Взаимная помощь среди животных и людей как двигатель прогресса

Вследствие этого я склонен думать, что те же самые замечания, которые были сделаны в тексте относительно происхождения деревенской общины, могут быть в равной степени приложены к гильдии, артели, ремесленным и соседским братствам. Когда все узы, которые ранее соединяли людей в их родах, были ослаблены вследствие переселений, появления отеческой семьи и растущего различия занятий — человечеством был выработан новый территориальный союзв форме деревенской общины, и другой союз — союз по занятию— выработался на основе воображаемого братства. Создавался воображаемый род, который выражался между двумя или несколькими людьми „кровным братством“ (славянское побратимство), а между б'oльшим количеством людей различного происхождения, т. е. происходивших из различных родов, но населявших ту же самую деревню или город (или даже различные деревни или города), он выражался в форме фратрии, гетерии, амкари, артели, гильдии [361] .

361

Поразительно, с какой ясностью эта же идея выражена в известном месте у Плутарха, относящемся к законодательству Нумы о трудовых коллегиях. «И таким путем, — писал Плутарх, — он был первым, кто изгнал из города тот дух, который вел людей к таким заявлениям: „Я сабинянин“, или „Я римлянин“, или „Я подданный Тация“, или „Я подданный Ромула“». Другими словами, коллегиею уничтожалась мысль о различном происхождении.

Что же касается до идеи и формы подобной организации, то ее элементы уже наметились со времени периода дикарей и передавались вплоть до позднейшего времени. Нам известно, что у всех дикарей имеются в роде отдельные тайные организации воинов, колдунов, молодых людей и т. д., а также мистерии или таинства, в которых сообщаются сведения об охоте или способах ведения войны и соответственные заклинания и обряды (маскированные танцы и т. д.). Эти своего рода ремесленные мистерии, которые Миклухо-Маклай называл „клубами“, были, по всем вероятиям, прототипами, образцами будущих гильдий [362] .

362

Работа Г. Шурца (Н. Schurtz), посвященная «возрастным классам» и тайным союзам во время ранних (варварских) стадий цивилизации («Altersklassen und M"annerverb"ande: eine Darstellung der Grundformen der Gesellschaft», Berlin, 1902), которая дошла до меня в то время, когда я уже читал корректуры настоящей книги, заключает в себе значительное количество фактов, подтверждающих вышеприведенную гипотезу о происхождении гильдий. Искусство постройки большого общинного дома, так, чтобы не обидеть при этом духов срубленных деревьев, искусство такой ковки металлов, которая примирительно действовала бы на враждебных духов, охраняющих металлы; секреты охоты, а также секреты церемоний и маскированных танцев, содействующих успеху охоты; искусство обучения мальчиков начаткам ремесел и искусств; тайные способы успешной борьбы с колдовством врагов и, следовательно, искусство войны; искусство выделки лодок, сетей для рыбной ловли, капканов для животных и ловушек для птиц, с нужными заговорами, и, наконец, искусство женщин в деле прядения и окрашивания, — все это в древние времена были «искусства», требовавшие тайны для их успешного выполнения. (В Англии «ремесло» и «колдовство» по сию пору означаются одним и тем же словом: craft — колдовство и ремесло.) Вследствие этого они передавались с древнейших времен в тайных обществах или «мистериях» одним тем, кто соглашался подвергнуться трудному, а иногда и мучительному вступительному обряду. Г. Шурц показал, как жизнь дикарей вся пронизана тайными обществами и «клубами» (воинов, охотников), которые имеют столь же древнее происхождение, как и брачные классы в родах, и заключают в себе уже все зачатки будущей гильдии, т. е. тайну, независимость от семьи, а иногда и от рода, общее поклонение специальным богам, совместные пиры и самосуд в пределах общества и братства. Кузница, а также и дом, в котором хранятся лодки, обыкновенно являются отделениями «мужских» клубов; а «длинные дома», или «палаверы», всегда строятся специальными искусниками, знающими, как умилостивить духи срубленных деревьев. На подобные же таинства есть немало указаний в изданиях «Геологической Съемки Соединенных Штатов», посвященных Этнографии и Этнологии.

