянно жестикулировать перед Марией Петровной. Показал, будто укачивает ребенка, потом приложил палец у губам, беззвучно, отчаянно артикулируя, произнес: «О ребенке ни слова!» — «О Николеньке?» — так же тихо спросила Мария Петровна, показав пальцем в сторону кухни. «Нет, — замотал головой Павел и показал два пальца. — О втором ребенке!»

— Алло? — позвала Ирина, потому что на том конце установилось непонятное молчание и слышались странные шорохи.

— Ирочка! Я с Николенькой познакомилась. Ах, какой мальчик! Чудо света!

— Зачем ты звонишь?

— Это не я, то есть я, но набирал Павел. Ирочка, я согласна идти под лампу, под нож, под черта лысого, на все согласна.

— Хорошо. Завтра придешь на прием, я выпишу направления на анализы. Для госпитализации нужно сдать анализы на СПИД, гепатит и сифилис.

— Откуда у меня взяться сифилису или тем более СПИДу? — хмыкнула Мария Петровна.

— Таков порядок. Откуда… Вчера ко мне приходил твой Толик.

— Зачем?

— Беспокоится о твоем здоровье. Похоже, осталось заседание правительства провести с повесткой дня «операция Марии Петровны Степановой».

— Ты на меня злишься? Тебе много пришлось хлопотать? Не беспокойся, за операцию я заплачу.

— Можешь — заплати, но никто тебя обдирать не собирается. Скажи Павлу и Николеньке, чтобы шли домой, мы их ужинать ждем.

— А Николенька покушал. Всякой дряни! Ничего порядочного у меня не было.

— До свидания!

— До завтра, Ирочка!

Мария Петровна медленно и аккуратно положила трубку на рычаг.

— Слышал? — спросила она Павла, гордо улыбаясь. — Мы говорили, как… как нормальные!

Из кухни послышался звон разбившейся посуды. С криком «Ты не порезался, мой драгоценный?» Мария Петровна бросилась из комнаты.

Николенька отужинал по украинской пословице: шо не зйим, то понадкусаю. Он все попробовал, надкусил. Потом решил провести эксперимент: смешать в тарелке кильки, творог, кабачковую икру, сметану — словом, все, что можно было превратить в кесю-месю. На вкус блюдо получилось отвратительное. Мама за порчу продуктов, за игру с ними обязательно заругала бы. А бабушка? Если тарелка упадет, разобьется, никто и не догадается об эксперименте. Тарелка двигалась к краю стола почти сама, Николенька к ней не прикасался. Только две его ручки зажимали вазочки с вареньем (допустим, танки) и толкали тарелку (противника) к пропасти.

Бабушка понравилась Николеньке. Из-за разбитой тарелки не расстроилась, не заругалась. А папа кулак показал, предварительно ткнув пальцем в направлении жижи и осколков на полу.

Николенька зачислил бабушку Марусю в ту же категорию, к которой принадлежали мама, дедушка и Вероника — любители поцелуев и тисканья его, Николеньки. Любовь нужно терпеть, «давно» понял Николенька. Вот папа его «не любит», потому что он самый сильный. К потолку подбрасывает, ух, высоко! Закружит — голова как волчок. Николенька изо всех сил упирается, тянет, тянет, а папину руку в локте разогнуть не может. Папа редко целуется, только иногда взлохматит ему волосы и улыбнется по-особому.

Бабушка Маруся, когда уходили от нее, осыпала Николеньку поцелуями — точно Вероника. Но тетушка никогда бы не сказала ему как взрослому, не прошептала на ушко:

— Не думай, что я сопля бесхребетная. У меня характер железный.

По дороге домой Николенька выяснял у папы разницу между хребетной и бесхребетной соплей. «Мало нам воспитательниц!» — думал Павел.

После их ухода Мария Петровна позвонила Толику, напрочь забыв, что рассталась с ним на веки вечные. Заявила, что ей срочно нужна самая лучшая детская железная дорога — это во-первых. Во-вторых, требуются деньги на операцию, надо продать часть монет. В-третьих, какого лешего он, Толик, досаждает ее дочери? Выслушав невнятные объяснения, Мария Петровна вздохнула: