Вызов

– Я не шучу, Кристофер Вандеркамп! – Он не может говорить, глаза у него вылезают из орбит. – Я заглянула в твой паспорт. Ты из Омахи. Как и кахокийка. Теперь ты скажешь, зачем ты звонил ей. И помни – ты больше не должен упоминать о тех, кого не было и нет.

Она отпускает его горло и встает. Кристофер заходится кашлем. Зачем она убила их? Как? Утопила? Сломала им шеи? Задушила? Разделалась сначала с матерью, а потом с дочерью?

Его желудок выворачивается наизнанку, и все силы уходят на то, чтобы сдержать тошноту.

– Кахокийка! – рявкает Кала.

– Я… я… ее парень.

Кала смеется и склоняет голову набок. Кристофер видит в ее руке пистолет. Она их застрелила? Нет. Он бы услышал.

Внезапно издали доносится тихое фумп-фумп вертолетных лопастей. Помощь на подходе.

– Удивительная история любви, рассказанная на краю земли! – восклицает Кала, и глаза ее мерцают в темноте. – Какая жалкая чушь. И твое имя! «Носитель Христа». Обхохочешься! – Шум спасательного вертолета нарастает. Кала смотрит на горизонт, но там пока ничего не видно. – Слушай внимательно, Кристофер. Ты – мой приятель. Меня зовут Джейн Мэтьюз. – Ее акцент меняется, становится чисто американским, слегка южным, будто бы она родом из Оклахомы или Западного Арканзаса. – Могут возникнуть проблемы, поскольку моего имени нет в списке пассажиров. Но наши спасители этого не знают. Ты поручишься за меня. Мы познакомились три дня назад в Сиане. Мы влюбились друг в друга и с самой первой встречи не расставались ни на минуту. Ни на минуту! Как и многие другие люди по всему миру, мы помешались на метеорах. Мы летели в Аль-Айн, чтобы посмотреть на кратер. У меня на левой ягодице – родимое пятно в виде акульего плавника. У тебя есть родимые пятна?

– Родинка под коленкой.

– Какой?

– Левой.

– Если ты врешь, я убью тебя.

– Я не вру.

– Отлично. Мы попадем в Дубай, как и планировали. Когда власти оставят нас в покое, продолжим наше путешествие по Турции.

Поисковый прожектор светит на воду на запад от них.

– Можешь повторить?

Он повторяет. Кала поправляет, на какой ягодице отметина.

– Что говорить насчет авиакатастрофы? – спрашивает он.

– А что насчет нее говорить? Она случилась. Мы – единственные, кому удалось выжить. Нас обоих отбросило в хвост самолета. В отличие от всех остальных, мы не потеряли сознания. Мы выбрались, а самолет утонул.

– А пистолет?

Кала бросает пистолет в воду:

– Мне не нужен пистолет, чтобы убить тебя, Кристофер.

Он раздумывает, не столкнуть ли ее за борт, но он уже видел, какая у нее реакция.

– Не надо меня испытывать. Мои руки быстрее твоих мозгов, – говорит Кала, будто читая его мысли. – Помни: Джейн Мэтьюз. Мы вместе. Мы влюблены. Аль-Айн. Родимое пятно в виде акульего плавника.

– Ага, поня…

Но прежде чем он успевает закончить фразу, Кала уже сидит на нем верхом – быстрее крайнего защитника в молниеносной атаке. Два быстрых удара в челюсть – и он отключается.

Тиёко Такеда

Турция, трасса Е90, автобус из Кайсери в Урфу

Туристический автобус Кайсери – Урфа мчит Тиёко Такеду на юго-восток. Ехать в Ирак у нее не было ни малейшего желания; она не сомневалась, что Сара и Яго довольно скоро тоже направятся сюда.

Но дожидаться их приходится дольше, чем она рассчитывала. Компьютерный чип, вживленный в шрам на шее Яго Тлалока, за последние 48 часов почти не подавал признаков движения. Но все-таки он продолжает двигаться, пусть и едва заметно. Значит, Яго жив. А если мертв, то его тело кто-то возит туда-сюда. Тиёко принимает решение: если они не стронутся с места еще 48 часов, она угонит машину, отправится на пропускной пункт Ибрагим-Халиль и будет подстерегать их там. А если чип останется неподвижным в течение еще 12 часов после этого, – что ж, Тиёко поедет в Ирак и найдет их.

