Вызов

Что?

— Э-э, что? Слушай, Кристоф, я...

Он наклонился вперед еще больше, и его нос коснулся моих волос. Он глубоко вдохнул, и поток, который прошелся по мне, был невероятно горячим, и я поразилась, что одежда не начала дымиться. Запах яблочного пирога обернулся вокруг меня, и мне стало интересно, был ли этот запах из-за того, что он пил человеческую кровь.

Мои собственные зубы дрожали вплоть до корней из-за этой мысли. Жажда крови нелегко перевернулась в костях.

О, Боже!

Когда он говорил, теплое дыхание щекотало мои волосы и касалось уха.

— Я непонятно изъяснялся по поводу своих чувств?

Какого черта? Я едва ли могла дышать. Плащ Грейвс был слишком большим, но внезапно он чувствовался тяжелым и неудобным.

— Я, эм. Я... Кристоф, что?

— Пташка моя, — его правая рука скользнула с моего плеча вдоль плаща Грейвса, и он касался моих волос, а также дышал в ухо. Вся кровь бросилась в голову и издала звук, похожий на пульсирование статики. — Я не давлю на тебя, и я не лезу не в свои дела. Все, чего я прошу, это немного внимания.

Мой мозг заклинило. Внимание? Он все время был рядом. На кого еще я обращала внимание?

— Что?

Он снова вдохнул. Он нюхал мои волосы. Черт!

О, вау! Это было намного интенсивнее, чем целовать его. Это отчасти... произошло. Я могла бы сказать, что позволила ему делать это, но на самом деле это была не я.

Это что-то другое. Потому что от него пахло очень хорошо: мужчиной, пряностями и золотистым ароматом яблочного пирога — все смешалось, и в горле почти проснулась жажда крови. Она не посылала стеклянную дрожь через меня, и она не заставляла меня хотеть пить. Она заставила мою кожу чувствовать слишком маленькой, а меня — беспокойно двигаться. Но не убежать.

Я точно не хотела убегать.

Это настолько отличалось от всего, что я когда-либо делала. То есть мимолетно встречаться в комнате группы с в меру милым парнем — это одно, потому что я знала, что так или иначе уеду через несколько недель. Я не впутывалась ни во что в шестнадцати штатах, но экспериментировала.

Плащ Грейвса издал звук, касаясь стены, когда я двинулась, останавливаясь возле другой руки Кристофа.

Грейвс... он отступил, когда пришло время стать, так сказать, немного ближе. Если бы он точно также носился со мной, я бы...

Что? Что бы я сделала? Было так тяжело думать, когда Кристоф находился так близко. Особенно, когда он полностью наклонился, прижимаясь ко мне.

Это было... прекрасно. Как будто весь мир отгородился, и был только он. Как будто он был стеной, которая находилась между мной и всем, что случилось, начиная с ночи, когда папа не вернулся домой. Я могла расслабиться: побыть открытыми пальцами, а не сжатым кулаком. Я могла позволить небольшой части себя уйти, потому что он был там.

— Я не хочу быть жестоким, — пробормотал Кристоф. — Я просто хочу, чтобы ты была готова. Я хочу, чтобы ты была в безопасности. Неужели это так тяжело понять?

Он не казался сердитым, спасибо Боже. Этой ночью я дрожала уже в сотый раз. Это не страх. Это облегчение, настолько глубокое и обширное, что я не была уверена, смогла бы я встать. Ноги превратились в лапшу, и я поняла, что мои руки поползли к его шее, пальцы переплелись друг с другом, как будто я боялась, что он уйдет, как-то испариться, как все и вся, что заставляло меня чувствовать себя в безопасности.

Во мне все запуталось, и я вздохнула. Мое дыхание касалось его шеи, и он задрожал. Как будто это было приятно. Мои зубы дрожали яростнее, челюсть изменилась, а клыки превратились в острые, ноющие точки.

Я резко вдохнула, и это было ошибкой. Потому что я почувствовала запах жидкости в его венах: медь и пряности, жар молнии и запах пустыни, когда вы едете с открытыми окнами и не собираетесь останавливаться в ближайшее время.

Голод пробудился. Я превратилась в деревяшку, как доска возле стены, отбивая желание поддаться вперед, раскрыть рот и наброситься на пульс, который внезапно я могла услышать.

— Вперед, — голова Кристофа наклонилась немного назад. Дрожь тоже охватила его. Как будто было землетрясение, а мы — единственные люди, которые заметили его. — Я доверяю тебе. Ты все, что есть у меня, Дрю.

Что?

— Кр-кр... — я пыталась произнести его имя, но язык вел себя неуклюже возле клыков. Они резко укололи, и я почувствовала свою собственную кровь. Она ласкала голод, краснота сползала во тьму позади век, и руки достаточно распутались, чтобы яростно отпихнуть его. Он споткнулся назад на шаг, и я хлопнула правой рукой по рту, как будто пыталась удержать себя от тошноты.

Он схватил меня за плечи.

— Все хорошо. Шшш, все хорошо, — он сказал что-то еще, но слишком низким голосом, и это было слишком смущающее для меня.

Я попыталась пройти сквозь стену. Он все еще держал меня, и мой живот тесно сжался. Я потрясла головой, не открывая рот, пытаясь не чувствовать его запах. Не потому что это было оскорбительным, а потому что от него пахло так чертовски хорошо!

Или пахла его кровь. Сейчас я не могла отличить их. Что, если запах яблочного пирога — это просто его запах, как у закуски? Как яблочный пирог хозяйки, который ждет, пока я разорву упаковку и откушу кусочек?

Мои коленки подогнулись. Я скатилась по стене, а он вслед за мной. Плащ Грейвса запутался в ногах, и если бы Кристоф не поддерживал меня, то я бы распласталась по полу, а не сидела.

— Теперь, — он казался совершенно спокойным. — Куда ты собираешься? Позволь мне предположить. Куда угодно, чтобы уйти.

Не совсем. Я продолжала закрывать рукой рот. Он присел на корточки, как если бы это было так же естественно, как дышать, слегка наклонился вперед. Его пальцы ущипнули тяжелый материал плаща с правой стороны, там, где он был порван чьими-то когтями, а я осторожно зашила его.

— Или, — сказал он спокойно, — ты ищешь кого-то.

Постепенно жажда крови, рыча, отступила. Через некоторое время я могла убрать руку ото рта. Зубы дрожали, но теперь они стали чисто человеческими.

— Кристоф... — казалось, что из меня выбили весь воздух.

— Он будет жив, — руки Кристофа болтались свободно и выразительно. Даже это выглядело изящно и запланировано. — Но он не останется без изменений. Сергей будет использовать его в качестве приманки, чтобы поймать тебя. Ты настоящий приз.

Это имя послало в голову приступ боли. Я не была уверена, было ли это из-за самого слова или из-за тяжести ненависти и презрения, которые звучали в голосе Кристофа каждый раз, когда он говорил про него.