Что же касается вышеупомянутого труда Е. Martin-Saint-L'eon, то прибавлю, что он содержит очень ценные сведения относительно организации ремесел в Париже (на основании известной книги Boileau, „Le Livre des m'etiers“) и хороший свод сведений относительно вольных городов в различных частях Франции, со всеми библиографическими указаниями. Не должно, однако, забывать, что Париж был „королевским городом“ (подобно Москве или Вестминстеру) и что вследствие этого свободные учреждения средневекового города никогда не достигли в нем того развития, какого они достигали в свободных вечевых городах. Корпорации Парижа действительно представляют „картины типической корпорации, рожденной и развившейся под прямым руководством королевской власти“, как говорит Мартен-Сен-Леон, но не свободной гильдии вольного города. По той самой причине, что она развивалась „под прямым руководством королевской власти“ (причине, которую автор рассматривает, как причину их превосходства, между тем как она была причиной их сравнительной слабости, причем он сам, в различных частях своей работы, вполне ясно указывает на то, как вмешательство имперской власти в Риме и королевской власти во Франции разрушило и парализовало жизнь ремесленных гильдий), — по той самой причине, что они развивались со вмешательством королевских чиновников, они никогда не достигли того поразительного роста и влияния на всю жизнь города, какого они достигали в северо-восточной Франции, а также в Лионе, Монпеллье, Ниме и т. д., или в свободных городах Италии, Фландрии, Германии и славянского востока.

15. Рынок и средневековой город

В работе о средневековом городе (Rietschel, „Markt und Stadt in ihrem rechtlichen Verh"altnisse“, Leipzig, 1896) Ритшель развил идею, что происхождение германских средневековых вольных городов следует искать в рынке. — Местный рынок, поставленный под покровительство епископа, монастыря или князя, собирал вокруг себя население торговцев и ремесленников, но не земледельческое население. Секторы („концы“), на которые обыкновенно делились города, расходившиеся по радиусам от рынка и населенные каждый ремесленниками данного ремесла, служат, по его мнению, доказательством этой теории: секторы обыкновенно составляли „старый город“, а „новый город“ составляла земледельческая деревня, принадлежавшая князю или королю. Деревня и город управлялись по различным законам.

Несомненно, что рынок играл важную роль в ранних стадиях развития всех средневековых городов, содействуя увеличению богатства граждан и внушая им идеи независимости: но, как было уже замечено Карлом Гегелем, автором очень ценной работы общего характера о германских средневековых городах (Die Entstehung des deutsehen St"adtewesens», Leipzig, 1898), городской закон и закон рынка были две вещи разные.

В своей обширной работе Гегель, на основании подробного исследования, пришел, таким образом, к тому же заключению, что и я позволил себе высказать в настоящей книге, т. е. что средневековой город имел двойственноепроисхождение. В нем было, говорит Гегель, «два населения, жившие бок о бок: одно сельское, и другое чисто городское»; сельское население, жившее ранее при организации Almende, или деревенской общины, было включено в состав города.

Что касается до торговых гильдий, то заслуживает специального упоминания новая работа Herman van den Linden'a («Les Gildes marchandes dans les Pays-Bas au Moyen Age», Gand, 1896, в «Recueil de travaux publies par la Facult'e de Philosophie et Lettres»). Автор следит за постепенным развитием политической силы и власти, которые эти гильдии понемногу приобрели по отношению к промышленному населению, в особенности по отношению к торговцам сукнами, и описывает лигу, заключенную ремесленниками, с целью противодействовать растущей власти этих гильдий. Идея, развиваемая в настоящей книге о появлении торговых гильдий в более поздний период, почти совпадающий с периодом упадка городских вольностей, находит таким образом подтверждение в изысканиях Н. van den Linden'a.