Она смотрит в окно. За окном тянутся гряды темно-оранжевых холмов. Турция – очень красивая страна. Одновременно бесплодная и изобильная. Местные жители были к ней добры, и Тиёко приходилось отвечать тем же. И до чего же восхитительные десерты подают в Кайсери!

Тиёко закрывает глаза и думает об Ане. Он отправил ей шифрованное сообщение со ссылкой на веб-сайт. Там, белыми буквами на черном фоне, горела надпись: «Никакого осуждения». И под ним: ZIP ICE. А еще ниже – ссылка: 

Тиёко кликнула на нее, скачала файл и записала его на пять флешек. Хотя бы одну из них она носит с собой постоянно. Сайт самоуничтожился, как только она скачала файл. Теперь Ань живет в ней. Теперь он – ее часть. Хорошо это или плохо, она не знает. Но это так.

Баицахан

Турция, Урфа, отель «Рахатлик Конук Эви»

Баицахан чиркает спичкой по стене и прикуривает самокрутку. Жалайр смотрит в мощный бинокль на штативе, направленный на отельчик на восточном краю Урфы. Они на крыше. Здесь разбит небольшой садик. Жимолость, розмарин, карликовая жакаранда, бесконечные вьющиеся плети зеленого винограда и ипомеи окаймляют террасу. Баицахан срывает пурпурный цветок и вертит в пальцах, пока из того не уходит всякое подобие жизни. Сплевывает на беленую крышу несколько крупинок табака и бросает цветок. Наступает на него. Давит.

– Видишь что-нибудь?

Жалайр качает головой:

– Нет.

Они в Турции уже 2,45 дня – выслеживают набатейца по чипу.

– Где его черти носят?

– Понятия не имею.

– Будь с нами Бат и Болд, – рычит Баицахан, – мы бы выследили хараппанку Нашли бы эту суку!

Жалайр качает головой:

– Мы этим не ради мести занимаемся, Баицахан. В конце концов она получит свое. Как и они все.

Байцахану это не нравится, то он знает, что старший брат прав. Жалайр смотрит в бинокль, придерживая его обеими руками:

– Погоди. Кажется… да. Это он.

Баицахан встает.

– Пошли. – Он затягивается самокруткой и наклоняется к биноклю, задерживая дым в легких. Смотрит на другую крышу в 95 метрах отсюда.

Маккавей Адлай стоит один и спиной к ним. Он оглядывается через плечо, практически прямо на бинокль, но это не внимательный испытующий взгляд – набатеец просто наслаждается закатом. Он не знает, что его ждет.

Баицахан и Жалайр знают, что Маккавей в Урфе уже четыре дня. Он прилетел по поддельному новозеландскому паспорту и жил в этом отельчике с самого дня прибытия. Он забронировал все комнаты и заплатил хозяину, чтобы тот не совал нос в его дела. Он дважды ходил на старый рынок и посетил 18 мечетей и одну библиотеку. Побывал в 19-ти разных интернет-кафе. Купил седан «ауди» у частного продавца и мог бы купить еще одну машину за те деньги, что потратил на одежду. Он один и непохоже, чтобы он с кем-либо активно общался.

А вот Баицахан не один.

В его роду, в его Линии, всегда охотятся стаями.

Он отходит от бинокля и передает сигарету Жалайру. Вынимает из-под ног современный блочный лук, накладывает стрелу. Поднимает лук, натягивает тетиву и смотрит через прицел. На мушке – спина Маккавея. Баицахан поднимает лук чуть-чуть повыше. Шея Маккавея. Еще повыше. Голова.

– Сухбатаар стал бы ворчать, но я предпочитаю такие луки нашим традиционным, – говорит Баицахан. Жалайр молчит. Баицахан опускает лук и тетиву. – Сегодня ночью мы пойдем туда. Сегодня мы заберем его подсказку, убьем его и двинемся дальше.

Жалайр кивает, затягивается сигаретой.

– Хорошо. У меня уже руки чешутся кого-нибудь прикончить. Любая смерть лучше никакой.

С крыши смежного здания срывается стая голубей. Солнце садится, по всему древнему городу разливается крик муэдзина, созывающего правоверных на молитву.

– Да, брат. Любая смерть хороша.

Кала Мозами, Кристофер Вандеркамп

ОАЭ, Дубай, «Дубай Фестиваль-Сити», отель «Интерконтиненталь», номер 260