Вызываю огонь на себя
Шрифт:
– Именно, Адан. Хребет тоже может представлять археологическую ценность. Я слышал что-то о пещерах на противоположном склоне. Так что здесь не все так просто.
– Но радует уже то, что собака аль-Диаб хорошенько получил по зубам.
– Радоваться рано. Давай команду на возвращение техники! Сегодня, да и в дальнейшем аль-Диаб, или кто сменит его, вряд ли решится выводить танки и минометы на прежние позиции. Авиация преподала хороший урок боевикам.
– Да, конечно!
– И надо пообщаться с захваченным игиловцем. Думаю, это он командовал группой, а значит, знает немало.
– Согласится ли отвечать на вопросы?
– Заставим.
– Да, я помню! Связист!
– Я, господин капитан.
Сабир приказал:
– Связь с командирами танкового, минометного взводов и боевых машин пехоты.
– Есть!
– Давай! – сказал Волченков. – Распорядись и подходи к пленному.
– Понадобится переводчик, впрочем, с переводом справится и заместитель.
– Разберемся. Не забудь доложить в бригаду о результатах авианалета.
– Они уже извещены. Экипажи бомбардировщиков доложили.
– Летчики не могли видеть, что они поразили.
Но полковник Ганури опередил ротного, сам вызвав Сабира.
Оставив командира роты на КНП, Волченков спустился к подножию высоты.
Глава третья
Российский советник подошел к носилкам, на которые был уложен раненый боевик. Полевую одежду с него срезали, раны перебинтовали, обезболили, накрыли простыней.
Волченков спросил у санинструктора Весама Хайдура:
– Как состояние боевика, сержант?
– Нормально, крови потерял много, хорошо, у меня была плазма. Раны серьезные, но для жизни опасности не представляют. В общем, будет жить. Хотя заслуживает смерти.
– Ты же медик, сержант, тебе нельзя так говорить.
– В отношении этих бешеных собак можно. Они же не люди. Или вы не видели, что они вытворяют с пленными?
– Видел. И все-таки он раненый, а мы – не они. Я могу допросить его?
– Можете.
Санинструктор толкнул раненого:
– Эй, борец за истинную веру, очнись, с тобой русский офицер говорить желает.
Подошел заместитель командира роты. Он переводил допрос.
– Кто ты? – спросил Волченков.
Бандит попытался плюнуть в сторону советника, но слюна повисла на подбородке.
– Понятно! Не хочешь разговаривать. Ладно, это ты сейчас такой смелый, когда действуют обезболивающие препараты, а вот когда срок их действия пройдет, ты от боли на стену полезешь.
А я помогу тебе в этом. И никто никакой помощи тебе не окажет.
– Будь ты проклят, неверный!
– Вот уже лучше. Теперь назови свое имя, положение в банде.
– У нас не банда, у нас Государство.
– Ну, да, «Государство», конечно, только от этого «Государства» остается все меньше и населения, и территории. Имя, фамилия, должность! Мы все равно узнаем, это не так уж и сложно. На каждого из вас есть информация. Зачем подвергать себя страданиям, даже за веру, если это совершенно бесполезно?
– Я готов умереть. И страдания мне не страшны.
– Смотри какой терминатор.
Старший лейтенант не смог перевести это слово, употребил другое, которое явно польстило боевику:
– Да, я именно
такой!– Но раз страдания тебе не страшны, мы найдем то, что тебя испугает.
Бандит напрягся, искоса взглянул на Волченкова:
– И что же такое, страшнее пытки и смерти?
– Предательство.
– Что ты имеешь в виду, неверный?
– Представь себе, мы знаем, что у нас в штабе бригады работает, вернее, работал ваш человек, его ищут и найдут. Но и в вашей банде вполне может быть наш осведомитель. Кстати, ты женат?
– Женат. У меня две жены, трое детей, и мои дети, сыновья, будут владеть миром.
– Спорное утверждение.
– Зачем ты спросил о семье?
– Плохо ты соображаешь, в принципе это объяснимо, обезболивающие препараты – сильный наркотик, он тормозит работу мозга. Слушай дальше. Ты ничего нам не говоришь, тебя расстреливают. Хотя нет, никто тебя трогать не будет. Просто через нашего человека в вашем штабе появится информация о том, что это ты сотрудничал с правительством Сирии, с ее спецслужбами. Ты сдал нам «крота» в штабе нашей бригады, которого мы вычислим в самое ближайшее время, в этом не сомневайся. Ты же сообщил о выходе группы и передал, какую цель она имеет. Поэтому-то все диверсанты и погибли у балок. Все, кроме тебя одного. Теперь ответь, что станет с твоей семьей? Со всеми твоими родственниками?
Боевик заметно побледнел. Кому, как не ему, было прекрасно известно, как главари бандформирований поступают с семьями и родственниками предателей. Они их подвергают страшным пыткам и показательным казням. Убивают всех – и стариков, и женщин, и детей.
– Ты не сделаешь этого, – проговорил он.
– Почему? А… Понимаю, потому что я офицер регулярной армии, а не бандит, как ты?
Боевик промолчал.
– Но борец за истинную веру и идею всемирного халифата, как у нас говорят, с волками жить – по-волчьи выть.
И это тоже не смог перевести старший лейтенант Маджид. У него вышло, как вы зверствуете, так и мы будем, потому что вы шакалы.
– Ну? Прикинул? Ты можешь избежать и позора, и уничтожения семьи с родственниками.
– У вас ничего не получится.
– Ты это о чем?
– Подставить меня?
– Почему?
– Моему командованию станет известно, что я был захвачен в плен тяжелораненым, в предателей же не стреляют.
– Это смотря кто. По идее, мы своего человека, тебя то есть, не должны подвергать опасности, но ведь есть и твои подчиненные. Как тебе такой расклад? Один из подчиненных понял, что это ты привел группу в капкан. И он решил отомстить тебе за предательство, отсюда и ранение. Мы же бережно вынесли твою персону с поля боя, оказали помощь. Ты же свой, пострадавший от рук врага.
И вновь боевик процедил:
– Будь ты проклят!
– Ну все, шакал, мне надоели эти пустые разговоры. Я передаю тебя в штаб бригады, а там из тебя информацию вырвут и сделают предателем. Так что не будут твои сыновья править миром. Впрочем, они не смогут ничего, если еще выживут. Даю тебе три минуты на размышление.
– А если я отвечу на твои вопросы, тогда что?
– Тогда твое командование узнает, что ты дрался до последнего, а провал акции – случайность. Или представим, что ты погиб со всеми остальными, самого же отправим на российскую авиабазу. Посидишь там, пока от вашей заразы не очистят всю Сирию, и тогда ты вернешься к семье.