16. Сельская община в Англии. Современные ее следы

В то время, когда я готовил первое русское издание этой книги, в начале 1907 года, я получил замечательную работу д-ра Гильберта Слэтера, «Ограждение общинных земель, рассматриваемое географически», помещенную в «Geographical Journal» Лондонского Географического Общества за январь 1907 года. Д-р Слэтер изучил в этой работе не столько ограждение общинных пустошей и выгонов, сколько ограждение обрабатываемых полей, которые оставались — иногда до самого последнего времени — в общинном пользовании (иногда перешедшем в землевладение). Для пояснения своей мысли он берет, как пример, село Кастор и Эйльзворс, близ Питерборо, где ограждение общинной земли, уничтожившее общину, произошло только в 1892 году. В этих двух деревушках все дома, кроме мельницы и железнодорожной станции, были скучены возле церкви и вдоль большой дороги. За домами лежали загороженные места, служившие, чтобы накормить на траве лошадей, и выгоны (paddocks). Затем, к северу и к югу тянулись пахотные земли, без всяких загородей, кроме там-сям уцелевшей межи, кое-где поросшей кустами.

Все домохозяева этого села, числом около двадцати, владели (вплоть до 1892 года) полосами, точь-в-точь, как в русской общине. Так например, ректор (т. е. священник), владевший 40 десятинами земли (100 акров) в пахотных полях, владел ими в 145 отдельных полосах (strips), ничем не отделенных от других полос, кроме борозды, проведенной плугом. Посреди этих пахотных полей оставалось несколько общественных выгонов; в северо-западном углу была пустошь — обычного типа английских commons, — а на юге, по р. Нен, простирались общинные луга, которые были все подразделены на полосы, еще меньшие, чем в пахотных полях. Все полосы, даже в пахотных полях, подлежали общинным правам выгона.

К работе д-ра Слэтера приложен план села Лакстона, до сих пор остающегося в общинном владении, и этот план поразительно схож, до тождественности, с планами русских общин, приложенными к известной книге П. П. Семенова о русской сельской общине.

Земледельческою единицею, — говорит Слэтер, — была тогда деревня, община, а не крестьянский двор. Фермер должен был работать не по своей фантазии, а по плану, выработанному сообща общиною. Система бывала обыкновенно усовершенствованная трехпольная, т. е. 1) пшеница, 2) яровое и 3) вместо пара — посевы гороха, чечевицы и т. п. мотыльковых и корнеплодных. (Самое имя пара — fallow — изменилось в follow crop, т. е. последующийпосев.)

Каждую весну все домохозяева собирались и определяли права каждого, судя по количеству «stints» (тягол?), которые он представлял. В общих выгонах stint представлял право пастьбы одной лошади, или 2-х коров, или 10-и овец. Луга были открыты для всех домохозяев с 1 августа (ст. ст.) до 2 февраля (ст. ст.), очевидно, от первого Спаса до Сретенья; озимое и яровое поле — от жатвы до посева, а что касается третьего поля, то каждый год решали, что на нем растить и когда его открывать для общинной пастьбы скота.

Когда общинное владение уничтожалось, то вся площадь разбивалась на известное число ферм, и каждый фермер должен был огородить свою землю.

Таковы интересные факты, открытые д-ром Слэтером. Затем он предпринял грандиозную работу. Оказалось, что хотя захват общинных земель совершался в XVIII и XIX веке во всей Англии и Уэльсе, тем не менее далеко не везде ограждали пахотныеполя. Во многих графствах загораживались уже одни пустоши и выгоны. Тогда автор стал читать каждый из актов ограждения порознь, чтобы узнать, сколько в каждом отдельном случае уничтожалось общинного землевладения на пахотные земли(помимо лугов и пустошей), и он составил список, — какая часть из всей площади каждого графства находилась под пахотными полями в общинном владении. Оказалось, что в некоторых графствах она составляла четверть (Беркшэйр, Уорик, Уильтшэйр), треть (Норфольк, Нотгингам, Бек, Кэмбридж), или даже около половины (Йорк, Оксфорд, Бэдфорд, Рэтланд, Хёнтингдон, Нортамптон) всей площади удобных и неудобных земель графства.